Доброй она не была, но иногда в ней опалесцировала человечность.
К тому, особенно, что уже стало давней историей, в которой шельмы
клеймом каторжан помечены и биркой на палец ноги -- жертвы.
Тогда и приоткрывались ставни её тяжёлой тёмной души, где вперемешку
змеи, жалость к себе, зависть и черви, она вздыхала, на свою собаку
шикала, чтоб не пищала, и бормотала: "От же ведь дураки несчастные".
Касалось это, не думайте, что вторых -- исключительно первых.