Выступая в роли святого Бартоломея, защитника абортируемых идей, смыкаю веки в этом веке, мысленно переносясь в ещё неизведанный XXII век, тем самым спасая от пневмоторакса, дышащих на ладан.
Как известно, вода камень точит, а передо мной возникает стена невосприятия, которую предстоит преодолеть пластичным словом.
В этом необъятном мире бесправия привлекают метаморфозы неосознанной сознательности.
Конечно, всё можно опошлить, преждевременно пересекая демаркационную линию стрингов, с целью раздвинуть общепринятые понятия в момент, когда недостижимое становится доступным.
Но то, что ниже неё не за сургучной печатью, и кричать: "Сезам, Сезам, откройся!" не стоит.
Это не противопоставление злу насилием.
Для меня, закончившего Институт Горного Тела, лобок не возвышенность, хотя в самом слове слышится нечто возвышенное.
И заметьте, меня никто ни о чём не просит, я сам навязываюсь узелком в лингвистическую дорогу.
Некоторые заслуженно засуженно осаждают меня, осуждая, за растрату неимоверных усилий, и я со многим не в силах смириться, если это не мой размер.
Но лобок, он и есть лобок выбритый или лесистый со всеми сплетнями о нём, из которых можно кое-что узнать о правах в этом мире бесправия.
Он сам не против разделить с кем-нибудь радости жизни, но на сколько частей - это никому неизвестно, потому что всему имеется своя цена, даже если она кредитная.
Вот он - ещё один кирпичик в стену моего бессодержательного за чужой счёт рассказа.
И самое главное - среди бутылок в моём домашнем баре грядёт восстание - я в припарке бросаю пить.