Russian Sonia
I, BORN in Weimar
Of a mother who was French
And German father, a most learned professor,
Orphaned at fourteen years,
Became a dancer, known as Russian Sonia,
All up and down the boulevards of Paris,
Mistress betimes of sundry dukes and counts,
And later of poor artists and of poets.
At forty years, passe, I sought New York
And met old Patrick Hummer on the boat,
Red-faced and hale, though turned his sixtieth year,
Returning after having sold a ship-load
Of cattle in the German city, Hamburg.
He brought me to Spoon River and we lived here
For twenty years--they thought that we were married
This oak tree near me is the favorite haunt
Of blue jays chattering, chattering all the day.
And why not? for my very dust is laughing
For thinking of the humorous thing called life.
Barney Hainsfeather
IF the excursion train to Peoria
Had just been wrecked, I might have escaped with my life--
Certainly I should have escaped this place.
But as it was burned as well, they mistook me
For John Allen who was sent to the Hebrew Cemetery
At Chicago,
And John for me, so I lie here.
It was bad enough to run a clothing store in this town,
But to be buried here--ach!
Petit, the Poet
SEEDS in a dry pod, tick, tick, tick,
Tick, tick, tick, like mites in a quarrel--
Faint iambics that the full breeze wakens--
But the pine tree makes a symphony thereof.
Triolets, villanelles, rondels, rondeaus,
Ballades by the score with the same old thought:
The snows and the roses of yesterday are vanished;
And what is love but a rose that fades?
Life all around me here in the village:
Tragedy, comedy, valor and truth,
Courage, constancy, heroism, failure--
All in the loom, and oh what patterns!
Woodlands, meadows, streams and rivers--
Blind to all of it all my life long.
Triolets, villanelles, rondels, rondeaus,
Seeds in a dry pod, tick, tick, tick, Tick, tick, tick, what little iambics,
While Homer and Whitman roared in the pines?
Pauline Barrett
ALMOST the shell of a woman after the surgeon's knife
And almost a year to creep back into strength,
Till the dawn of our wedding decennial
Found me my seeming self again.
We walked the forest together,
By a path of soundless moss and turf.
But I could not look in your eyes,
And you could not look in my eyes,
For such sorrow was ours--the beginning of gray in your hair.
And I but a shell of myself.
And what did we talk of?--sky and water,
Anything, 'most, to hide our thoughts.
And then your gift of wild roses,
Set on the table to grace our dinner.
Poor heart, how bravely you struggled
To imagine and live a remembered rapture!
Then my spirit drooped as the night came on,
And you left me alone in my room for a while,
As you did when I was a bride, poor heart.
And I looked in the mirror and something said:
"One should be all dead when one is half-dead--"
Nor ever mock life, nor ever cheat love."
And I did it looking there in the mirror--
Dear, have you ever understood?
Mrs. Charles Bliss
REVEREND WILEY advised me not to divorce him
For the sake of the children,
And Judge Somers advised him the same.
So we stuck to the end of the path.
But two of the children thought he was right,
And two of the children thought I was right.
And the two who sided with him blamed me,
And the two who sided with me blamed him,
And they grieved for the one they sided with.
And all were torn with the guilt of judging,
And tortured in soul because they could not admire
Equally him and me.
Now every gardener knows that plants grown in cellars
Or under stones are twisted and yellow and weak.
And no mother would let her baby suck
Diseased milk from her breast.
Yet preachers and judges advise the raising of souls
Where there is no sunlight, but only twilight,
No warmth, but only dampness and cold--
Preachers and judges!
Mrs. George Reece
To this generation I would say:
Memorize some bit of verse of truth or beauty.
It may serve a turn in your life.
My husband had nothing to do
With the fall of the bank--he was only cashier.
The wreck was due to the president, Thomas Rhodes,
And his vain, unscrupulous son.
Yet my husband was sent to prison,
And I was left with the children,
To feed and clothe and school them.
And I did it, and sent them forth
Into the world all clean and strong,
And all through the wisdom of Pope, the poet:
"Act well your part, there all the honor lies."
Rev. Lemuel Wiley
I PREACHED four thousand sermons,
I conducted forty revivals,
And baptized many converts.
Yet no deed of mine
Shines brighter in the memory of the world,
And none is treasured more by me:
Look how I saved the Blisses from divorce,
And kept the children free from that disgrace,
To grow up into moral men and women,
Happy themselves, a credit to the village.
Thomas Ross, Jr.
THIS I saw with my own eyes: A cliff--swallow
Made her nest in a hole of the high clay-bank
There near Miller's Ford.
But no sooner were the young hatched
Than a snake crawled up to the nest
To devour the brood.
Then the mother swallow with swift flutterings
And shrill cries
Fought at the snake,
Blinding him with the beat of her wings,
Until he, wriggling and rearing his head,
Fell backward down the bank
Into Spoon River and was drowned.
Scarcely an hour passed
Until a shrike
Impaled the mother swallow on a thorn.
As for myself I overcame my lower nature
Only to be destroyed by my brother's ambition.
Rev. Abner Peet
I HAD no objection at all
To selling my household effects at auction
On the village square.
It gave my beloved flock the chance
To get something which had belonged to me
For a memorial.
But that trunk which was struck off
To Burchard, the grog-keeper!
Did you know it contained the manuscripts
Of a lifetime of sermons?
And he burned them as waste paper.
Jefferson Howard
MY valiant fight! For I call it valiant,
With my father's beliefs from old Virginia:
Hating slavery, but no less war.
I, full of spirit, audacity, courage
Thrown into life here in Spoon River,
With its dominant forces drawn from
New England, Republicans, Calvinists, merchants, bankers,
Hating me, yet fearing my arm.
With wife and children heavy to carry--
Yet fruits of my very zest of life.
Stealing odd pleasures that cost me prestige,
And reaping evils I had not sown;
Foe of the church with its charnel dankness,
Friend of the human touch of the tavern;
Tangled with fates all alien to me,
Deserted by hands I called my own.
Then just as I felt my giant strength
Short of breath, behold my children
Had wound their lives in stranger gardens--
And I stood alone, as I started alone
My valiant life! I died on my feet,
Facing the silence--facing the prospect
That no one would know of the fight I made.
Albert Schirding
JONAS KEENE thought his lot a hard one
Because his children were all failures.
But I know of a fate more trying than that:
It is to be a failure while your children are successes.
For I raised a brood of eagles
Who flew away at last, leaving me
A crow on the abandoned bough.
Then, with the ambition to prefix
Honorable to my name,
And thus to win my children's admiration,
I ran for County Superintendent of Schools,
Spending my accumulations to win--and lost.
That fall my daughter received first prize in
Paris For her picture, entitled, "The Old Mill"--
(It was of the water mill before Henry Wilkin put in steam.)
The feeling that I was not worthy of her finished me.
Jonas Keene
WHY did Albert Schirding kill himself
Trying to be County Superintendent of Schools,
Blest as he was with the means of life
And wonderful children, bringing him honor
Ere he was sixty?
If even one of my boys could have run a news-stand,
Or one of my girls could have married a decent man,
I should not have walked in the rain
And jumped into bed with clothes all wet,
Refusing medical aid.
Yee Bow
THEY got me into the Sunday-school
In Spoon River And tried to get me to drop
Confucius for Jesus. I could have been no worse off
If I had tried to get them to drop Jesus for Confucius.
For, without any warning, as if it were a prank,
And sneaking up behind me, Harry Wiley,
The minister's son, caved my ribs into my lungs,
With a blow of his fist.
Now I shall never sleep with my ancestors in Pekin,
And no children shall worship at my grave.
Washington McNeely
RICH, honored by my fellow citizens,
The father of many children, born of a noble mother,
All raised there
In the great mansion--house, at the edge of town.
Note the cedar tree on the lawn!
I sent all the boys to Ann Arbor, all of the girls to Rockford,
The while my life went on, getting more riches and honors--
Resting under my cedar tree at evening.
The years went on. I sent the girls to Europe;
I dowered them when married.
I gave the boys money to start in business.
They were strong children, promising as apples
Before the bitten places show.
But John fled the country in disgrace.
