ЛЮДМИЛА ИВАНОВА
ЛЕШЕК: ТЫ СОСЛАН В РУСЬ…
В данном опусе, претендующем на критический очерк, я попытаюсь охарактеризовать и, насколько это в принципе возможно, проанализировать удивительное поэтическое творчество большого, честного и воистину возвышенного русского поэта, которого знаю под псевдонимом Лешек (Леша? Леший?), обнародованным в Сети. Никаких биографических данных поэт не предоставил на страницах портала Стихи.ру: ни настоящих ФИО, ни профессии, ни местожительства; имеется, впрочем, на другом сайте туманная информация о том, что живет он в своем доме в подмосковной деревне (про деревню, дом и из стихов ясно) и каждый день ездит в столицу на электричке работать в какой-то офис. Естественно, про него и его существование хорошо знают близкие люди, но они молчат. Я его, кстати, хорошо понимаю; противно встречать в сети обильные автобиографические сведения сотен тысяч графоманов, неинтересные, как и их стихи, практически никому, но с какою важностию поданные… Не хочется следовать примеру. С другой стороны, идеальная в своем роде ситуация для биографа, вздумавшего поставить своей задачей восстановить биографические данные только по стихам, по творческой продукции: уровень и направленность интеллекта, мировоззренческие установки, эмоциональный фон, наличие любимых людей, друзей, жизненные факты, окружающий человека быт, воспоминания, измышления, правду и так далее. Человек – весь в своих стихах? Или меньшей своей частью? Или в поэзии его б о л ь ш е, чем в жизни? Представим, что мы ничего не знаем о Пушкине, кроме его произведений. Любопытный получился бы эксперимент. (Кстати, возможно, это было бы кое в чем к лучшему).
Прежде чем перейти непосредственно к исполнению поставленной задачи, к обзору творчества этого человека – вернее, той части творчества, что представлена читателю на Стихи.ру; не сомневаюсь, что на деле стихов значительно больше – хочу предупредить, что все формальные выкрутасы поэта не собираюсь ставить ему в вину и даже просто обращать особого внимания на странные названия (Джоульное, Шлафорное и т. д.), обыкновение выписывать стихотворные строчки в виде прозы, обходиться без заглавных букв, опыты с нарочито исковерканной орфографией, бесчисленные отточия и даже ненормативную лексику, которую невозможно простить никому. Кроме него. Потому что имеет право, как по-настоящему талантливый, идеально владеющий языком стихотворец, уснащать чем хочет свои жестокие, горькие, мужские стихи.
Определенное количество орфографических ошибок (серебрянный, винигрет и т. д.), огрехи в пунктуации, неразбериха с заглавными буквами, количеством точек в отточиях и многоточиях, с пробелами и проч. – тоже не могу поставить в вину автору. Уверена, что тексты набирал не он, а кто-то из друзей; либо по просьбе поэта, либо втайне – с него станется (отсюда несколько ученически старательный подход к набору текста, многоточия после запятых и т. д.) То, что мы имеем дело со сложным характером, - несомненно, так же как несомненен и образовательный уровень человека, который никогда не напишет слово «серебряный» с двумя н.
Кое-какие предположения о личности автора напрашиваются сами собой, по прочтении всего лишь нескольких стихотворений. Год рождения, возможно, 1961 – но может быть и 1971. По образованию, скорее всего, технарь, но с юридическим уклоном. Возможно, принимал участие в военных конфликтах в «горячих точках» в 70-х – 90-х годах. Что абсолютно точно может быть установлено, причем без всякого труда – этот человек скорее даст себе отрубить руку, чем ударит собаку; почитатель «Мастера и Маргариты» Булгакова, «Петра I» Алексея Толстого, Шекспира и Бродского… и спиртного.
