НАША СЕМЬЯ
Людмила Александровна Якушева была наша учительница географии, любимая и у младших, и особенно у старших классов школы №2 города Симферополя, где мы с Мишей учились.
Эта немного грузноватая, но прекрасная, мудрая, в высказываемых мыслях своих часто утонченная (как можно выказать свою внутреннюю сложную, наполненною благотворной, словесной культурой русского языка поэтическую Душу всем сорванцам без разбору?) любимая учительница.
Но она всех очень чутко разбирала, - ведь недаром её любимец (и это знали все! без зависти и глупых выходок, - типа - а почему Алёшка?) - был Алёша Катунин.
Был этот самый новенький, так недавно появившейся в нашей школе, где - то я была в 7 - классе, а может? чуть раньше. Он пришёл к нам уже сложившимся *принцем*, но не маленьким, как у Экзюпери, а царственно - простым, пишущим стихи(!), прекрасно читающим со сцены Маяковского, играющим в школьном театре (без всяких подростковых заморочек, как обычно бывает в неприветливых школьных коллективах к новеньким).
В Алёшу Катунина сразу! поголовно, влюбилась вся средне - взрослая женская поросль нашей школы. Ну, а я очнулась от детства.
В основном, бегали, как тогда говорили, за мной. Шурка Косой - угрюмый сосед по улице Субхи, вечно меня поджидающий и молчащий со своей стеснённой нежностью; потом также молча просматривал наш с Мишей роман из всех своих закутков, откуда в тупой безнадёжности следил за каждым моим шагом, - (да, "любовничек", как сказала бы в «Грязных танцах» - Бэби).
Со своей первой, большой любовью – МОРЕМ я впервые познакомилась в 12 лет в морской деревне Береговое, что стоит на пути от Симферополя к Севастополю в шести километрах от деревни Николаевка, что на берегу Черного моря. Ещё там была морская деревня Песчаное, но Николаевка была на первом месте среди них по тогдашним меркам наслаждения морскими доступными курортами для простого люда Симферополя и близживущего трудолюбивого населения Крыма.
Николаевка со своими сарайчиками - пансионатами была сопоставима по знаменитости, теперь можно так сказать, к сегодняшней оккупации государства Турция русскими ордами отдыхающих, любителей морских курортов.
Малоазийское государство Турция всегда было враждебным к нашим южным окраинам, как - то Крым, Кавказ, всё северное побережье Чёрного моря, где исстари проживали вольнолюбивые народы причерноморских государств. Это, конечно, совершенно относительное сравнение; первое, что приходит на ум: Турция - курорт? Странно, по крайней мере для русского народа. Вот как выводит вираж истории в третьем тысячелетии! Непредсказуемо современно!
Так вот, в селе Береговом жили большими семьями, в основном, эстонцы. Они переселились давно с Балтики к южному, Чёрному морю по царским указам, где также проживали уже в советское время на своих подворьях русские, украинцы,- простые трудолюбивые колхозники.
Я была городская девочка, и меня любил самый лучший мальчишка деревни - Колька Ревун, ловкий и сильный во всём, - как нас кидали в волны с замка мальчишечьих рук! Нас, приезжих девчонок из Симферополя да и из Москвы тоже.
Постоянные столичные бабушки и их заносчивые внуки каждое лето наезжали редкими таборами в эту тихую, патриархальную, как раньше говорили, морскую деревню с чистыми дойными коровами, вереницами неспешных гусей и уток, пересекающих небольшие бугры околиц к грязноватым неиссякающим лужам, символично украшенным кружевом их неистребимого помёта.
Конечно, у деревни было ещё много зовущих длинными промозглыми столичными днями достоинств, включая неоглядный простор живой сини, неумолочный треск цикад при свете ночных жучков – светляков под чёрным бархатом крымской ночи с такими яркими отчётливыми «глазами» любопытствующих к крошке - Земле звёзд, что хотелось на них неотрывно смотреть и смотреть, протягивая к ним руки просто в надежде потрогать!
Да, ещё обязательное утреннее парное молоко из чистого упругого вымени домашней коровы, чем гордилось каждое обширное эстонское подворье; да ещё чистый морской воздух, настоянный на запахах полыни и простых луговых трав...
Сельская детвора собиралась, в основном, когда приезжали мы с Инкой, моей сестрой. Но та водилась с ребятами постарше, где заметной фигурой были наш троюродный брат Генка Торбек, Чаплин Славка такой, другие сельские подростки доармейского призывного возраста.
А мы, скворушки 12 – летки (часто мама разрешала мне привозить с согласия тёти Дины своих любимых подружек) были свои в доску: не важные, столичные, а почти местные, так как ездили в Береговое каждое лето. Мы жили на усадьбе у папиной двоюродной сестры тети Дины – местной учительницы и мужа ее эстонца - дяди Вити Торбека. Я слышала от своей родной тётушки, что молоденькую еврейку Дину Кругликову эстонцы прятали от зверствующих фашистов во время оккупации Крыма.
