Так уж повелось, что испокон веков, самый трудолюбивый и веселый народ проживал в сельской местности. Деревенская простота делала этот народ своеобразным, что его резко отличало от собратьев, населявших город. Скромные, загорелые сельчане работали с народным единством и гуляли с особым русским размахом. Их сердца были счастливы, они довольствовались малым, жили природой и общением с землей.
Пятая бригада колхоза «Октябрь», находилась в самом отдаленном районе. На дворе стояла ранняя осень, шла деревенская страда. От зари, до зари, люди работали в поле, шла на уборка урожая.
— Ну что ты копаешься, Веня? — подгоняла мужа Ефимовна. — Машина у двора уже полчаса бибикает.
— Не гунди! — огрызнулся Венька, усердно скручивая бумажную пробку. Но жесткая центральная «Правда» упрямо сопротивлялась его старческим рукам
Изрядно намучившись, он наконец-то заткнул бутылку и уложив ее в сумку вышел во двор. В кузове «Газика», ожидая, позевывали сельские механизаторы.
— Тебе что, Михалыч, лестницу надо было принести? Полчаса тебя ждем, а ты с бабки никак слезть не можешь, — сострил кто-то из них.
— Да тут не в бабке дело! — поднявшись в кузов, с серьезным видом отмахнулся Венька. — Цепь где-то потерял. Ты не знаешь где я ее оставил? — озадаченно посмотрел он на остряка.
— Какую цепь? — удивился тот.
— На которой я тебя срать вожу!
Не успел он закрыть свой рот, как дружный хохот разорвал утреннюю дремоту, а вслед ему, испуганно замычали коровы ожидавшие табун.
— Трогай! — подавив смех, хлопнул по кабине бригадир Василич, и «газик», пыля по проселку, понесся к бригаде.
Вениамин Михайлович Сембратович был человеком преклонного возраста и за свою жизнь повидал немало. Этот сухенький от роду старичок был еще шустрым, скорым на ногу и острым на язык. Проживали они вдвоем с бабкой. Дети у них давно выросли и вышли в люди. Получали они неплохую пенсию, но все же время от времени он продолжал работать. Но не потому что им были нужны деньги, об этом его слезно просил колхоз. И все лишь по одной причине, ну никак не могли освоить молодые специалисты простые конторские счеты. А на них Михалыч был виртуоз. С годами колхозные поля заметно расширились. Наплыв зерна был такой, что у весовщицы не было времени вывести чистый вес обычным школьным способом. Тут-то и востребовался талант Вениамина. В мгновение ока, щелкнув костяшками, он отделял тару зерна. И ходить бы ему в почтении до гробовой доски, если бы не его маленькая слабость. Любил он выпить. Нет, он не был алкоголиком, просто у него наставал момент, когда его организм требовал спиртного. Но самое неприятное было в том, что этот момент никогда не учитывал никакие обстоятельства. За эти самые моменты Веньку не раз песочили на его жизненном пути и даже лишили партийного билета.
Воя в клубах дорожной пыли, дежурный «Газик» наконец-то съехал в ложбину. Здесь среди зелени белоствольных берез уютно устроилась полевая бригада. Дружно выпрыгнув из машины, механизаторы неспешно побрели к ожидавшей их технике.
— Взвод, вперед! — по-военному шутливо скомандовал Венька конопатой весовщице Татьяне.
И та со смехом, обогнав его на тропинке, козой понеслась к весовой. Татьяна только что окончила десятилетку и делала свои первые шаги в большую жизнь. Чем она очень гордилась.
Вся техника еще стояла в стане, и избитая весовая встретила их мирной тишиной. Эту тишину лишь иногда нарушали воркующие голуби да воробьи, шумно купавшиеся в гуртах золотистого зерна.
— Когда я на фронте был... — прищурив глаз, туманно начал Михалыч, громоздясь за конторский стол, — так у нас традиция была, с утра чайком баловаться. Не будем мы с тобой, Татьяна, старых традиций нарушать. Ставь-ка чайник. Бабка тут нам индийской заварки насыпала и конфет положила.
Дисциплинированная Танюха, вскинув руку к косынке, со смехом бросилась исполнять его приказ. И уже вскоре старенький «кофейник» запыхтел, наполняя колхозную весовую заморским ароматом.
— Старший сынок с Севера прислал! — не без гордости подметил старик, высыпая на стол пригоршню дорогих конфет в редких обертках.
Танюшка, ахнув от такого чуда, кинулась рассматривать магические фантики.
— Ты, Татьяна, ешь конфеты, с чайком их, не разглядывай. А я по-стариковски холодненького хлебну. — Откупорил бутылку Венька и налил в кружку молока. — Бабка вчера огурцов с погреба достала, так я с дури натрескался, — виновато взглянул он и в момент осушил её.
Но увлеченная Татьяна, не обращала на него внимания, только ахала аккуратно разглаживала пальчиком очередную шуршащую фольгу. Помолчав немного, Михалыч с грустным вздохом допил остатки молока. Лишь после этого весовщица заметила, что со стариком что-то не так.
— Плохо мне, — опираясь о стол, поднялся Венька. — Прилягу я. — и, шатаясь, рухнул на топчан.
Вытаращив испуганные глаза, мелькая голыми икрами, кинулась Танюха в бригадирскую.
— Михалыч, что с тобой? — тяжело дыша, влетел в весовую тучный Василич.
Вениамин, раскинув руки, лежал навзничь. С первого взгляда, его можно было бы принять за покойника, если бы не булькающие звуки, вылетавшие из его гортани.
— Сердце? — кинулся тревожно бригадир, расстегивая ему ворот.
Потом, вдруг остолбенел почуяв что-то и наклонился над ним потянул носом:
— Да он зараза успел уже нажраться! И где же он взял? Ты что же это делаешь?! Девчонку насмерть испугал, бессовестный! — тряс за грудки Веньку разъяренный Василич.
От тряски Михалыч с трудом открыл мутные глаза. Взглянув на бригадира, раздраженно выдохнул:
— Пошел на хер! — и захрапел, повернувшись на бок.
— Вот ведь хитрый какой! — возмущался Василич, обнюхивая пустую бутылку. — Он же водку молоком забелил.