С треском разбился дешевый фарфоровый стан.
Ручки и ножки отдельно от тела лежат.
А девочка наша лишь сок наливает в стакан
И даже не плачет. Глубокая мысль свежа:
Та старая кукла, фарфоровый радостный лик,
То грязное платье, зашитое острой иглой —
Все стало обычным в какой-то безрадостный миг,
Все стало таким непонятным за детской игрой...
Дотронулась я до разбитых простых черепков,
Почувствовав холод, который от них исходил.
Я, руку отдернув, плененная цепью оков,
Со страхом боялась смотреть, что стоит позади.
Я чувствую кожей присутствие некой души,
Но сзади стояла дочурка со взглядом пустым.
Почти завопила: "Ты ей-то об этом скажи!"
Смотрела на мужа. Но он почему-то вдали.
И с видом спокойным девчушка смотрела на сок,
Я видела это в глазах у родного отца:
Он тоже боялся, как будто забитый щенок.
Не мог отвернуться от вида такого лица.
Я с пола собрала злосчастный разбитый фарфор
И, телом дрожа, обернулась, взглянула на дочь.
И снова осколки упали на мраморный пол.
От этого вида хотелось бы ринуться прочь!
В безмолвной ухмылке потресканных маленьких губ,
Во взгляде стеклянном я видела только одно:
Той куклы разбитой оживший фарфоровый труп.
И как-то внезапно в глазах моих стало темно...