Jenny died in child-birth--
I sat under my cedar tree.
Harry killed himself after a debauch, Susan was divorced--
I sat under my cedar tree. Paul was invalided from over study,
Mary became a recluse at home for love of a man--
I sat under my cedar tree.
All were gone, or broken-winged or devoured by life--
I sat under my cedar tree.
My mate, the mother of them, was taken--
I sat under my cedar tree,
Till ninety years were tolled.
O maternal Earth, which rocks the fallen leaf to sleep.
Mary McNeely
PASSER-BY,
To love is to find your own soul
Through the soul of the beloved one.
When the beloved one withdraws itself from your soul
Then you have lost your soul.
It is written: "l have a friend,
But my sorrow has no friend."
Hence my long years of solitude at the home of my father,
Trying to get myself back,
And to turn my sorrow into a supremer self.
But there was my father with his sorrows,
Sitting under the cedar tree,
A picture that sank into my heart at last
Bringing infinite repose.
Oh, ye souls who have made life
Fragrant and white as tube roses
From earth's dark soil,
Eternal peace!
Daniel M'Cumber
WHEN I went to the city, Mary McNeely,
I meant to return for you, yes I did.
But Laura, my landlady's daughter,
Stole into my life somehow, and won me away.
Then after some years whom should I meet
But Georgine Miner from Niles--a sprout
Of the free love, Fourierist gardens that flourished
Before the war all over Ohio.
Her dilettante lover had tired of her,
And she turned to me for strength and solace.
She was some kind of a crying thing
One takes in one's arms, and all at once
It slimes your face with its running nose,
And voids its essence all over you;
Then bites your hand and springs away.
And there you stand bleeding and smelling to heaven
Why, Mary McNeely, I was not worthy
To kiss the hem of your robe!
Georgine Sand Miner
A STEPMOTHER drove me from home, embittering me.
A squaw-man, a flaneur and dilettante took my virtue.
For years I was his mistress--no one knew.
I learned from him the parasite cunning
With which I moved with the bluffs, like a flea on a dog.
All the time I was nothing but "very private," with different men.
Then Daniel, the radical, had me for years.
His sister called me his mistress;
And Daniel wrote me:
"Shameful word, soiling our beautiful love!"
But my anger coiled, preparing its fangs.
My Lesbian friend next took a hand.
She hated Daniel's sister.
And Daniel despised her midget husband.
And she saw a chance for a poisonous thrust:
I must complain to the wife of Daniel's pursuit!
But before I did that I begged him to fly to London with me.
"Why not stay in the city just as we have?" he asked.
Then I turned submarine and revenged his repulse
In the arms of my dilettante friend.
Then up to the surface, Bearing the letter that Daniel wrote me
To prove my honor was all intact, showing it to his wife,
My Lesbian friend and everyone.
If Daniel had only shot me dead!
Instead of stripping me naked of lies
A harlot in body and soul.
Thomas Rhodes
VERY well, you liberals,
And navigators into realms intellectual,
You sailors through heights imaginative,
Blown about by erratic currents, tumbling into air pockets,
You Margaret Fuller Slacks, Petits,
And Tennessee Claflin Shopes--
You found with all your boasted wisdom
How hard at the last it is
To keep the soul from splitting into cellular atoms.
While we, seekers of earth's treasures
Getters and hoarders of gold,
Are self-contained, compact, harmonized,
Even to the end.
Penniwit, the Artist
I LOST my patronage in Spoon River
From trying to put my mind in the camera
To catch the soul of the person.
The very best picture I ever took
Was of Judge Somers, attorney at law.
He sat upright and had me pause
Till he got his cross-eye straight.
Then when he was ready he said "all right."
And I yelled "overruled" and his eye turned up.
And I caught him just as he used to look
When saying "I except."
Jim Brown
WHILE I was handling Dom Pedro
I got at the thing that divides the race between men who are
For singing "Turkey in the straw" or
"There is a fountain filled with blood"--
(Like Rile Potter used to sing it over at Concord).
For cards, or for Rev. Peet's lecture on the holy land;
For skipping the light fantastic, or passing the plate;
For Pinafore, or a Sunday school cantata;
For men, or for money;
For the people or against them.
This was it: Rev. Peet and the Social Purity Club,
Headed by Ben Pantier's wife,
Went to the Village trustees,
And asked them to make me take Dom Pedro
From the barn of Wash McNeely, there at the edge of town,
To a barn outside of the corporation,
On the ground that it corrupted public morals.
Well, Ben Pantier and Fiddler Jones saved the day--
They thought it a slam on colts.
Robert Davidson
I GREW spiritually fat living off the souls of men.
If I saw a soul that was strong
I wounded its pride and devoured its strength.
The shelters of friendship knew my cunning
For where I could steal a friend I did so.
And wherever I could enlarge my power
By undermining ambition, I did so,
Thus to make smooth my own.
And to triumph over other souls,
Just to assert and prove my superior strength,
Was with me a delight,
The keen exhilaration of soul gymnastics.
Devouring souls, I should have lived forever.
But their undigested remains bred in me a deadly nephritis,
With fear, restlessness, sinking spirits,
Hatred, suspicion, vision disturbed.
I collapsed at last with a shriek.
Remember the acorn;
It does not devour other acorns.
Elsa Wertman
I WAS a peasant girl from Germany,
Blue-eyed, rosy, happy and strong.
And the first place I worked was at Thomas Greene's.
On a summer's day when she was away
He stole into the kitchen and took me
Right in his arms and kissed me on my throat,
I turning my head. Then neither of us
Seemed to know what happened.
And I cried for what would become of me.
And cried and cried as my secret began to show.
One day Mrs. Greene said she understood,
And would make no trouble for me,
And, being childless, would adopt it.
(He had given her a farm to be still. )
So she hid in the house and sent out rumors,
As if it were going to happen to her.
And all went well and the child was born--
They were so kind to me.
Later I married Gus Wertman, and years passed.
But--at political rallies when sitters-by thought I was crying
At the eloquence of Hamilton Greene--
That was not it. No! I wanted to say:
That's my son!
That's my son.
Hamilton Greene
I WAS the only child of Frances Harris of Virginia
And Thomas Greene of Kentucky,
Of valiant and honorable blood both.
To them I owe all that I became,
Judge, member of Congress, leader in the State.
From my mother I inherited
Vivacity, fancy, language;
From my father will, judgment, logic.
All honor to them
For what service I was to the people!
Ernest Hyde
MY mind was a mirror:
It saw what it saw, it knew what it knew.
In youth my mind was just a mirror In a rapidly flying car,
Which catches and loses bits of the landscape.
Then in time
Great scratches were made on the mirror,
Letting the outside world come in,
And letting my inner self look out.
For this is the birth of the soul in sorrow,
A birth with gains and losses.
The mind sees the world as a thing apart,
And the soul makes the world at one with itself.
A mirror scratched reflects no image--
And this is the silence of wisdom.
Roger Heston
OH many times did Ernest Hyde and I
Argue about the freedom of the will.
My favorite metaphor was Prickett's cow
Roped out to grass, and free you know as far
As the length of the rope.
One day while arguing so, watching the cow
Pull at the rope to get beyond the circle
Which she had eaten bare,
Out came the stake, and tossing up her head,
She ran for us.
"What's that, free-will or what?" said Ernest, running.
I fell just as she gored me to my death.
Amos Sibley
NOT character, not fortitude, not patience
Were mine, the which the village thought I had
In bearing with my wife, while preaching on,
Doing the work God chose for me.
I loathed her as a termagant, as a wanton.
I knew of her adulteries, every one.
But even so, if I divorced the woman
I must forsake the ministry.
Therefore to do God's work and have it crop,
I bore with her
So lied I to myself
So lied I to Spoon River!
Yet I tried lecturing, ran for the legislature,
Canvassed for books, with just the thought in mind:
If I make money thus,
I will divorce her.
Mrs. Sibley
THE secret of the stars--gravitation.
The secret of the earth--layers of rock.
The secret of the soil--to receive seed.
The secret of the seed--the germ.
The secret of man--the sower.
The secret of woman--the soil.
My secret: Under a mound that you shall never find.
