На рыхлой коже древесины,
Жучком пропаханного пола,
Стоит футляр от клавесина,
Заложник тьмы и произвола.
Ночь, проклиная шкаф негодный,
Настигла перезрелый день,
Вросла одной ногой в сегодня,
Другой в рассвет бросает тень.
Тоскует пыльная фанера
По лакированной блуднице,
Ей невдомек, что там, - в таверне,
Бездарный шут над ней глумится.
Откуда знать, ей, - горемыке,
Про боль обшарпанных боков,
Про злородящиеся звуки
Под пьяный хор "акушеров".
Про то, как певчая матрона,
Хмельная пленница микстуры,
Слезу роняет на зловонный,
Чудной оскал клавиатуры.
Дурные вести пропадают,
Не достигая мрачных стен,
На коих мошкара зевает,
От скуки превращаясь в тлен.
Так, в одиночестве унылом,
Надежду ветхую храня,
Дышала щелями и ныла,
Тугая некогда броня.
Каприз творца непредсказуем,
Развязка пожирает снедь,
Когда бессовестно ликуя,
Конец всему диктует смерть.
В руке старьёвщика топор,
Блеснул алмазом-исполином,
Споткнувшись больно о костер,
Метель завыла клавесином.