Так и просится «на перо» восхитительная история их любви – еврейской красавицы Дины и скромного эстонского парня Виктора с медальным профилем Остапа Бендера. Но... теперь можно только сочинять её, эту любовь, в своём воображении, так как нет уже никого в живых свидетелей её, любови этой, как и самих героев.
Дядя Витя с раннего утра и до заката трудился комбайнёром или на тракторе в колхозе Вилино, к которому относилась и деревня Береговое. Лицо его с яркими синими глазами, всегда гладко выбритое, было кирпично - блестящего цвета. Спокойное, приветливое, немного отстранённое от нашего воробьиного щебета на его подворье, где так же вращался его младший сын и наш сверстник Костя, - немного угрюмый и такой же молчаливый, как его отец, мальчик.
Дядя Витя, приходя вечером с работы на закате пурпурного солнца, проглядывающего сквозь сильные изумрудные листы насаженного и ухоженного его крестьянскими заботливыми руками небольшого плодоносящего крупными гроздьями виноградника, умывшись, незаметно исчезал в подпол за поллитровой баночкой (ежевечерний ритуал!) хорошего самодельного виноградного пития.
Так же незаметно для мельтешащего населения его опрятного дворика принимал рубиновое питие во внутрь, усаживался, надев очки, чуть поодаль с очередной «Роман – Газетой». Иногда он шёл к своим родным братьям на добротные усадьбы, где велись неспешные беседы под их уже баночки самодельного вина из их собственных виноградников. Тема всегда была одна: работа в колхозе (о другом варианте тематики никто никогда и не мыслил!) и, конечно же, семейные заботы. Совершенно не помню его лежащего кверху пузом, как говорится, на горячей галечке у моря.
Но тётя Дина - невысокая, располневшая, обожаемая им жена, мать двоих его сыновей - Гены и Кости, местная учительница сельской школы, часто ходила с нами к морю ранними утрами, так как было время летних каникул. Тело её было усеяно крупными веснушками, что свидетельствовало о её нежной коже, моментально спекаемой на солнечной сковородке. Поплескавшись немного в прохладной воде, она возвращалась под зонтиком сквозь всю деревню, часто останавливаясь поговорить или с родителями своих питомцев или со своими свояченицами - эстонками.
Её свекровь, маленькая, сухонькая женщина, когда – то давно пустившая в свет четырёх крепких, сильных сыновей, жила в семье одного из них. И тётя Дина так же неспешно обходила и дальние пенаты, навещая её; она шила ей нехитрые одёжки.
Мы лазили всей компанией в колхозные сады за вишней, черешней, сливами, миндалём. Эти сады готовились на вырубку, никто там урожай не снимал, во всяком случае мы этого не видели. Сколько мы поели ягод, сидя на раскидистых ветвях белой и чёрной шелковицы! Иногда нам доставалось от старого сторожа, который охранял сады от случайных животных. Но всё это боком, без зла.
На сбор винограда с колхозных делянок детвору брали. Нас учили бережно рвать тяжелые разноцветные грозди, складывать их в плетёные корзины. Я даже привезла маме первые заработанные на виноградниках деньги! Правда, их было совсем немного, 6 рублей. Что сейчас вспоминать их тогдашний покупной вес, с сегодняшним днём совершенно несопоставимый! Ну вот, к примеру, ароматный, душистый большой бублик стоил тогда 5 копеек, а пирожок с ливерной колбасой «собачья радость», только что изготовленный на рынке – 4 копейки, но большой, вкусный «караимский» пирожок с горячей, обжигающей мясной ночинкой – 16 копеек! Это было дорого. Да, чекушка водки, если кого интересует для сравнения, стоила рубль 7 копеек. «Руб - семь» такое прозвище носила наша соседка – цыганка тётя Валя, так как у неё всегда водились на продажу эти самые «чекушки».
Помню, на первые заработанные мама купила мне новые туфельки к школе.
А в дни сбора урожая пшеницы часто мы, озорной стайкой, засыпали прямо на огромной пирамиде из свозимого дядей Витей своим комбайном золотого отборного пшеничного зерна с поля над кручей, где ещё к своему сроку созревали тугие солнечные любимцы – подсолнухи.
Вот уж где была взаимная, истинная любовь с благодателем земли – солнцем! Тугие, спелые, бархатные на ощупь диски до полуметра в диаметре, усыпанные строгими рядами чёрных пузатеньких семечек, целый знойный день тянулись за прогуливающимся всегда по неизменному маршруту солнцем по блеклому от жары небу, набираясь своей силы.
Деревенские мальчишки сбрасывали их вниз с кручи на горячий гравий прибрежной полосы, безнаказанно нарвав их в бескрайнем колхозном поле. К слову сказать – букеты из небольших ярких головок подсолнухов на длинных, чуть мохнатых стволиках я впервые увидела в Израиле в огромном море всяких (!), без преувеличения сказать, цветов: и на продажу, и в окнах, и на клумбах, и в полисадниках, где они великолепно себя чувствуют, вытягиваясь в длину, украшенные аккуратными, небольшими головками - дисками.
