Все глубже, и кислорода мало,
нырнула я не в здравом уме.
Нырнула, поскольку подумал, что якорь.
Забыла, что не поплывут, пока якорь на дне...
На борту все медленно сохнут.
Не знаю почему – так кажется мне,
их горла прожженны, пасть во вранье,
пытаясь согреться, души их мокнут.
Помню, как отец отправил сюда,
егоо слова были горячи, агрессивны:
"Думаешь, жизнь лишь игра, да?
Я отправлю тебя туда,
где научат дом любить выродка.
Ты забудешь, как просить
Будешь давать, производить."
Знал бы он, что тут лишь пьют и горланят...
Им нечего делать, им некуда плыть,
их сердца давно содраны,
их портовые девки давно померли,
и это им никогда не простить...
Без меня им назад не поплыть –
я их последняя, золотая и путеводная нить.
От меня зависит – озолотиться иль сгнить.
Мой отец за честный труд:
если я выживу, то и они заживут.
Если я умру, то и они умрут.
Они на краю, и я на краю,
И мне их искренне жаль.
Глубокая даль, асфиксия, и бред –
это конец:
Мне кажется, что я корабль, я Экипаж,
и я свой отец.