Дверные объятья

               

Тень моя
слилась со тьмой,
единым целым стала с нею.
Глядишь,
и я теперь,
друг мой,
оставить след здесь не сумею.

Иду.
Не вижу –
чувствую! –
стены вокруг четыре штуки.
И –
хочешь,
верь не верь –
я слышу:
в уши лезут стуки.
А там,
куда ни поверни, –
дверище,
дверка,
дверь.

Иду.
Навстречу им.
Всё ближе,
ближе,
ближе.
Берусь за ручку,
как за лезвия.
Давлю.
Но мне она
ладонь лишь жалобно лижет –
дальше не пролез бы я.

Хотел уйти,
но слышу
там,
за дверью,
чей-то детский смех
и голос,
что в ответ доносится.
Прильнул к двери,
да близко так,
что от задверочных потех
чечётку отбивала переносица.

Взывали звуки,
будто не за дверью был,
а с ними.
И кажется,
что смех и голос знал я, –
слышал где-то.
Чувствую,
как радость их
неспешно мне оковы тела снимет:
стою теперь
душевно раздетый.

Войти пытаюсь –
тщетно всё:
закрыт туда мне путь.
И нужно
отпустить,
но не заупокойной песней.
Знаю,
к двери больше не свернуть.
но всё ж,
пришла пора
проститься мне с ней.

Иду.
Как вдруг
из стен невидимых
сужается коробка.
Но я
во тьме
ступить стараюсь осторожно.
И вот,
упёрся в дверь,
уже рука на ручке.
Робко
стучат в ответ
замков дверные ножны.

И тут,
я слышу,
как за дверью
колёса поездов
стучат,
стучат,
стучат.
Сливался гул их воедино.
Проносятся стрелой,
а из-под них
шумит,
как два меча,
кругов и линий
вечный поединок.

А где-то там,
в пучине поездов
вокзала неизвестнолетнего,
струной
срывался голос:
– Ты постой,
   Прошу!
Но
сколько не взывал,
для всех
как будто нет его.
Сменялись поезда,
но неизменен шум.

И всё казалось,
что они
в своём движеньи вечном,
сквозь дверь
всего меня
внутри исколеся,
быть может, знали:
даже расстояние души
наверное, конечно.
Их новых рельс
давно
моток иссяк.

И вот,
сквозь дверь,
клубок души моей
мотают рельсы-спицы,
а из него
одёжу вяжут поездам
на сувенир.
Но всё ж
для двери и меня
пришла пора проститься.
Не слышен боле
этот тёплый ржавый мир.

Иду.
куда идти – не мыслю.
Мне путь укажет тьма,
а стены неведимы –
компас мой.
Приду к двери,
как блудный сын,
однажды проводимый,
но лишь к концу
вернувшийся домой.

Хоть тьма страшна,
но я её
теперь глазами выстрою.
примкну к двери закрытой,
тишь внутри не ждя.
Поверь,
я слышал капли,
их полёт,
их жизнь мгновеннобыструю.
То был не дождь,
а сад дождя.

И словно на небе
стакан души моей,
протёкший где-то, видно,
вот-вот сдождит до половины,
влагу горизонтом иссеча.
Вдруг остановится.
И в мире дождевидном
дождь не закончится
ни завтра,
ни сейчас.

Поток сей вечен,
бурн мятежно,
непоколебим.
Лишь капли жаль мне:
все от камня
в земь они полягут.
А я стою,
сквозь дверь
дождём пока любим,
но камнестуков звон
конца наполнил флягу.

Пускай теперь
идут дожди
и хлыщут в двери рьяно,
пускай теперь
я каплей стану
по небес поверью,
но только сад
пускай не зарастёт бурьяном,
ведь мне
настал черёд
проститься с дверью.

Иду.
Изнеможённый,
в пустоту упал я ниц.
Казалось,
бездна всюду:
не видать ни зги мне.
Душа моя,
как книга из пустых страниц,
откуда маршем буквы шли
в прощальном гимне.

Внезапно облик.
Странный.
Будто дверь – квадрат.
Сияет тьма извне попутчиком.
Но тьма другая,
от бессмертного одра,
что одаряет выживших
по лучику.

Я внемлю ей.
Стою, дрожа.
Верчу рукою ручку вспять.
Вдруг взрыв замков
раздался тихо.
Стою.
Готовлюсь я распять
себя
своим священным сти'хом.

Ведь тень моя
слилась со тьмой.
Единым целым стала с нею.
Глядишь,
и я когда-нибудь,
друг мой,
в объятьях двери уцелею.