Во славу непьющих подарочный ром
стоит непочатым три года нa полке.
Открыть бы его да распить бы добром
за батины нетрудовые наколки,
за синие линии - нож и змею,
за имя библейское ночью февральской.
Наплюй, дорогая, на память мою -
не пью, но зато до сих пор не заврался.
Всё помню, да толку в такой-то мороз,
хранится бутылка нетронутой дряни.
Я имя библейское не перерос,
хотя и не старый, но точно не ранний,
отцовские песни мне петь ни к чему
о доме крестом, об охране на вышках.
Ну что я сказал бы сегодня ему?
Что сердце сбоит и ни к черту нервишки?
Февраль, дорогая. Давай, открывай,
по рюмке за батю, во славу непьющих.
Ты - в лес, ну, а я, как всегда - по дрова,
и воля неволи, конечно же, пуще.
Заморский напиток в зелёном стекле,
запретное, как документы в архивах,
толкает под локоть - гляди веселей,
мы пьём и в ответ улыбаемся криво -
всё знаем, всё помним, нам ром что вода.
Во славу непьющих, моя дорогая,
за батю, который ушел в никуда,
ни нас, ни страну, ни судьбу не ругая.
За синие буквы, за сломанный нос,
за то, что Христос поцелован Иудой.
За то, что февраль снегопады принёс,
за имя библейское, что не забуду.