Adam Weirauch
I WAS crushed between Altgeld and Armour.
I lost many friends, much time and money
Fighting for Altgeld whom Editor Whedon
Denounced as the candidate of gamblers and anarchists.
Then Armour started to ship dressed meat to Spoon River,
Forcing me to shut down my slaughter-house
And my butcher shop went all to pieces.
The new forces of Altgeld and Armour caught me
At the same time. I thought it due me, to recoup the money I lost
And to make good the friends that left me,
For the Governor to appoint me Canal Commissioner.
Instead he appointed Whedon of the Spoon River Argus,
So I ran for the legislature and was elected.
I said to hell with principle and sold my vote
On Charles T. Yerkes' street-car franchise.
Of course I was one of the fellows they caught.
Who was it, Armour, Altgeld or myself
That ruined me?
Ezra Bartlett
A CHAPLAIN in the army,
A chaplain in the prisons,
An exhorter in Spoon River,
Drunk with divinity, Spoon River--
Yet bringing poor Eliza Johnson to shame,
And myself to scorn and wretchedness.
But why will you never see that love of women,
And even love of wine,
Are the stimulants by which the soul, hungering for divinity,
Reaches the ecstatic vision
And sees the celestial outposts?
Only after many trials for strength,
Only when all stimulants fail,
Does the aspiring soul
By its own sheer power
Find the divine
By resting upon itself.
Amelia Garrick
YES, here I lie close to a stunted rose bush
In a forgotten place near the fence
Where the thickets from Siever's woods
Have crept over, growing sparsely.
And you, you are a leader in New York,
The wife of a noted millionaire,
A name in the society columns,
Beautiful, admired, magnified perhaps
By the mirage of distance.
You have succeeded,
I have failed In the eyes of the world.
You are alive, I am dead.
Yet I know that I vanquished your spirit;
And I know that lying here far from you,
Unheard of among your great friends
In the brilliant world where you move,
I am really the unconquerable power over your life
That robs it of complete triumph.
John Hancock Otis
As to democracy, fellow citizens,
Are you not prepared to admit
That I, who inherited riches and was to the manor born,
Was second to none in Spoon River
In my devotion to the cause of Liberty?
While my contemporary, Anthony Findlay,
Born in a shanty and beginning life
As a water carrier to the section hands,
Then becoming a section hand when he was grown,
Afterwards foreman of the gang, until he rose
To the superintendency of the railroad,
Living in Chicago,
Was a veritable slave driver,
Grinding the faces of labor,
And a bitter enemy of democracy.
And I say to you, Spoon River,
And to you, O republic,
Beware of the man who rises to power
From one suspender.
The Unknown
YE aspiring ones, listen to the story of the unknown
Who lies here with no stone to mark the place.
As a boy reckless and wanton,
Wandering with gun in hand through the forest
Near the mansion of Aaron Hatfield,
I shot a hawk perched on the top
Of a dead tree. He fell with guttural cry
At my feet, his wing broken.
Then I put him in a cage
Where he lived many days cawing angrily at me
When I offered him food.
Daily I search the realms of Hades
For the soul of the hawk,
That I may offer him the friendship
Of one whom life wounded and caged.
Alexander Throckmorton
IN youth my wings were strong and tireless,
But I did not know the mountains.
In age I knew the mountains
But my weary wings could not follow my vision--
Genius is wisdom and youth.
Jonathan Swift Somers (Author of the Spooniad)
AFTER you have enriched your soul
To the highest point,
With books, thought, suffering,
The understanding of many personalities,
The power to interpret glances, silences,
The pauses in momentous transformations,
The genius of divination and prophecy;
So that you feel able at times to hold the world
In the hollow of your hand;
Then, if, by the crowding of so many powers
Into the compass of your soul,
Your soul takes fire,
And in the conflagration of your soul
The evil of the world is lighted up and made clear--
Be thankful if in that hour of supreme vision
Life does not fiddle.
Widow McFarlane
I WAS the Widow McFarlane,
Weaver of carpets for all the village.
And I pity you still at the loom of life,
You who are singing to the shuttle
And lovingly watching the work of your hands,
If you reach the day of hate, of terrible truth.
For the cloth of life is woven, you know,
To a pattern hidden under the loom--
A pattern you never see!
And you weave high-hearted, singing, singing,
You guard the threads of love and friendship
For noble figures in gold and purple.
And long after other eyes can see
You have woven a moon-white strip of cloth,
You laugh in your strength, for Hope overlays it
With shapes of love and beauty.
The loom stops short!
The pattern's out
You're alone in the room!
You have woven a shroud
And hate of it lays you in it.
Carl Hamblin
THE press of the Spoon River Clarion was wrecked,
And I was tarred and feathered,
For publishing this on the day the
Anarchists were hanged in Chicago:
"l saw a beautiful woman with bandaged eyes
Standing on the steps of a marble temple.
Great multitudes passed in front of her,
Lifting their faces to her imploringly.
In her left hand she held a sword.
She was brandishing the sword,
Sometimes striking a child, again a laborer,
Again a slinking woman, again a lunatic.
In her right hand she held a scale;
Into the scale pieces of gold were tossed
By those who dodged the strokes of the sword.
A man in a black gown read from a manuscript:
"She is no respecter of persons."
Then a youth wearing a red cap
Leaped to her side and snatched away the bandage.
And lo, the lashes had been eaten away
From the oozy eye-lids;
The eye-balls were seared with a milky mucus;
The madness of a dying soul
Was written on her face--
But the multitude saw why she wore the bandage."
Editor Whedon
To be able to see every side of every question;
To be on every side, to be everything, to be nothing long;
To pervert truth, to ride it for a purpose,
To use great feelings and passions of the human family
For base designs, for cunning ends,
To wear a mask like the Greek actors--
Your eight-page paper--behind which you huddle,
Bawling through the megaphone of big type:
"This is I, the giant."
Thereby also living the life of a sneak-thief,
Poisoned with the anonymous words
Of your clandestine soul.
To scratch dirt over scandal for money,
And exhume it to the winds for revenge,
Or to sell papers,
Crushing reputations, or bodies, if need be,
To win at any cost, save your own life.
To glory in demoniac power, ditching civilization,
As a paranoiac boy puts a log on the track
And derails the express train.
To be an editor, as I was.
Then to lie here close by the river over the place
Where the sewage flows from the village,
And the empty cans and garbage are dumped,
And abortions are hidden.
Eugene Carman
RHODES, slave! Selling shoes and gingham,
Flour and bacon, overalls, clothing, all day long
For fourteen hours a day for three hundred and thirteen days
For more than twenty years.
Saying "Yes'm" and "Yes, sir", and "Thank you"
A thousand times a day, and all for fifty dollars a month.
Living in this stinking room in the rattle-trap "Commercial."
And compelled to go to Sunday School, and to listen
To the Rev. Abner Peet one hundred and four times a year
For more than an hour at a time,
Because Thomas Rhodes ran the church
As well as the store and the bank.
So while I was tying my neck-tie that morning
I suddenly saw myself in the glass:
My hair all gray, my face like a sodden pie.
So I cursed and cursed: You damned old thing
You cowardly dog! You rotten pauper!
You Rhodes' slave! Till Roger Baughman
Thought I was having a fight with some one,
And looked through the transom just in time
To see me fall on the floor in a heap
From a broken vein in my head.
Clarence Fawcett
THE sudden death of Eugene Carman
Put me in line to be promoted to fifty dollars a month,
And I told my wife and children that night.
But it didn't come, and so I thought
Old Rhodes suspected me of stealing
The blankets I took and sold on the side
For money to pay a doctor's bill for my little girl.
Then like a bolt old Rhodes accused me,
And promised me mercy for my family's sake
If I confessed, and so I confessed,
And begged him to keep it out of the papers,
And I asked the editors, too.
That night at home the constable took me
And every paper, except the Clarion,
Wrote me up as a thief
Because old Rhodes was an advertiser
And wanted to make an example of me.
Oh! well, you know how the children cried,
And how my wife pitied and hated me,
And how I came to lie here.
W. Lloyd Garrison Standard
VEGETARIAN, non--resistant, free-thinker, in ethics a Christian;
Orator apt at the rhine-stone rhythm of Ingersoll.