Первое, что выделяет талантливо пишущего стихотворца среди графоманов – это рифма. Безусловно, русский народ умеет рифмовать, безошибочно подбирает рифмы в пословицах, поговорках, загадках, подсознательно ощущая ее важность в речи, не беря в расчет кажущуюся случайность краесогласия… Да в конце концов, не так уж это сложно – подобрать точную рифму. Тем не менее подавляющее число графоманов рифмой себя не утруждает; таким образом, бесталанного стихоплета можно определить по первой же строфе с неуклюжими рифмовками типа «была – голова», «пшеница – криницы» и «мороз – пошел». Есть, правда, тип графомана, сознающего важность точной рифмы, но это еще тошнее; да и не о них сейчас речь, а о поэте, который пишет так:
«пусть жизнь… пусть сера,
пусть страшна,
пусть – как ухмылка идиота…
нет – эта армия – смешна,
в ней ни орудий нет, ни флота…»
«…лакерни
слегка, чтоб под мясную кулебяку
оставить место… старого гуляку,
гурмана и бретера не возьмет
ни гамбургер, ни даже миномет»…
(сохраняется пунктуация и орфография автора здесь и в дальнейшем – Л.И.)
Точная, сверхточная, суперточная рифма – не игра слов, не пустяковое украшение, не забава, не причуда; она – поэтическая идеология, она – прочнейший связующий элемент стиха и одновременно граница, грань, кордон между мирами поэзии и непоэзии. Она – свидетельство трудных, кропотливых поисков… или озарения. Рифмованные созвучия часто тянут за собой неожиданные, странные, невероятные смыслы, мысли и идеи.
«…нейроны кротки…
Щупают мысли в черепном блюде.
Эй, мой хороший…
Дешевле водки
В этой стране только хлеб и люди…»
«…лед, похожий на шербет, с изюминками рыболовов, - (антигламурные бойцы, в мороз похожи на узбеков) они просты, они ловцы всего лишь рыб, не человеков…»
«…пасти слова – других овец нема…какая бесконечная зима! тревожны сны у гоблина и гнома…(беззвучно умирает карцинома – особа, непокорная весьма…»
И на Лешека бывает проруха, и у него мелькают иногда неточные рифмы, ассонансные рифмы, неравносложные рифмы, но они не затеняют впечатление от стиха, как не портят небо облака (скажем по секрету, плохая, неидеальная рифма выдает бездарь и безнадежно уничтожает стих там, где она одна является, так сказать, стихообразующим элементом, а содержание стихов адекватно пустоте).
«мне до утра полпачки Беломора
и этот незатейливый стишок…
пес трескает крапиву у забора,
а я – коньяк, что тоже хорошо…»
«ах, журавлиный клин… и заморозок слабый…
зима, как смерть, бессмысленно легка…
а может, мужикам раздать по бабе,
а бабам просто нужно мужика?»
«…дом твой немного желтокирпичный,
почему-то боком к улицам тауна.
После второй бутылки столичной
улыбнусь блаженно миру дауном…»
«…я просто не пишу карандашом,
а сразу маслом…
детские картинки,
которые не стоят ни гроша…
…и чуть дыша
песчинки
уж на весы мои кладет Иешуа»…
Обычное разделение поэтических произведений на темы и жанры, а лучше сказать, номинации: философская лирика, гражданско-патриотическая лирика, любовная лирика, пейзажная, о поэте и поэзии, юмор и сатира – в случае Лешека не проходит. Большинство его стихотворений представляют собой причудливый сплав исторических картин, будто всплывающих из прошлой жизни, вкусно поданных подробностей, деталей, обстоятельств бытия и быта российской глубинки, жестоких и болезненных личных воспоминаний, природных наблюдений, переданных с невероятной точностью и нежностью.
Вот стихотворение «Кумулятивное» (кто не знает: противотанковые снаряды с кумулятивным эффектом (эффект усиления действия взрыва путём его концентрации в заданном направлении, достигаемый применением заряда с выемкой, противоположной местонахождению детонатора и обращённой в сторону поражаемого объекта) образовывали в броне советских танков дыры с оплавленными краями; экипаж, как правило, полностью погибал).
Первый слой: «А Цезарь стареет....сенаторы точат ножи, а может кинжалы...кто знает сенатскую душу?...в империи холодно. впрочем, горят рубежи и дым укрывает ее необьятную тушу...»
Второй слой: «Да, кстати, ножи... если наши чисты и остры - порежь-ка остатки ( ну, чтоб не пропало) колбаски....наловлена рыба! Засолим, положим под гнет, друг другу мигнем, поглядев на колбасные шкурки... И бог милосердный над нами неслышно вздохнет - ну что с вами делать, да ладно уж, пейте, придурки...»