Но там, в деревне, никто их не считал и не имел с них выгоды не по колхозному разгильдяйству, как принято сейчас хулить всё советское, а просто потому, что такая была беззлобная крестьянская, щедрая к своей молодой поросли жизнь...
*** **** ***
МОРЮ
Ты не уходишь, море, от меня...
Ты – в тайниках души
и в памяти сознанья, что – под
под спудом дня
и мельтешенья жизни
не позволяет мне в любви
так часто осязать тебя.
Но лишь коснусь в твой край ногой босой
и взглядом охвачу лазурный горизонт,-
и замирает в трепете душа моя,
соединив сей край с громадой синих вод,
что Землю берегут и часто смерть несут,
и часто так страшны, загадочны и дики...
Но здесь - веселья лики
всех солнечных лучей,
что край божественный целуют,
и умываются в прозрачности лазури,
сбежав от восходящего Светила,
их щедрого Отца, их Господина,
на каждой голубой волне танцуют,-
симфонию и неба и воды
рождают солнечные блики!
И, напитав свои невидимые лица
прохладною водой,
несут свою блаженную любовь
окутать дымкой даль,
где Яффо* на бугре
задуман был встречать
заморские суда
и провожать свои...
02.06.09
* - Яффо – Яффа или, Яфо, Иоппия (ивр.) - один из главных портов древнего Израиля и один из древнейших непрерывно населенных городов мира. Именно сюда приходили корабли с паломниками, которые направлялись в Иерусалим. В настоящее время объединен с Тель - Авивом в единый город Тель - Авив — Яффо.
историческая справка
БЕРЕГОВОЕ – деревня у моря КРЫМ
Летом 1860 года среди эстонских крестьян прошел слух, что в далеком Крыму раздают земли почти даром, и путь в Крым открыт всем, кто пожелает переселиться в эти благодатные земли.
Народ в Эстляндии жил скученно, в Крыму же пустовали полуразрушенные деревни, оставленные татарами во время эмиграции в Турцию. Несколько тысяч крестьянских семей выразили желание ехать в Крым и послали своих ходоков к царю за разрешением. Царское правительство было заинтересовано в заселении полуострова и разрешение эстонским крестьянам дало без промедления.
Весной 1861 года в Крым приехали "доверенные лица" эстонцев для ознакомления с полуостровом. Ознакомившись с предложенными землями (36 тыс. десятин) и деревнями, расположенными в 4-х уездах (Симферопольском, Евпаторийском, Перекопском и Феодосийском), один из доверенных - Кустав Малтс - отправился в Эстонию.
Переселение на полуостров началось в этом же году! Первая волна состояла из двух групп. Одна группа прибыла в августе. Пять семей, во главе - с Абрамом Норт поселились в деревне Актачи - Кият, которая позже стала называться Абрамовкой (Симферопольский уезд). Вторая группа (23 семьи, около 120 человек, во главе - Хендрик Сельбах и Кустав Малтс), испытав в пути множество невзгод, прибыла в ноябре 1861 г. в деревню Самрук (в эстонском произношении Замрук, Симферопольский уезд; ныне село БЕРЕГОВОЕ Бахчисарайского района. Около 10 семей из второй группы выбрали для своего места жительства Актачи - Кият.
Эстонцы отличались от других переселенцев, прежде всего, коллективным мышлением. Вне общения эстонцы не могли существовать. Прежде чем построить жилище для себя - а жить им сначала пришлось в земляных татарских домиках - эстонцы всем миром стали строить несколько общественных зданий: школу, молельный дом и... танцплощадку. Традиции, освященные веками, были превыше голода, холода и жары. В школы, построенные в первые месяцы, из Эстонии приглашали учителей, чтобы дети не забывали родной язык.
Эстонские переселенцы, прибывавшие в Крым позднее, шли уже проторенной дорогой, выбирали себе земли, которые они хотели. В этом им помогали не только государство и земляки, но и другие народы, а точнее, купеческие слои немцев и евреев, русское Дворянское общество. Вскоре эстонцы поселились во всех предложенных им уездах: несколько десятков семей в Бурлюке (ныне с. Вилино Бахчисарайского района), Кара- Кият, Ботке, Кият - Орка (с. Упорное), Учкую - Тархан (с. Колодезное), Кончи- Шавва (с. Краснодарка), Боз-Гоз, Япунджа, Джурчи (Первомайское), Джага- Кущи
(с. Охотниково).
В настоящее время эстонцы проживают в городах Крыма и в сельской местности:
с. Вилино и с. Береговое (Бахчисарайский район), с. Краснодарка и с. Новоэстония (Красногвардейский район).
Википедия
(из готовящейся биографической книги)