Carnivorous, avenger, believer and pagan.
Continent, promiscuous, changeable, treacherous, vain,
Proud, with the pride that makes struggle a thing for laughter;
With heart cored out by the worm of theatric despair.
Wearing the coat of indifference to hide the shame of defeat;
I, child of the abolitionist idealism--
A sort of Brand in a birth of half-and-half.
What other thing could happen when I defended
The patriot scamps who burned the court house
That Spoon River might have a new one
Than plead them guilty?
When Kinsey Keene drove through
The card--board mask of my life with a spear of light,
What could I do but slink away, like the beast of myself
Which I raised from a whelp, to a corner and growl?
The pyramid of my life was nought but a dune,
Barren and formless, spoiled at last by the storm.
Professor Newcomer
EVERYONE laughed at Col. Prichard
For buying an engine so powerful
That it wrecked itself, and wrecked the grinder
He ran it with.
But here is a joke of cosmic size:
The urge of nature that made a man
Evolve from his brain a spiritual life--
Oh miracle of the world!--
The very same brain with which the ape and wolf
Get food and shelter and procreate themselves.
Nature has made man do this,
In a world where she gives him nothing to do
After all--(though the strength of his soul goes round
In a futile waste of power.
To gear itself to the mills of the gods)--
But get food and shelter and procreate himself!
Ralph Rhodes
ALL they said was true:
I wrecked my father's bank with my loans
To dabble in wheat; but this was true--
I was buying wheat for him as well,
Who couldn't margin the deal in his name
Because of his church relationship.
And while George Reece was serving his term
I chased the will-o-the-wisp of women
And the mockery of wine in New York.
It's deathly to sicken of wine and women
When nothing else is left in life.
But suppose your head is gray, and bowed
On a table covered with acrid stubs
Of cigarettes and empty glasses,
And a knock is heard, and you know it's the knock
So long drowned out by popping corks
And the pea-cock screams of demireps--
And you look up, and there's your Theft,
Who waited until your head was gray,
And your heart skipped beats to say to you:
The game is ended. I've called for you,
Go out on Broadway and be run over,
They'll ship you back to Spoon River.
Mickey M'Grew
IT was just like everything else in life:
Something outside myself drew me down,
My own strength never failed me.
Why, there was the time I earned the money
With which to go away to school,
And my father suddenly needed help
And I had to give him all of it.
Just so it went till I ended up
A man-of--all-work in Spoon River.
Thus when I got the water-tower cleaned,
And they hauled me up the seventy feet,
I unhooked the rope from my waist,
And laughingly flung my giant arms
Over the smooth steel lips of the top of the tower--
But they slipped from the treacherous slime,
And down, down, down, I plunged
Through bellowing darkness!
Rosie Roberts
I WAS sick, but more than that, I was mad
At the crooked police, and the crooked game of life.
So I wrote to the Chief of Police at Peoria:
"l am here in my girlhood home in Spoon River,
Gradually wasting away.
But come and take me, I killed the son
Of the merchant prince, in Madam Lou's
And the papers that said he killed himself
In his home while cleaning a hunting gun--
Lied like the devil to hush up scandal
For the bribe of advertising.
In my room I shot him, at Madam Lou's,
Because he knocked me down when I said
That, in spite of all the money he had,
I'd see my lover that night."
Oscar Hummel
I STAGGERED on through darkness,
There was a hazy sky, a few stars
Which I followed as best I could.
It was nine o'clock, I was trying to get home.
But somehow I was lost,
Though really keeping the road.
Then I reeled through a gate and into a yard,
And called at the top of my voice:
"Oh, Fiddler! Oh, Mr. Jones!"
(I thought it was his house and he would show me the way home. )
But who should step out but A. D. Blood,
In his night shirt, waving a stick of wood,
And roaring about the cursed saloons,
And the criminals they made?
"You drunken Oscar Hummel", he said,
As I stood there weaving to and fro,
Taking the blows from the stick in his hand
Till I dropped down dead at his feet.
Josiah Tompkins
I WAS well known and much beloved
And rich, as fortunes are reckoned
In Spoon River, where I had lived and worked.
That was the home for me,
Though all my children had flown afar--
Which is the way of Nature--all but one.
The boy, who was the baby, stayed at home,
To be my help in my failing years
And the solace of his mother.
But I grew weaker, as he grew stronger,
And he quarreled with me about the business,
And his wife said I was a hindrance to it;
And he won his mother to see as he did,
Till they tore me up to be transplanted
With them to her girlhood home in Missouri.
And so much of my fortune was gone at last,
Though I made the will just as he drew it,
He profited little by it.
**
Русская Соня
I, Рожденная в Веймаре
От матери, которая была француженкой
и немецкой отцом, наиболее образованным профессором,
осиротевшей в четырнадцать лет,
Стал танцовщицей, известной как Русская Соня,
Все вверх и вниз по бульварам Парижа,
Госпожа времен разных герцогов и рассчитывает,
а потом и бедных художников и поэтов.
Когда мне было сорок лет, я искал Нью-Йорк
и встретил на лодке старого Патрика Хаммера, с
красным лицом и здоровьем, хотя ему исполнилось шестьдесят лет, и он вернулся
после продажи груза
скота в немецком городе Гамбург.
Он привел меня к реке Ложка, и мы жили здесь
двадцать лет - они думали, что мы женаты
Этот дуб рядом со мной - любимое пристанище
Блю Джейса, болтающего весь день.
И почему бы нет? потому что моя пыль смеется,
думая о шутливой вещи, называемой жизнью.
Барни Хейнсфезер,
ЕСЛИ экскурсионный поезд в Пеорию
только что потерпел крушение, я, возможно, сбежал со своей жизнью ...
Конечно, я должен был сбежать из этого места.
Но так как он был сожжен, они приняли меня
за Джона Аллена, которого послали на еврейское кладбище в
Чикаго,
и за Джона за меня, так что я лежу здесь.
Было достаточно плохо управлять магазином одежды в этом городе,
но быть похороненным здесь - ах!
Пети, поэт
СЕМЕНА в сухом стручке, тик, тик, тик,
Тик, тик, тик, как клещи в ссоре ...
Слабый ямбик, который пробуждает полный ветер ...
Но сосна делает из этого симфонию.
Триолеты, вилланели, рондели, рондо,
баллады по партитуре с той же старой мыслью:
вчерашние снега и розы исчезли;
А что такое любовь, кроме розы, которая увядает?
Жизнь вокруг меня здесь, в деревне:
Трагедия, комедия, доблесть и правда,
Смелость, постоянство, героизм, неудача -
Все в ткацком станке, и, о, какие шаблоны!
Лесные массивы, луга, ручьи и реки - слепо
ко всему этому всю мою жизнь.
Триолеты, вилланы, рондели, рондо,
Семена в сухом стручке, тик, тик, тик, тик, тик, тик, тик, какие маленькие ямбы,
а Гомер и Уитмен ревут в соснах?
Полин Барретт
ПОЧТИ оболочка женщины после ножа хирурга
И почти год, чтобы снова набраться сил,
До рассвета нашего свадебного десятилетия Обретя
меня снова своей кажущейся сущностью.
Мы вместе гуляли по лесу,
По тропинке беззвучного мха и газона.
Но я не мог смотреть в твои глаза,
И ты не мог смотреть в мои глаза,
Потому что такая печаль была нашей - начало седого в твоих волосах.
И я лишь оболочка себя.
И о чем мы говорили? Небо и вода,
Что угодно, чтобы скрыть наши мысли.
А потом твой подарок из диких роз,
накрытый на стол, чтобы украсить наш ужин.
Бедное сердце, как смело ты боролся,
Чтобы представить и пережить запоминающийся восторг!
Затем, когда наступила ночь, мой дух угас,
И ты ненадолго оставил меня в моей комнате,
Как ты сделал, когда я была невестой, бедное сердце.
И я посмотрел в зеркало и что - то сказал:
«Нужно быть все мертвы , когда один наполовину dead--»
. И не когда - нибудь издеваться жизнь, ни когда - либо обманщик любовь»
И я сделал это выглядящий там в mirror--
Dear, есть Вы когда-нибудь понимали?
