Близость смерти
придает жизни
горечь грейпфрута.
Слепые случайности
шарят клешнями в тумане,
хватая то одного, то другого --
эту девушку с волосами цвета нейлоновой метелки,
этого старика с лицом как у ящерицы, греющейся на солнце,
одного, двух,
дюжину,
целые народы.
Не от злобы, а просто из любопытства,
как ребенок, поймавший жука в кулачок,
и потом отрывающий ему лапы.
Того хватают за шиворот,
этого тянут за волосы,
или за ногу,
и ты понимаешь,
что место под названием жизнь
не очень-то надежно,
не очень-то приспособлено для жизни,
и стремишься куда-нибудь туда, где на рассвете
вершины гор врастают в космическую тишину,
как каменные цветки,
чтобы ощутить себя маленькой частью вечности.
Но ужасает не это,
а то, как тихо движутся клешни,
неслышно проходя над твоими волосами,
или почти касаясь твоего рукава.
И тогда,
вдруг, ни с того ни с сего,
ты ощущаешь во рту
тончайшую горечь грейпфрута.