В осаждённом Ленинграде она изо всей своей семьи
осталась одна. Не рада была тому, что жива, что
живёт, но и мысли не было наложить на себя руки...
Как и кто поддерживал её силы, для чего - понять не могла.
Старенькой маме, первой покинувшей этот мир, своим троим детям,
сестре, решившей жить с ними, перебравшейся из своей квартиры
с соседней улицы, она отдавала последние крошки, оставив себе
лишь несколько... Подогревала воду и крошку чёрного хлеба подолгу
рассасывала, запивая горячей водой. И так по крошке и кружка
за кружкой воды.
Сдвинув все кровати, она уложила их всех в ряд,
чтобы они согревали друг друга, укрывала их всем, что было
в квартире матерчатого.
Но ничто не спасло их, её горячо любимых самых родных человечков.
И вот, пришёл этот день... Силы оставили её. Ни крошек, ни воды
сходить набрать не могла. Поняла, пришёл и её черёд.
Ни бояться этого, ни радоваться она не могла - не только силы,
но и чувства оставили её.
Вдруг, в приоткрытую дверь вошла... кошка!
- Мяу... мяу... - тихо помурлыкала она.
- Милая... хорошая... да откуда же ты? Да как же ты ко мне
пришла?
Измождённая женщина... убила кошку, разделала, сварила в выварке,
в которой кипятила бельё, чтобы побольше бульона получилось...
Силы появились, чтобы сходить получить по карточкам еду.
***
Эту историю рассказала мне моя мама.
Она говорила с этой женщиной после войны.
Я тогда ничего не спросила, ни имени,
ни как эта женщина в наши края попала.
Слушала и впитывала этот поразительный, трагический рассказ.
***
А вот эту историю... даже не историю, один эпизод я слышала
от самого блокадника, Михаила.
Однажды он рассказал, что в блокаду пережил все ужасы
голода и холода. Бесконечных потерь самых близких родных
и знакомых людей.
Ему было около десяти лет. Зима. Его мама укутала и разрешила
выйти на улицу.
Он постоял-постоял. Уже довольно обессиленный, но ребёнок...
Решил пойти к своему другу-однокласснику, который жил в соседнем доме.
На его стук в дверь вышла мама товарища.
- Миша... ты пришёл...
Голос женщины был какой-то отрешённый, совершенно безучастный,
хотя она и узнала мальчика.
- Я к Славику пришёл... он дома?
- Славик? Славик дома. Только его дом теперь не здесь и
гулять его из того дома не пустят.
Входи, Миша. Входи...
Михаил говорил, что она так на него посмотрела, такими
сверкнувшими дикими глазами, что у него
сердце превратилось в ледяной комочек. Он попытался повернуться
и уйти, но женщина вцепилась в воротник пальто и втащила его в
прихожую.
Потом она волокла его в кухню. Миша сопротивлялся, но сил у него
почти не было. Да и женщина тоже была очень слабая. И, всё-таки,
она притащила его в кухню. Одной рукой удерживая едва
сопротивлявшегося ребёнка, другой шарила в выдвинутом ящике стола.
Тут мальчик вырвался и бросился в противоположную кухне дверь.
Он увидел, что окно в комнате неплотно прикрыто и стал
дёргать створки на себя.
Окно открылось, но мать Славика, с ножом в руке, бежала за ним.
Мальчик перевалился через подоконник и пластом свалился в сугроб
под окном.
Квартира располагалась на первом этаже старого дома.
Окна располагались низко к земле.
Женщина наклонилась через подоконник и, достав его за пальто, пыталась удержать, даже втащить к себе.
Но совсем обессилела, он также выбился из сил и не мог вылезти из сугроба.
Так продолжалось, как ему показалось, бесконечно долго.
Мимо редко проходили люди, но они даже не смотрели в их сторону.
Наконец, почти или действительно в обмороке, женщина упала на пол.
Миша, чуть отдышавшись, выполз из снега, встал на ноги и
тихонько побрёл домой...