Миссис Чарльз Блисс
Преподобный Уайли посоветовал мне не разводиться с ним
ради детей,
И судья Сомерс посоветовал ему то же самое.
Таким образом, мы застряли до конца пути.
Но двое детей думали, что он был прав,
а двое детей думали, что я был прав.
И двое, которые встали на его сторону, обвинили меня,
И двое, которые встали на меня, обвинили его,
И они оплакивали того, с кем они были на стороне.
И все были разорваны с чувством вины,
И замучены в душе, потому что не могли восхищаться
одинаково им и мной.
Теперь каждый садовник знает, что растения, выращенные в подвалах
или под камнями, изогнутые, желтые и слабые.
И ни одна мать не позволила бы своему ребенку сосать
больное молоко из ее груди.
И все же проповедники и судьи советуют поднимать души
Там, где нет солнечного света, а только сумерки,
Нет тепла, а только сырость и холод -
Проповедники и судьи!
Миссис Джордж Рис
Для этого поколения я бы сказал: «
Запомни какой-нибудь стих из истины или красоты».
Это может послужить поворотом в вашей жизни.
Мой муж не имел ничего общего
с падением банка - он был только кассиром.
Крушение произошло из-за президента Томаса Роудса
и его тщеславного, недобросовестного сына.
И все же моего мужа отправили в тюрьму,
а меня оставили с детьми,
чтобы накормить, одеть и учить их.
И я сделал это, и отправил их
В мир все чистое и сильное,
И все благодаря мудрости Папы Римского, поэта:
«Действуй хорошо со своей стороны, там вся честь».
Преподобный Лемуил Уайли
Я ПРОПОВЕРИЛ четыре тысячи проповедей,
Я провел сорок пробуждений
И крестил многих новообращенных.
И все же ни один мой поступок не
сияет ярче в памяти о мире,
И
я больше не дорожу им больше: посмотри, как я спас блаженство от развода,
и сохранил детей от этого позора,
Чтобы вырасти в нравственных мужчин и женщин,
Счастливых сами по себе, кредит в деревне.
Томас Росс младший.
ЭТО Я видел своими глазами: Утес - ласточка
Сделал ее гнездо в яме высокого банка глины
Там, рядом с Фордом Миллера.
Но не успел вылупиться молодой,
Чем змея подползла к гнезду,
Чтобы пожрать выводок.
Тогда мать глотает с быстрыми трепетаниями
И пронзительными криками
Сражается со змеей,
Ослепляя его биением ее крыльев,
Пока он, извиваясь и поднимая голову, не
упал назад по берегу
В Ложку Реки и утонул.
Не прошло и часа,
как вопль
пронзил мать, проглотив шип.
Что касается меня, я преодолел свою низшую природу,
Только чтобы быть уничтоженным амбициями моего брата.
Преподобный Абнер Пит
Я не возражал против
продажи моих домашних вещей на аукционе
на деревенской площади.
Это дало моей любимой пастве шанс
получить что-то, что принадлежало мне
Для мемориала.
Но тот сундук, который был сбит
Бурхарду, хранителю грогов!
Знаете ли вы, что он содержал рукописи
из жизни проповедей?
И он сжег их как макулатуру.
Джефферсон Ховард
МОЯ доблестная битва! Ибо я называю это доблестным,
С верованиями моего отца из старой Вирджинии:
ненавидеть рабство, но не меньше войны.
Я полон духа, смелости, храбрости,
Брошенный в жизнь здесь, в Ложке,
С его доминирующими силами, привлеченными из
Новой Англии, республиканцы, кальвинисты, торговцы, банкиры,
ненавидящие меня, но боящиеся моей руки.
С женой и детьми тяжело нести ...
И все же плоды моей самой радости жизни.
Украв странные удовольствия, которые стоили мне престижа,
И пожиная зло, которое я не посеял;
Враг церкви с ее угольным промоканием,
Друг человеческого прикосновения таверны;
Запутанные судьбами, чуждыми мне,
Пустынными руками я назвал свои.
Тогда, как только я почувствовал, что моя гигантская сила,
одышка, вот, мои дети
ранили свои жизни в чужих садах ...
И я остался один, как я начал один
Моя доблестная жизнь! Я умер на ногах,
Столкнувшись с тишиной - лицом к лицу с перспективой,
что никто не узнает о моей борьбе.
Альберт Ширдинг ДЖОНАС
КИН думал, что у него много проблем,
потому что все его дети были неудачниками.
Но я знаю о судьбе, более сложной, чем эта:
это должно быть неудачей, пока ваши дети добиваются успеха.
Ибо я вырастил выводок орлов,
которые, наконец, улетели, оставив меня
вороной на заброшенной ветке.
Затем, с намерением поставить префикс «
Достопочтенный» перед моим именем,
и, таким образом, чтобы завоевать восхищение моих детей,
я побежал в окружной управляющий школами,
тратя свои накопления на победу - и проиграл.
Этой осенью моя дочь получила первый приз в
Париже за свою картину, озаглавленную «Старая мельница» -
(Это была водяная мельница до того, как Генри Уилкин выпустил пар)
. Чувство, что я не достоин ее, покончило с собой.
Джонас Кин
ПОЧЕМУ Альберт Ширдинг покончил с собой,
пытаясь быть начальником уездного управления школ,
каким бы
прекрасным он ни был с помощью средств жизни и замечательных детей, приносящих ему честь, когда
ему было шестьдесят?
Если бы хотя бы один из моих мальчиков мог запустить газетный киоск,
или одна из моих девушек вышла бы замуж за порядочного мужчину,
я не должен был идти под дождем
и прыгать в постель с мокрой одеждой,
отказываясь от медицинской помощи.
Йи Боу
ОНИ отвели меня в воскресную школу на
реке Ложка И попытались заставить меня бросить
Конфуция ради Иисуса. Мне было бы не хуже,
если бы я попытался заставить их бросить Иисуса на Конфуция.
Ибо без всякого предупреждения, как будто это была шутка,
И подкрадываясь позади меня,
сын министра Гарри, Уайли , прогнул мои ребра в мои легкие,
с ударом кулака.
Теперь я никогда не буду спать с моими предками в Пекине,
и никакие дети не будут поклоняться в моей могиле.
Вашингтон Макнили
Рич, почитаемый моими согражданами,
Многодетный отец, рожденный благородной матерью,
Все там выросли
В большом особняке, на окраине города.
Обратите внимание на кедровое дерево на газоне!
Я отправил всех мальчиков в Энн-Арбор, всех девочек в Рокфорд
. Пока моя жизнь продолжалась, я получал больше богатств и почестей - Отдыхал
под моим кедром вечером.
Годы шли. Я отправил девушек в Европу;
Я бросил их, когда женился.
Я дал мальчикам деньги, чтобы начать в бизнесе.
Они были сильными детьми, многообещающими, как яблоки
.
Но Джон с позором бежал из страны.
Дженни умерла при родах -
я сидела под своим кедром.
Гарри покончил с собой после разврата, Сьюзен развелась ...
Я сидел под своим кедром. Пол был инвалидом из-за чрезмерной учебы,
Мария стала отшельником дома из-за любви к мужчине -
я сидел под своим кедровым деревом.
Все ушли, или были сломаны или пожраны жизнью -
я сидел под своим кедровым деревом.
Мой друг, мать их, была взята ...
Я сидел под своим кедром,
До девяноста лет было платно.
О Материнская Земля, которая раскачивает упавший лист, чтобы уснуть.
Мэри Макнили
ПАССАРИЙ,
Любить - значит найти свою душу
Через душу любимого.
Когда возлюбленный удаляется от своей души,
тогда вы теряете свою душу.
Написано: «У меня есть друг,
Но у моей печали нет друга ».
Отсюда и мои долгие годы одиночества в доме моего отца,
Пытаясь вернуть себя,
И чтобы превратить мою печаль в себя верховного.
Но был мой отец со своими горестями,
Сидящий под кедром дерево,
картина, которая погрузилась в мое сердце, наконец,
приносит бесконечный покой.
