Воробьям Южной Индианы, гнезда которых унес торнадо
Среди полей, где дранка крыш и пышной ивы сеть,
звонок отца поймал меня у съезда с автострады
поведать с гордостью, бодрясь, о щедрости торнадо -
"представь, покрышек полон двор и гнезда птиц пернатых,
псалтирь - вишневый переплет карманного формата -
и джонсоновский уличный пластмассовый бассейн".
На юге климат, как ни есть, по-своему суров.
У нас в Техасе трудно без бассейна и псалмов.
Я злюсь без озера, холмов, что в доме без угла,
и гончих, тянущих тайком объедки со стола.
Мне снится жимолости крем, пирог из ревеня,
бобыль сосед, что варит мет под носом у меня:
до nine-one-one - один окурок брось рукой неловкой,
и птицы смотрят из трубы под бельевой веревкой,
боясь не менее, чем мы, открытого огня.
Вы, воробьи, бродяги, рвань без роду и отличья,
вы игры помните мои, жестянки-лески гул,
встречайте с озера меня своим балаком птичьим,
когда домой к вечерне я босая прибегу.
Купить бы каждому дворец - пристанище пристанищ -
в кленовой роще, чтобы шла гроза несолона,
да хватит горсти ли моей диковинных кристаллов,
намытых в луже у ручья из гальки с полотна?
Фургон, в котором я росла, ржавеет на отшибе,
как отставной в плетеном кресле врач глядит вперед
на молний систолы в степи, на то, как шире, шире
зеленый свет на небосвод, срывая звезды, прет.
Еще побудьте же со мной, пригорбившейся к ванне,
следящей в тишине, как ток гудит в проводнике,
поющей с вами заодно в беспечном упованьи,
что кто-то слышит щебет наш, таясь невдалеке,
что не нужны ни лепты две, ни лилий одеянье,
что мы не в каменных домах - на воле, налегке.
Original: passagesnorth.com/archives/issue-28/for-the-sparrows