Это было в Кишинёве,
ну, а может быть, в Ростове,
Таганроге или Львове,
в Курске, Харькове, Орле,
в Брянске, Киеве, Тамбове,
может даже и в Кремле?
Ох, не в курсе я, панове,
в общем где-то на земле...
Если слушать вы готовы,
стих могу начать по новой,
не сорву вам даже слова...
Как-то в жарком феврале,
поздней ночью, очень рано,
в самой яркой светлой мгле,
это правда, без обмана:
вышел ёжик из тумана,
вынул ножик из кармана,
вёл себя он очень странно
и стояли на столе
прямо в небе два стакана,
два хрустальные стакана,
в них по глади океана
плыли рыбы в хрустале,
плыли звёзды в хрустале,
и стоял я истуканом,
как огромный серый камень,
и махал вам всем руками
прямо с неба в тишине...
Вы с земли махали мне
наяву или во сне?
И, тревожа мою память
с неба падал знойный снег,
красный снег
вновь, как на паперть
вниз летел, и был я заперт
в этом очень странном дне..
Жёлтый дождик начал капать...
Не пойму по чьей вине
я лежал в ночи на дне,
словно старый, рваный лапоть?
Хватит душу мою лапать,
ах, в какой я стороне?
На войне, как на войне?
С кем война? - мне непонятно,
в чём скажи - моя вина?,
на вопрос ответь мне внятно,
на луне повсюду пятна,
эта быль невероятна,
выпью я её до дна,
будто бы стакан вина!
Равнодушна, холодна,
смотрит вниз опять луна,
там ей скучно - вновь одна!
Эй, послушай-ка меня
и спускайся вниз, луна,
станет лучше - обещаю,
тебе станет не до сна,
выпьем мы с тобою чаю,
я ведь тоже здесь скучаю,
тебя нежно повстречаю
ты, конечно, мне нужна,
я в тебе души не чаю,
ах, луна, будь мне жена,
я на этом стих кончаю,
жаль, не слушает луна,
в небе вновь одна в печали
блины кушает она!
Кушает, так кушает,
ничего не слушает,
никого не слушает -
наказание моё,
коль не хочет лучшего,
ладно, ё-моё,
мы дождёмся случая,
боль уйдёт колючая,
нам луна наскучила
и мы без неё
обойдёмся, братушки,
будем есть у бабушки
сладкие оладушки,
порастёт травой быльё,
матушки, да, батюшки,
ветер рвёт небес бельё,
будут обознатушки,
будут перепрятушки,
нескладушки, катышки,
странное житьё!