О, вы, души, которые сделали жизнь
ароматной и белой, как трубки, розы
из темной почвы земли,
вечный покой!
Дэниел М'Камбер
КОГДА Я отправился в город, Мэри Макнили ,
я имел в виду , чтобы вернуться к вам, да я и сделал.
Но Лаура, дочь моей хозяйки,
похититель в мою жизнь как - то, и выиграл меня.
Затем, через несколько лет, с кем мне следует встретиться,
кроме Джорджина Майнера из Найлса - ростка
Свободной любви, садов Фурье, которые процветали
До войны по всему Огайо.
Ее любовник дилетант устал от нее,
и она обратилась ко мне за силой и утешением.
Она была какой-то плачущей вещью, которую
Одни берут в руки, и все сразу
Смазывает твое лицо насморком,
И всю свою сущность аннулирует;
Затем кусает твою руку и прыгает прочь.
И вот ты стоишь истекающим кровью и пахнущим до небес
Почему, Мэри Макнили, я не была достойна
Целовать подол твоей одежды!
Георгин Сэнд Майнер
СТЕПМЯ выгнала меня из дома, озлобив меня.
Сквошник, фланер и дилетант приняли моё достоинство.
Годами я была его любовницей - никто не знал.
Я узнал от него хитрость паразита, с
помощью которой я блефовал, как блох на собаке.
Все время я был не чем иным, как «очень личным», с разными мужчинами.
Тогда Даниэль, радикал, держал меня годами.
Его сестра назвала меня своей любовницей;
И Даниил написал мне:
«Позорное слово, пачкающее нашу прекрасную любовь!»
Но мой гнев свернулся, готовя свои клыки.
Мой лесбийский друг затем взял руку.
Она ненавидела сестру Дэниела.
И Даниэль презирал ее маленького мужа.
И она увидела шанс для ядовитого удара:
я должен пожаловаться жене на преследование Даниила!
Но прежде чем я это сделал, я умолял его поехать со мной в Лондон.
"Почему бы не остаться в городе, как у нас?" он спросил.
Затем я повернул подводную лодку и отомстил его отпор
В объятиях моего друга-дилетанта.
Затем, на поверхности, с письмом, которое написал мне Даниил,
чтобы доказать мою честь, все было в порядке, показывая его своей жене,
моему другу-лесбиянке и всем остальным.
Если бы Даниэль только застрелил меня!
Вместо того, чтобы раздеть меня, обнажить ложь,
Блудница в теле и душе.
Томас Роудс
ОЧЕНЬ хорошо, вы, либералы,
И навигаторы в царства интеллектуалов,
Вы, моряки, с высоты воображения,
Унесенные беспорядочными потоками, падающие в воздушные карманы,
Вы, Маргарет Фуллер, слабины, Пети
и магазины Теннесси Клафлина -
Вы нашли со всей своей хвастливой мудростью,
Как тяжело в конце концов
удержать душу от раскола в клеточные атомы.
В то время как мы, искатели земных сокровищ,
добытчики и накопители золота, Самодостаточны
, компактны, гармонизированы,
Даже до конца.
Пеннив, Художник,
Я ПОТЕРЯЛ свое покровительство в реке Ложка
От попыток поместить свой ум в камеру,
Чтобы поймать душу человека.
Самая лучшая фотография, которую я когда-либо делал
Судья Сомерс, адвокат.
Он сел прямо и заставил меня остановиться,
пока он не получит прямо косоглазие.
Затем, когда он был готов, он сказал «все в порядке».
И я закричал "отвергнутый", и его взгляд поднялся.
И я поймал его так же, как он имел обыкновение смотреть
Когда я говорил «я кроме».
Джим Браун:
Пока я занимался с Домом Педро,
я понял, что разделяет расу между мужчинами, которые
поют «Турция в соломе» или
«Есть фонтан, наполненный кровью» -
(Как раньше пел Райл Поттер в Конкорде).
Для карт или для лекции преподобного Пита на святой земле;
За пропуск фантастического света или прохождение тарелки;
Для Pinafore или кантаты воскресной школы;
Для мужчин или для денег;
За людей или против них.
Это было его: Преподобный Питу и Социальный Purity клуб,
во главе с женой Бена Pantier, в
Пошел в попечительский Village,
и просил их , чтобы заставить меня принять Dom Pedro
Из амбара Wash Макнили, там на краю города,
чтобы сарай за пределами корпорации,
на том основании, что он испортил общественную мораль.
Ну, Бен Пантье и Фиддлер Джонс спасли день -
Они думали, что это удар по жеребятам.
Роберт Дэвидсон:
Я духовно толстый, живущий в душах людей.
Если бы я увидел сильную душу
Я ранил ее гордость и пожирал ее силу.
Приюты дружбы знали мою хитрость,
потому что, где я мог украсть друга, я сделал это.
И везде, где я мог увеличить свою силу,
подрывая амбиции, я делал так,
чтобы сделать себя более гладкой.
И чтобы одержать победу над другими душами,
Только для того , чтобы утвердить и доказать мою высшую силу,
Был со мной восторг,
Острое волнение гимнастики души.
Пожирая души, я должен был жить вечно.
Но их непереваренные останки породили во мне смертельный нефрит,
Со страхом, беспокойством, тонущим духом,
Ненавистью, подозрением, нарушением зрения.
Я рухнул наконец с воплем.
Помните желудь;
Это не пожирает другие желуди.
Эльза Вертман
Я была крестьянкой из Германии,
голубоглазая, радужная, счастливая и сильная.
И первое место, где я работал, было у Томаса Грина.
В летний день, когда ее не было,
Он украл на кухню, взял меня
прямо в руки и поцеловал в горло,
я повернул голову. Тогда никто из нас не
знал, что случилось.
И я плакал о том, что со мной будет.
И плакал и плакал, как мой секрет начал показывать.
Однажды миссис Грин сказала, что понимает,
и не доставит мне проблем,
и, будучи бездетным, примет это.
(Он дал ей ферму, чтобы быть спокойной.)
Поэтому она спряталась в доме и разослала слухи,
как будто это должно было случиться с ней.
И все прошло хорошо, и ребенок родился.
Они были так добры ко мне.
Позже я вышла замуж за Гаса Вертмана, и прошли годы.
Но - на политических митингах, когда ситтеры думали, что я плачу.
На красноречии Гамильтона Грина ...
Это было не так. Нет! Я хотел сказать:
это мой сын!
Это мой сын.
Гамильтон Грин:
Я был единственным ребенком Фрэнсис Харрис из Вирджинии
и Томаса Грина из Кентукки.
От доблестной и почетной крови обоих.
Им я обязан всем, чем стал,
судья, член Конгресса, лидером государства.
От мамы я унаследовал
бодрость, фантазию, язык;
От моего отца будет воля, суждение, логика.
Вся честь им
За то, что я служил людям!
Эрнест Хайд
Мой разум был зеркалом:
он видел то, что видел, он знал то, что знал.
В молодости мой разум был просто зеркалом в быстро летающей машине,
которая ловит и теряет кусочки ландшафта.
Тогда со временем
на зеркале были сделаны большие царапины,
Позволяя войти внешнему миру,
И позволяя моему внутреннему я выглянуть наружу.
Ибо это рождение души в печали,
рождение с прибылью и убытком.
Разум видит мир как отдельную вещь,
И душа делает мир единым с собой.
Зеркало, поцарапанное зеркалом, не отражает образ ...
И это тишина мудрости.
Роджер Хестон
ОН много раз делал с Эрнестом Хайдом и я
спорю о свободе воли.
Моей любимой метафорой была корова
Прикетта, выскочившая на траву, и свободная, как вы знаете,
длина веревки.
Однажды, споря так, наблюдая, как корова
дергает за веревку, чтобы выйти за круг,
который она съела голым,
вышел кол и, подбросив голову,
побежала за нами.
"Что это, свободная воля или что?" сказал Эрнест, работает.
Я упал так же, как она дала мне смерть.
Амос Сибли
НЕ характер, не стойкость, не терпение
были моими, которые, как думала деревня, я имел
в связи со своей женой, когда проповедовал,
выполняя работу, которую Бог выбрал для меня.
Я ненавидел ее как термаганта, как распутника.