Третий слой, несколькими как бы мимолетными ассоциациями: «Тут если услышишь тяжелую песню свинца, то это всего лишь полет над водою грузила.... Тут если и кровь, то (банально): рассвет и закат, да в цвет поплавка сахаристая мякоть арбуза... Тут если оглохнешь, так только от звона цикад, от всплеска паденья на воду свинцового груза... Тут танком по свалу проходит серебряный язь, в прохладных глубинах ....( Рубеныч, не хочешь ли пива?) А наша броня - лишь на коже присохшая грязь, да пара чешуек ( защитой от кумулятива)».
Итак – Рим эпохи упадка – уютные, под водочку и вино, посиделки современных отдыхающих на природе – и недавняя война, осколками воспоминаний. Вот такая многослойность – многоуровневость – многоплановость – многомерность? Как тут не вспомнить Булгакова? Слои перемешиваются и обмениваются деталями в сравнениях, как молекулы заряженными ионами. Обрывочно – там сюжетная линия, там - мысль, там – воспоминание. Лешек сам дал название своему творчеству: «рифмованные сны»… Трудно представить себе это стихотворение декламируемым на фестивале-конкурсе, на поэтическом вечере, на творческой встрече с читателями, хотя… здесь я, может быть, ошибаюсь; однако убеждение мое таково – эти стихи для того, чтобы быть один на один с читателем.
Еще раз скажу, что Лешек не похож ни на кого как поэт. Но если уж искать некое влияние - только Бродский; не формой, не рифмами, ни ритмическим рисунком, не текстуально – но творческой безоглядной смелостью, общей поэтической концепцией полной, ничем не ограниченной и не стесненной свободы самовыражения, полной независимости мышления, а также своеобразной отстраненности, нарочитой насмешливой объективности, некоего даже цинизма, похожего, впрочем, больше на душевную анестезию от постоянной и неутолимой боли. И, наконец – владение словом – языком – речью – полное, абсолютное, безбашенное, бессовестное, бестрепетное манипулирование образом, метафорой, рифмой, ритмом, размером, гиперболой, литотой, аллитерацией, ассонансом, сравнением, любым возможным приемом – плюс придумывание своих прекрасных заморочек и подковырок.
Пресловутая многослойность – многомерность – много…мирность у данного поэта, как уже было сказано, совершенно невероятным образом позволяет сосуществование в одном сознательном – подсознательном – бессознательном пространстве нескольких реальностей, и вот доказательство «Зузеннотское»:
«...Дали связь! (Что б им срать от холеры, кто поставил помехи – тот лох!)...я крутил, стиснув зубы, верньеры, я от белого шума оглох, но точнее военных верньеров, тоньше самых тонюсеньких нот,...Помнишь, Борь: «Из породы терьеров - хитрован, айболит»- Зуззеннот!...грозовой не боясь канонады, облаков оглядев караван, разрешает им плыть, куда надо - Айболит, Зуззеннот, хитрован... в облаках громыхнут минометы, напророчат осколки кутью ( – вот уж *** им!), гляди: Зуззенноты безошибочно верят чутью... ты же выжил, разведка, в Герате (этот проклятый богом Герат!)... не бросают своих в разведбате и спасает своих медсанбат...и связисты-столбы простонали, ртом фонарным зажав провода: «Мы своих никогда не бросали...Никогда, никогда, никогда»...
...Я шепчу не возвышенным слогом, (ну, куда мне высоким – грешу)...и ругаюсь я с Господом Богом, и прощенья у Бога прошу...
...зашумят, заволнуются ели, и к тебе, по дорожке из плит – вон, летит, из породы эрделей – Зуззеннот, сибарит, айболит....»
Здесь все – «проклятый богом Герат», и «облаков караван», и «ртом фонарным зажав провода», и «не бросают своих в разведбате», и «зашумят, заволнуются ели», и «летит из породы эрделей – Зуззенот, сибарит, айболит»… У этого сильно пьющего, во многом разочарованного, разуверившегося, достаточно жесткого и во многом циничного человека есть болевая точка, предмет беспредельного доверия, нежности и любви – собака. И собачья преданность и смелость – параллель солдатскому товариществу, фронтовой верной дружбе.
