При лампе погружён в свои архивы,
перед собою деревянный шкаф
он видел, и, казалось, предки живы
сознанием своих посмертных прав;
как в жизни, родовитые, учтивы,
его признали, гордо с ним совпав.
А в креслах вдоль стены видны пустоты,
где под покровом длительной дремоты
расположилась вечность на ночлег;
часы не утеряли позолоты,
хоть не боится маятник работы,
в муку размалывая век
не для него. Он только по старинке
примеривал, как саван, тело предка,
стремясь в иные времена,
закрадывался шёпот в письмена,
а на письме знакомая пометка,
как будто бы письмо к нему, а сам
по кресельной похлопывал он спинке,
и не смотрел он в зеркало, в котором
окно наперекор тяжёлым шторам:
уже почти что призрак виден там.