Я знал о ее прелюбодеянии, каждый.
Но даже в этом случае, если я разведусь с женщиной,
я должен оставить служение.
Поэтому, чтобы выполнять Божью работу и иметь ее урожай,
я с ней
утомился, Так я солгал себе,
Так я солгал реке Ложке!
И все же я пытался читать лекции, баллотировался в законодательный орган, «
Просматривал книги», имея в виду только одну мысль:
если я заработаю таким образом,
я разведусь с ней.
Миссис сибли
Секрет звезд - гравитация.
Секрет земли - слои горных пород.
Секрет почвы - получить семена.
Секрет семени - зародыш.
Секрет человека - сеятель.
Секрет женщины - почва.
Мой секрет: под курганом, который ты никогда не найдешь.
Адам Вейрауч
I разбился между Альтгельдом и Доспехами.
Я потерял много друзей, много времени и денег,
сражаясь за Альтгельда, которого редактор Уэдон
осудил как кандидата в азартные игры и анархистов.
Затем Доспехи начали отправлять одетое мясо к реке Ложка,
заставляя меня закрыть свою бойню,
и моя мясная лавка разлетелась на куски.
Новые силы Альтгельда и Доспехов поймали меня
одновременно. Я думал, что это из-за меня, чтобы возместить деньги, которые я потерял
И сделать хороших друзей, которые оставили меня,
чтобы губернатор назначил меня комиссаром канала.
Вместо этого он назначил Уэдона из Ложки на реке Аргус,
поэтому я баллотировался в законодательный орган и был избран.
Я сказал черт с принципом и продал свой голос
на франшизе трамвая Чарльза Т. Йеркса.
Конечно, я был одним из парней, которых они поймали.
Кто это был, Броня, Альтгельд или я
?
Эзра Бартлетт
Капеллан в армии,
Капеллан в тюрьмах,
Призыватель в реке Ложка,
Пьяный от божественности, Ложная река -
И все же приносящий беду Элизе Джонсон в позор,
А себя в презрение и убогость.
Но почему вы никогда не увидите эту любовь к женщине,
и даже любовь к вину,
Являются ли стимуляторы, с помощью которых душа, жаждущая божественности,
достигает экстатического видения
И видит небесные аванпосты?
Только после многих испытаний на силу,
Только когда все стимуляторы терпят неудачу,
Стремящаяся душа
Своей собственной силой
находит божественное,
опираясь на себя.
Амелия Гаррик
ДА, вот я лежу рядом с чахлым розовым кустом
В забытом месте возле забора
Там, где заросли заросли леса Сивера
, они росли редко.
И вы, вы лидер в Нью-Йорке,
Жена известного миллионера,
Имя в колоннах общества,
Красивое, восхищенное, возможно увеличенное
Миражом расстояния.
Вы преуспели,
я потерпел неудачу В глазах всего мира.
Вы живы, я мертв.
И все же я знаю, что победил твой дух;
И я знаю, что лежу здесь далеко от тебя,
Неслыханно среди твоих великих друзей.
В прекрасном мире, в котором ты двигаешься,
я действительно непобедимая сила над твоей жизнью,
которая лишает ее полного триумфа.
Джон Хэнкок Отис
Что касается демократии, сограждане,
разве вы не готовы признать,
что я, который унаследовал богатства и был рожден в поместье,
был непревзойденным в реке Ложка в
моей преданности делу свободы?
В то время как мой современник, Энтони Финдли,
родился в трущобах и начинал свою жизнь,
как водный носитель для рук секции,
затем, когда он вырос, стал стрелкой секции, потом
бригадир бригады, пока не поднялся
к руководству железной дороги,
Живя В Чикаго
был Истинным рабовладельцем,
Размалывая лица труда,
И заклятым врагом демократии.
И я говорю тебе, Ложка Река,
А тебе, республика,
остерегайся человека, восставшего к власти
из одной подвески.
Неизвестный
YE устремленный, послушайте историю неизвестного,
который лежит здесь без камня, чтобы отметить место.
Будучи безрассудным и безрассудным мальчиком,
бродя с пистолетом в руке по лесу.
Рядом с особняком Аарона Хэтфилда
я выстрелил в ястреба на вершине
мертвого дерева. Он упал с гортанным криком.
У моих ног сломано крыло.
Затем я положил его в клетку,
где он жил много дней, сердито крича на меня,
когда я предлагал ему еду.
Ежедневно я ищу царства ада
Для души ястреба,
Чтобы я мог предложить ему дружбу Того,
кого жизнь ранила и держала в клетке.
Александр Трокмортон
В молодости мои крылья были крепкими и неутомимыми,
Но я не знал гор.
В возрасте я знал горы,
Но мои усталые крылья не могли следовать моему видению -
Гений - это мудрость и юность.
Джонатан Свифт Сомерс (Автор Spooniad)
ПОСЛЕ того, как вы обогатили свою душу
до высшей точки,
книгами, мыслями, страданиями,
пониманием многих личностей,
способностью интерпретировать взгляды, молчание,
паузами в важных преобразованиях,
гением гадание и пророчество;
Так что вы чувствуете, что способны иногда удерживать мир
в пустоте вашей руки;
Тогда, если из-за скопления стольких сил
в компас вашей души,
ваша душа загорится,
и в пожаре вашей души
зло мира осветится и прояснится -
будьте благодарны, если в этот час высшее видение
Жизнь не скрипит.
Вдова Макфарлейн
Я была вдовой Макфарлейн,
ткачей ковров для всей деревни.
И мне жаль, что ты все еще на пороге жизни,
Ты, кто поет шаттлу
И с любовью наблюдает за работой своих рук,
Если ты достигнешь дня ненависти, ужасной правды.
Ведь ткань жизни соткана, ты знаешь,
К узору, спрятанному под ткацким станком ... К
образцу, который ты никогда не видишь!
И ты плести с высоким сердцем, петь, петь,
Ты охраняешь нити любви и дружбы
Для благородных фигур в золоте и пурпуре.
И еще долго после того, как другие глаза увидят, что
Ты соткнул лунно-белую полоску ткани,
Ты смеешься в своих силах, потому что Надежда накладывает на них
формы любви и красоты.
Ткацкий станок останавливается!
Узор вышел.
Ты один в комнате!
Ты сплел плащаницу,
и ненависть к нему лежит в тебе.
Карл Хэмблин.
Ложка реки Ложка Клариона потерпела крушение,
И я был замазан и украшен перьями.
За то, что опубликовал это в тот день, когда
анархистов повесили в Чикаго:
« Я увидел красивую женщину с перевязанными глазами,
стоящую на ступенях мраморного храма.
Перед ней прошли
огромные народы , Подняв лица к . она умоляюща
В левой руке она держала меч.
она размахивает меч,
иногда поражает ребенок, снова чернорабочий,
опять крадется женщина, снова лунатик.
В правой руке она держала шкалу,
в масштабе куски
Те, кто уклонялся от ударов меча, бросали золото .
Человек из чёрного платья читал из рукописи:
«Она нелицеприятна».
Затем юноша в красной кепке
подпрыгнул к ней и выхватил повязку.
И вот, ресницы были съедены из
мокрых век;
Глазные яблоки были опалены молочной слизью;
Безумие умирающей души
было написано на ее лице ...
Но множество людей понимало, почему она носила повязку. "
Редактор Уэдон
Чтобы видеть каждую сторону каждого вопроса;
Быть на каждой стороне, быть всем, быть ничем долго;
Извращать истину, ездить на ней с какой-то целью,
Использовать великие чувства и страсти человеческой семьи
Для базовых замыслов, для хитрых целей,
Носить маску, как греческие актеры.
Ваша восьмистраничная газета, за которой вы
прячетесь , рыдая в мегафоне большого типа:
«Это я, гигант».
Тем самым и живешь жизнью подлеца,
Отравленного анонимными словами
Твоей тайной души.
Царапать грязью скандал с деньгами,
И выманивать его на ветер для мести,
Или продавать бумаги,
Сокрушая репутацию или тела, если нужно,
Чтобы выиграть любой ценой, спасите свою собственную жизнь.