…Так называемая пейзажная лирика, кошмар всех поэтических фестивалей, бесчисленные голубые небеса и золотые березки, убийственно пошлое и слащавое воспевание родной природы. Лешеку такого не надобно, он не певец, он запоминатель душ и всего прекрасного и ужасного, что есть в жизни, он не воспевает, он называет все своими именами.
«морозом весь мир растворожен, побелен, посыпан слюдой, и ворот скрипит, проморожен, и тянет ведерко с водой»
«слова и сны плясали на бумаге, мороз метал на окна серебра, синел сквозняк, протискиваясь в щели, обкладывая инеем порог…»
«вот и сена степного душистый наркоз…будешь спать, где лопочет листвой абрикос, где гуляют ленивые цапли, бороздя мелководье смешною ногой…»
«стрекозы улетели в глубину весеннего безоблачного неба…»
«просачивался ветер сквозь ограду и пыльный куст лениво теребил, не принося ни воздух, ни прохладу…»
«над водами проносятся стрижи – цветные сны… расчерчивая лету узорами от кончика крыла…пора обратно – к запаху и свету…к заутрене звонят колокола»
«уже орут синицы… а это значит, что зиме – хана (Еловых лап заснежены ресницы и поля оголенная спина, в хрустящей корке наста ледяного, и вроде, б…, чего же ждать иного?»
Вот она – при свойственной мужчине резкости, суровости – абсолютная чистота тона, абсолютная точность, недостижимая многими простота и абсолютно свой, искренний голос, свой зоркий взгляд, свой безошибочный слух. Кстати, приведенные выше несколько примеров, буквально несколько строк описательной, пейзажной лирики – было не очень легко найти и выделить; гораздо чаще у поэта встречаются образы гораздо более сложные, отягощенные ассоциациями порой страшными, порой низменными, порой возвышенными – но уже из другого, человечьего мира. Этот человек явно не бывал в Париже, Лондоне, Вашингтоне, на Багамах, в Японии и т. д. То, что он видит перед собой, когда пишет стихи – обыкновенно, привычно, буднично, до ужаса просто и может даже поднадоесть любому русскому человеку. Но уж будьте спокойны, из этих простейших, невиннейших, неказистейших вещей он сотворит невероятное:
«шкурка теплицы поймает мое отраженье - кто это , кто это полуседой бородач?.... Десять меня зазеркального в стеклах теплицы...( кажется, слишком) , еще: две галдящих синицы, кустик смородины, бочка для талой воды, сколько всего - голова не вмещает пустая, хвостик среды уползающий, нос озорной четверга, и листопада по небу ...пурга .... золотая....»
«...сентября передернут затвор... Но природой дается награда – глубина просветлевшего сада, и антоновки желтый ковер...»
«никто не узнает, никто, никогда, как капает с черного неба вода, как трутся иголки у елки, как нежно свистят перепелки. Никто не узнает, как утром, в потьмах, роняя ****ец, непременное нах, спускается варвар с верхушки,,,как шепчутся елей макушки. Никто не узнает, как теплый свинец славянскую душу найдет наконец, как синюю вену укольчик, как гильзы звенит колокольчик».
Почему бы не сравнить снеговой буран с СОБРОМ?
«...когда холодной силой СОБРа, в потоках ветра, у избы, снега снегам ломают ребра, со хрустом сталкивают лбы, а ветер, не найдя оливу, сломать пытается привой, упрямо гнет к забору сливу, не сильный ветер, низовой...По наста временной нулевке, ведя крупицам снежным счет, свет фонаря и сон полевки между снежинками течет,в потоке временном и тесном, где время можно пить и петь,...»
Всегда мне было любопытно, как это может быть, почему у настоящего поэта скромные, непритязательные, пустяковые, можно сказать, незначительные приметы жизни превращаются в свидетельство Господнего присутствия?
«...стаканчик, старка...пол-сырка, ольхой зажатая река, в кустах мелькнувшая куница... ледка непрочная броня, полей ячменная стерня, и фресок треснутые лица... и всё пройдет, как говорится...но не проходит – длится, длится...о, господи...прости ме-ня....»
