памяти
Владимира Алексеевича
ГАРАМОВА,
заслуженного артиста России
и её лучшего
воздушного гимнаста
Она была - Юность. Он был - Вольтижёр.
За пультом руками развёл дирижёр,
Мгновению праздника знающий цену.
«Мы перед антрактом восьмыми идём!» -
Они ликовали и вечно вдвоём
Бежали, как дети, резвясь, на арену.
Не за руки взявшись, а слившись в одно,
Как с воздухом гор - молодое вино,
Как вечность разлуки - с изгибом дороги,
Как с контуром крыльев - глубокая высь...
Вот Он и Она за канаты брались
И к небу взлетали, как гордые боги.
Срываясь с трапеций, кружась на лету,
Они возвращались в свою высоту,
И купол казался им низким и тесным.
Парением белым на белом крыле
Они оставляли земное - земле,
Довольствуясь в воздухе только небесным.
Как стебель с бутоном, как с песней струна,
Всегда неразлучные, Он и Она
Без пауз и фраз высоту укрощали.
Для этих двоих даже космос был мал!
И дерзость их зал «на ура» принимал,
И зрители им превосходство прощали.
И богом Он был, если рядом была
Она, распахнувшая оба крыла,
Зовущая ввысь и дающая силы,
Чиста и призывна, как первое «да».
Такой Он запомнил Её навсегда,
Пронзительный абрис, парящий и милый:
Завидней и ярче безоблачных дней,
Белее, чем чайка, и длилась за Ней
Звенящая ленточка звёздного следа,
Лиановым станом, лилейным плечом
Купаясь в просторе, сливаясь с лучом,
Вся - неудержимость, порыв и победа!..
Но раз, чуть коснувшись манежного дна,
Ему горячо зашептала Она:
«Любовь - не весенний ручей быстротечный.
Любовь - океан. Неизменно твоя,
Я буду с тобой, ворожа и творя
Историю Юности верной и вечной».
И выступил Лев, и качнулись Весы,
И тяжко вздыхая, споткнулись часы,
И маятник срок неизбежный отмерил...
Она говорила: «Навеки люблю!
Любую бессрочность с тобой разделю!..»
А Он Ей нечаянно взял и поверил.
Шутивший над временем, Он не грустил,
По-прежнему полон задора и сил,
Обманом Её обнадёженный слепо:
Она не покинет Его никогда,
Его опекать не устанет звезда,
Не кончится осенью вечное лето.
Но вот побелела Его голова,
Острее стрелы полетела молва:
Её потеряет Он страшно и скоро.
Он знал, но не трусил - Он верить не смел
Безжалостной правде отравленных стрел,
Тому, что судьбе уступают без спора.
И гром разразился, и глас вострубил!
Что толку, что Он Её клятв не забыл?
Ей скоро приелась всегдашняя верность.
Ушла Она вмиг пересохшей рекой,
Толкнув Его нежной и грозной рукой,
Как в моря пучину, в печали безмерность.
Надломленный стебель не выпрямить вновь,
Оборванным струнам не славить любовь,
В разлуке душа забывает о многом.
Ему не помогут ни слёзы, ни пот,
Отныне к сверкающим безднам высот
Ему не взлетать ослепительным богом.
Тоскливы Его опустелые дни,
Тусклы и назойливо-жёлты огни,
И блюдце манежа расплющено залом,
Барьер, словно в петлю, затянут в кольцо,
Внутри него круглое чьё-то лицо,
Однажды увидев, мгновенно узнал Он.
Мир вздрогнул и замер, как будто уснул,
Когда Он в лицо дорогое взглянул
В угрозе и гневе, в тоске и испуге,
Но были грустны, как осенние сны,
В своей безысходности слишком ясны
Глаза Его давней неверной подруги.
Его этот взгляд умолял и просил,
И - прав или грешен? - Её Он простил,
Все мнимые вины забыв без упрёка.
Он понял: и боги не властны в себе,
И Юность уступит в напрасной борьбе
С законом слепого и вечного рока.
И снова Она, но отныне - с другим,
С душой вдохновенной и телом тугим,
Летит к облакам, за собой увлекая.
За Ней неотрывно следят от земли
Глаза, что о прошлом забыть не смогли,
Глаза, где Она, как и прежде, такая:
...Завидней и ярче безоблачных дней,
Белее, чем чайка, и длится за Ней
Звенящая ленточка звёздного следа,
Лиановым станом, лилейным плечом
Купаясь в просторе, сливаясь с лучом,
Вся - неудержимость, порыв и победа!