В двадцатый бы ныне, да чтобы в его середину,
Сквозь мудрую Зрелость, пусть в самый далёкий урман,
Где девицы будто, меж кедров столетних, рябины,
И словно молоки, над речкой уснувшей, туман.
Где небо над лесом в холодных мерцающих звёздах,
И свечкой меж веток горит золотая луна,
А ранневесенний, дождями пропитанный воздух,
Так гущею пахнет тягучей младого вина.
Куда, обзаведшись с тобою приличием строгим,
Стремились уйти мы языческим празднеством слов,
Но только дойдя лишь до сдавленной звучности слога,
Опять возвращались в звенящую грусть куполов.
И в танце безумном под шелест сиреневой вьюги,
И тёплого ветра, с годами своими кружа,
Искали не свой мы, да впрочем, ничейный он, угол
Иль Крест в полумраке цветастом Его витража…
Стекло наше время по склону, куда-то под почерк,
Под нежные строчки, как жёлтые листья, горя,
Где целая Вечность, как сердце, уж сжалась в комочек,
И тут же исчезла в снегах голубых января.