Природа… и быт – вечные напоминатели, вечные соучастники в деле поэзии, да и в любом другом.
«снаряды-дрова под навесом, присыпаны снежной кутьей...мне вызвездит небо над лесом, как будто расстрельной статьёй...»
«привычно, холод, водка под лучок...но ясеневый крутится волчок –воткнется в снег – и семечко лоснится...поймает солнце и нырнет туда, где крупкой снег, где талая вода,...и на меня таращится глазница замерзшего январского пруда:...«Слышь, человек..мне это снится?» -«Снится...».
«и луны золотая кокарда вдруг заглянет в окошко - смотреть, как шипят огоньки-лепестки, на горелке, проваренной грубо, как бормочут смешные стишки в пузырьках перегонного куба...»
«…В мангале треск сгорающих сучков –
уборка мусора – иль что-то в этом роде…
И подчиняясь матушке-природе
лес выдохнет на нитях паучков…
Из них две трети передохнет завтра,
недолог век паучий и нелеп…
Но все равно – летят аэронавты
на паутинках – ниточках судеб…»
Пресловутый патриотизм, который шумно, противно и нагло пропагандируют и навязывают со всех сторон, и в отсутствии которого недавно при мне обвиняли Иосифа Бродского, и который все тянется, как тот несчастный заячий тулупчик, и никак, никак не налазит… а вот этого не хотите ли:
«Держит, Леша, ей же ей...(иудей, не иудей)..не налезет сей тулупчик, хочешь пей, а хошь не пей, хоть за деньги, хоть за так, просто, Лёха, ты пятак, неразменный, (ты, голубчик, хоть и умный, а дурак),...там тебе ни сна ни места, тут и с местом нету сна, нам рассея не невеста, нам рассея мать родна, полупьяная, и даже...но любима...и её не измажут грязью, сажей, ни ворюги, ни гебьё,... (просто боже при рожденье дунул в темечко твое)...будешь мимо – навести...ахтыгосподи,прости...»
Для каждого человека, живущего в России и хоть немного интересующегося своей страной, характерна одержимость историей – историей истребления людей в нашей стране. Характерно болезненное осознание несовместимости этого хрупкого покоя, в котором мы покудова как-то живем, этих скромнейших радостей нашей жизни – и того немыслимого, жуткого, кровавого прошлого, которое не хочет забываться, но лезет во все щели!.. Характерна усиленная работа тех эфемерных органов, которые зовутся памятью и совестью.
Петр Первый…Тот, кого мы обожали в детстве и юности, про кого слушали и читали благородные сказки, кому приписывали все возможные доблести, кого вдохновенно называли Человеком-революцией. Тиран, садист, правитель, который признавал только один путь вперед – через принуждение, кровь и пытки и никогда никого не жалел, для кого жизнь человека была менее, чем ничто, сыноубийца, реформатор, при котором население страны сократилось вдвое.
«...число коллегий более семи, а дитятко, как прежде, одноглазо...спит государь... шалишь... Голландий сразу не выправишь...баталией греми, викторией потешь себя.... тщета. Кругом всё то же - темень, нищета....птенцы гнезда...да все на птахе пташка...вот подлый вор, безродный Алексашка, и Ромодановский...не поминай к ночи ты князя-кесаря!...молчи, дурак, молчи!.......(запел сверчок...в потьмах рука царёва бессильно свесилась...сочился холод в дверь, ища себе убежища и крова....в полях "задергал" сонный коростель...»
«.....а что б тебя!...что подати, казна?, коль с каждым годом боле недоимок...(ползла по небу тусклая луна, как вновь перечеканенный ефимок, в котором стало меньше серебра...)...стадам овец от волка ждать добра?, прости, мон анж – никто не верит в это...и потому –волненье и разброд..., и потому –бежит и мрёт народ, от тягостей, от Просвещенья света...........
.....................худой котёл указами лудим.......плодим рабов. Да подати плодим....»
«а вдруг навет? Подметная бумага??....( звон колокола слышится окрест)...и что тогда? Как баба на сносях завыть у князя-кесаря в подвале?...»
