жить и мне доводилось в эпоху прекрасную ту,
от величья которой доселе в себя не приду.
по фасадам зеркал и по нишам лакейских наук
рукотворное царство не прятало грубый помол,
посмотрите на хлеб, а потом говорите, что, мол,
человек человеку не друг
вспоминаю, как чудо эпоху прекрасную ту,
начиная с зелёнки и до сигареты во рту,
потому что иной кроме рима свидетель не выжил.
все дороги сошлись… и двуглавый имперский орёл,
вспоминая о том, кто его и зачем изобрёл,
поднимался всё выше
мы же строили башню незнамо куда в высоту,
и, похоже, случайно её подменили на ту,
у подножья которой все те, кто трудился в карьере,
возводил этажи и бездельничал в поте лица,
кто любим был начальством и славою жил мудреца,
получали по вере
и хватало на всех, пусть ловили порой на лету,
да и хлебом единым, бывало, несло за версту,
но при этом, однако, ни разу я не был унижен.
показалось, наверное, может быть… только я рад,
что валял дурака, потому не имею наград
и поэтому выжил