На улице было промозгло. И паром
Взметался усталый взлелеянный вздох.
Было всё буднично, но как-то стало
Вдруг бездыханно кругом. И я смог
Назад обернуться. Жизнь замерла. Тихо.
Я в кои-то веки пошёл не спеша,
И тихо на веки, тяжёлые веки,
Ложились снежинки, лицо пороша.
Куда-то бежала усталая дама,
В руках сигарета её истлевала,
В глазах у неё полыхала досада,
Ведь незачем было бежать.
Уставший бродяга, отец-работяга,
С пакетом продуктов стоял у парадной.
Он в глотку уталкивал пиво из банки,
Так дома любимей жена.
Приметливый дворник, делец, он проворно
Высчитывал взглядом, что можно укромно
Стащить для себя – там коробки, картонки,
И сдать. Не барыш то – нужда.
Пунцовые щёчки, забрит черепочек,
Дублёнки щекочут меха.
Да, в матовом джипе с подругой-картинкой
И бедность богато нага.
Со взглядом как спицы, смелей, чем убийцы,
Кричат и толпятся тревожные лица –
Молочные лица из школы-темницы
Неволю идут извергать.
Всем сладко так спится.
Ах, как б нам не спиться.
Гей-гей, баловница,
Россия! Эх-ма…
И новое время –
Лишь памяти бремя,
Венок, но без терний,
И крест без Христа.