«Турбация великая народу...живем от недорода к недороду...что в лоб, что по лбу –в рвении слепом молотим хлеб на обухе цепом....Казна пустеет, в тягле убыль треть!»
«Все боле пустошь...беглым несть числа... А что твои виктории? -зола, когда народ не радует победа"...(Павлуша вспомнил карту у Петра - орел двуглавый распростал крыла, смирял башкир, теснил за море шведа...)
.." а карта что: чернила да листок!...тяни страну на запад и восток, растягивай, как дыбой, до предела...да растянуть не дело, а пол-дела!»
«А что ж, судьба, пока не погубила,...хоть Алексашка – menschenkot и вор...(упала клякса - брызнули чернила на камчатной засаленный шлафор), лампада замигала от испуга, услышав ругань... снова скрип пера...уже металась около двора, мела с Галерной, подбиралась вьюга....
...Ужель не ропот? – это грозный гул!, бежит башкир, в леса ушел вогул,... две тыщи душ на Пудожском погосте себя сожгли!, ( а что им твой Синод? Они в раскол, неграмотный народ)»
Вот тебе и Государь –Император, Отец Отечества, великий реформатор, строитель, создатель того и сего…
Вчитаемся в стихотворение «Табачное». В начале – обращение к другу:
«...Ну, раз я взялся, Борька, то – тяну...ты выздоравливай! А я, прости, - одну, разгонную, из четверти...позволю...»; затем горькие воспоминания: «Никто не спас. Я как-то выжил сам. Почти не докучая небесам, в пургу домой протаптывал тропинки, ломал снежинкам крохотные спинки…то валенком, то просто башмаком,... неясных снов срисовывал картинки, мелькавшие в дыму под потолком...
...Я грел вагоны, трясся в тамбурах, прокуренных, заблеванных до стекол...состав скрипел, сипел, икал и ёкал, на стыках причитая «ах-ах-ах»…
И вдруг: не менее реалистичная картинка, но – из прошлого, видимо, разговор Павла Ягужинского и Петра:
«пусть говорят, что – пьян, упрям, неистов – глупцы, глупцы...я холоднее льда, что ныне гладит невская вода, .... теперь пиши, Указов всяких, Правил!.....Теперь птенцов твоих не удержать!!»....(Павлуша повалился на кровать, и не снимая башмаков, поправил, перины теплый, мягонький бочок...).... «Пока ты жив, птенцы твои – молчок....пока ты жив – то припадают ниц...но поросль взойдет…цареубийц»… «.А, что б тебя!»...
....оборвана строка...
....перина, пух, гусиное перо...и табакерки острое ребро...
...позамело окраины, посады...Павлусь вскочил...стряхнул табак... с досады налил стаканчик хлебного вина... «Что ж, Государь...сказал бы я, не кабы... отрезанный язык Бутурлина.....(помилуй Бог!)....................................
.............................................Несчастны те, кто слабы.»
И, в самом конце: вновь безжалостно реалистичная картинка современности:
«....Перегон заканчивает строчку...ну, на выход...сигаретный дым. Мёрзлый тамбур...не словить б заточку....слева.....между пятым и шестым....................»
Что это? Почему так страшно? Почему так очевидна связь неуютного петровского времени и как будто бы просвещенного и комфортного нашего? Неужто история, как Мебиусова лента, не имеет ни конца, ни начала, и вполне возможно опасное сближение того, что, кажется, так надежно разделено временем и пространством?
«Молчи, Полтава! Цыц, Джелалабад!»
«..........Вода, канал...в канале нету дна. Но сталинская статуя видна, а может быть, безумный лик петровский...ну, возрази...хлебну ещё «московской»....по берегам дворцы да терема. Каналы –есть. Голландии нема......И как слепой, не видя этот мир, постукивает дизелем буксир, нащупывая илистый фарватер....»
Великая Отечественная…
«боль бьет в упор.
боль бьет по площадям...
который год, от марта и до марта...