Во славу демонической власти, угасающей цивилизации,
Как параноик-мальчик кладет бревно на рельсы
И сходит с поезда.
Быть редактором, каким я был.
Затем лежать здесь, рядом с рекой, над тем местом,
где из деревни стекают сточные воды,
а пустые банки и мусор сбрасываются,
а аборты скрыты.
Евгений Карман
РОДОС, раб! Продажа обуви и ситцев,
муки и бекона, спецодежды, одежды весь день.
Четырнадцать часов в день триста тринадцать дней.
Более двадцати лет.
Говорить «Да, я», «Да, сэр» и «Спасибо»
тысячу раз в день, и все за пятьдесят долларов в месяц.
Живу в этой вонючей комнате в погремушке "Коммерсант".
И вынужден идти в воскресную школу и слушать
Преподобного.
Больше часа за разом,
потому что Томас Роудс управлял церковью,
а также магазином и банком.
Поэтому, когда я завязывал галстук тем утром,
я внезапно увидел себя в стакане: у
меня все волосы седые, а лицо как грязный пирог.
Поэтому я проклинал и проклинал: Ты проклятая старая вещь,
Ты трусливый пес! Вы гнилой нищий!
Вы раб Родоса! Пока Роджер Боуман
думал, что я с кем-то ссорюсь,
И как раз вовремя посмотрел через транец,
Чтобы увидеть, как я падаю на пол в кучу
Из сломанной вены в голове.
Кларенс Фосетт
Внезапная смерть Юджина Кармана
Поместите меня в очередь на повышение до пятидесяти долларов в месяц,
И я рассказал жене и детям в ту ночь.
Но это не пришло, и поэтому я подумал, что
Старый Родос заподозрил меня в краже
одеял, которые я взял и продал на стороне
За деньги, чтобы оплатить счет доктора за мою маленькую девочку.
Тогда, как гром, старый Родос обвинил меня,
И пообещал мне милость ради моей семьи,
Если я признался, и поэтому я признался,
И умолял его не публиковать это в газетах,
И я тоже попросил редакторов.
Той ночью дома констебль забрал меня
И все газеты, кроме Clarion,
написали мне как вора,
потому что старый Родос был рекламодателем
и хотел привести пример со мной.
Ой! ну, вы знаете, как плакали дети,
и как моя жена жалела и ненавидела меня,
и как я попал сюда.
У. Ллойд Гарнизон Стандарт
Вегетарианец, неустойчивый, свободолюбивый, по этике христианин;
Оратор в ритме Ингерсолла.
Плотоядный, мститель, верующий и язычник.
Континент, беспорядочный, изменчивый, коварный, тщеславный,
гордый, с гордостью, которая делает борьбу вещью смеха;
С сердцем извергнутым червем театрального отчаяния.
Носить пальто безразличия, чтобы скрыть стыд поражения;
Я, дитя аболиционистского идеализма
- своего рода Брэнд в половинном рождении.
Что еще могло случиться, когда я защищал
Патриотов-мошенников, которые сожгли здание суда, У
Ложной Реки мог быть новый,
Чем признать их виновными?
Когда Кинси Кин
с копьем света проехал через маску на карточной доске моей жизни,
Что я мог поделать, кроме как
мой зверь, которого я поднял из дракончика в угол и зарычал?
Пирамида моей жизни была ничем иным, как дюной,
бесплодной и бесформенной, в конце концов испорченной штормом.
Профессор-новичок
ВСЕХ смеялись над полковником Причардом
За то, что он купил такой мощный двигатель,
что он сам себя сломал и сломал кофемолку
.
Но вот шутка космического масштаба:
стремление природы, благодаря которой человек
эволюционировал из своего мозга в духовную жизнь -
о чудо света! -
тот самый мозг, с помощью которого обезьяна и волк
получают пищу, укрытие и потомство самих себя.
Природа заставила человека сделать это,
В мире, где она не дает ему ничего делать. В
конце концов - (хотя сила его души вращается
В бесполезной трате силы.
Чтобы приспособиться к мельницам богов) -
Но получить пищу и кров и родить себя!
Ральф Родос
ВСЕ, что они сказали, было правдой:
я разрушил банк моего отца своими кредитами,
чтобы баловаться пшеницей; но это было правдой ...
Я также покупал пшеницу для него,
который не мог заключить сделку от его имени
из-за его церковных отношений.
И пока Джордж Рис отсидел свой срок,
я преследовал женскую волю
и издевательство над вином в Нью-Йорке.
Смертельно от вина и женщин,
Когда в жизни больше ничего не осталось.
Но предположим, что ваша голова серая и склонена
На столе, покрытом едкими окурками Сигарет
и пустых стаканов,
И слышен стук, и вы знаете, что это стук,
Так долго заглушенный хлопаями пробками
И петух гороха кричит о демирепсе. -
И ты смотришь вверх, и там твоя кража,
Кто ждал, пока ваша голова не станет серой,
И ваше сердце пропустило удары, чтобы сказать вам:
игра окончена. Я звал тебя,
иди на Бродвей и переезжай,
Они отвезут тебя обратно к Ложке.
Микки М'Грю Это
было так же, как и все в жизни:
что-то вне меня потянуло меня,
Мои собственные силы никогда не подводили меня.
Да, было время, когда я заработал деньги,
чтобы уйти в школу,
И моему отцу вдруг потребовалась помощь,
и я должен был отдать ему все это.
Просто так продолжалось до тех пор, пока я не оказался
Человеком всей работы в Spoon River.
Таким образом, когда я почистил водонапорную башню,
И они подняли меня на семьдесят футов,
я отцепил веревку от своей талии,
и со смехом швырнул свои гигантские руки
по гладким стальным губам вершины башни ...
Но они выскользнули из коварной слизи,
И вниз, вниз, вниз Я погрузился в
ревущий мрак!
Рози Робертс
Я был болен, но более того, я был зол
на изогнутую полицию и извращенную игру в жизнь.
Поэтому я написал начальнику полиции в Пеории:
«Я нахожусь здесь, в моем девичьем доме в Спун-Ривер,
постепенно исчезая.
Но приди и возьми меня, я убил сына
торгового принца в мадам Лу
И в газетах, в которых говорилось он убил себя
У него дома во время чистки охотничьего ружья ... Лгал,
как дьявол, чтобы замять скандал
За взятку рекламы.
В своей комнате я застрелил его у мадам Лу,
потому что он сбил меня с ног, когда я сказал,
что, несмотря на все деньги, которые у него были,
я увижу своего любовника в ту ночь. "
Оскар Хаммел,
я шатался в темноте,
Там было туманное небо, несколько звезд, за
которыми я следовал, как мог.
Было девять часов, я пытался добраться до дома.
Но каким-то образом я был потерян,
хотя на самом деле держал дорогу.
Затем я шатнулся через ворота и в во двор,
и во весь голос зазвонил:
«О, скрипач! О, мистер Джонс!
(Я думал, что это его дом, и он покажет мне дорогу домой.)
Но кто должен выйти, кроме нашей эры. Кровь,
В своей ночной рубашке, махая палкой из дерева,
И ревя о проклятых салунах,
И преступников, которых они сделали?
«Вы, пьяный Оскар Хаммел», - сказал он, -
когда я стоял там, ткася туда-сюда,
принимая удары палкой в ;;руке,
Пока я не упал замертво у его ног.
Джозия Томпкинс:
Я был хорошо известен, очень любим
и богат, так как судьбы считаются
в реке Ложка, где я жил и работал.
Это был дом для меня,
Хотя все мои дети летели издалека ...
Каков путь Природы - все, кроме одного.
Мальчик, который был ребенком, остался дома,
Чтобы быть моей помощью в мои неудачные годы
И утешение его матери.
Но я становился слабее, так как он становился сильнее,
И он поссорился со мной по поводу этого бизнеса,
И его жена сказала, что я мешаю ему;
И он выиграл свою мать, чтобы увидеть, как он сделал,
Пока они не разорвали меня для пересадки
с ними в ее дом для девочек в Миссури.
И так много моего счастья, наконец, ушло.
Хотя я сделал завещание так же, как он нарисовал его,
Он мало этим воспользовался.