А тело мамы остывало.
Лоб. Щёки. Шея. Рот. Глаза.
Я руку вглубь, под одеяло -
А там она тепла, тепла.
Часы идут, и холод глубже.
На плечи, грудь уже налёг.
И чей-то пульс!
Надежда душит...
Но это - мой! Лишь эхом - мой...
Целуй, кричи, буди' - не дышит.
НЕ БУДЕТ! Как уж ни буди'.
Не для неё уж эти вирши:
"Всё впереди! Всё впереди!"
Уж полный холод омертвелый.
Уж забирать её пришли.
Остыло тело.
Но горела
рука моя на ней, застыв.
В том месте, где дитя носила, -
прошло с тех пор уж 60 -
всё грела, неизменно сильно,
и за чертой дитя любя.
Проститься.
Встать.
Расстаться.
Отдалиться.
НЕ
УДЕРЖАТЬ!
Не крикнуть:
" О, внемли!"
С теплом под сердцем,
где дитя носила, -
Вот так они её и увезли