«Я не боюсь...да в чем моя вина, что русской кровью плачено сполна,... я этим веком, как пружина, сжат, здесь миллионы павшие лежат, здесь, от Петра, до Кобы Джугашвили...мне скажут: «Эй, пехота!, победили! Мы не рабы!...» ну, да, рабы немы...мы победили? Победили мы?! От Магадана и до Колымы, блять, от Москвы до самых до окраин, народ безмолвствует, а Господи молчит... ...как хлеб твой ситный, Каин, не горчит?....»
«...сидит на параде верховный, ( а хули, ведь это не он, под пули и скрежет зубовный в огонь поднимал батальон.) ...солдаты в России – сироты, хоть их не слышны голоса, но встали погибшие роты, дивизии и корпуса... под Брянском, под Минском, под Оршей, стоят миллионы теней.... для русского сердца нет горше, и праздника нету больней...
Стоят под Берлином, чуть строже,- на волжском стоят берегу...
Сидит... ты прости его, Боже. ....а я - не могу....не могу.»
«.....Точки-строчки-лоскутки, под землей лежат полки, (просто брали в лоб пригорок у излучины реки)...точка-строчечка-строка, пять атак и нет полка, (а война, понятно, спишет,... да и речка глубока…)...не ходи по полю, брат, тут дивизии лежат, (ах, спасибо, тебе, маршал, от солдаток и солдат)...я ходить туда не стал, я б над полюшком
летал...только бог на это дело дурню крылышков не дал....
..................................мужиков то до хера....пополнение...урааааа......»
«...запомни, дружок, сорок первый, чудовищный сорок второй,... смотри... Ленинграда сугробы, тела – не пройти, не найти...Запомнил? Напейся..., а что бы, с ума от всего не сойти,... ну, вздрогнули! асталависта!... (архивы…особый отдел...)гляди! докладная танкиста, что с танком в бою не сгорел...конечно, не хокку, не танка,... так что же он там говорит?...что в следущий раз вместе с танком в бою непременно сгорит... и колются строки, как шило...кумач встрепенулся и сник...да здравствует клим ворошилов! И маршал по кличке мясник...никто не забыт....не забыто...погожие мая деньки...(а внуки расстрелянных, сбитых, поставят им памятники!, дивизии тупо просравшим, историю перекрая)...
....................ну, вечная память по павшим......................
.....................................................да памяти нет ни ***….»
«...нас снежком припорошит, тут и русский, тут и жид,... вон, хохол лежит убитый, вон, башкир в снегу лежит...нам приказы исполнять -нехуй на штабы пенять...ведь штабам активность фронта тоже надо соблюдать.... В лоб! Вперед! Любой ценой!...тут убило нас с тобой... нам теперь не страшен голод, холод, темно-голубой...я бы палец снял с курка, да оторвана рука...завтра снова в лоб, по полю, бросит роты комполка...»
Я не смогла удержаться от пространного цитирования этих стихов, и извиняться за это не буду. Правда горька, она бывает страшна, как смерть. Но от нее не уйти, не закрыться, ее не замажешь бодренькими стишочками, не заслонишь роскошными парадными действами, не отмолишь дежурными слезами на 9 мая… Это она после войны убила столько людей; ее нельзя было вынести без алкоголя, алкоголь же смертелен – как и война. Воспринимать те несчитанные жертвы как случившиеся не семьдесят лет назад, а только что, на твоих глазах, чуть ли не по твоей вине – это, можно сказать, иррационально… но правильно и понятно для настоящих людей и настоящих поэтов. Так чувствовал Твардовский: «я знаю, никакой моей вины в том, что другие не пришли с войны, в том, что они, кто старше, кто моложе, остались там… И не о том же речь, что я их мог, но не сумел сберечь. Речь не о том, но все же, все же, все же…» Так чувствовали Окуджава и Гудзенко. Так чувствовал Высоцкий. Так чувствует поэт Лешек, которого, признаюсь, именно в этот момент все-таки хочется назвать по имени-отчеству.
Чудовищное наследие сталинизма… Когда я читала стихи, которые приведу ниже, меня крайне удивила схожесть ощущений Лешека и другого большого поэта, которого знаю лично – миллионы загубленных ни за что душ, невидимо скользящих между нами… Души действительно бессмертны – если ты в это веруешь. И если они безвинно загублены, они почему-то приходят не к палачам. А кто приходит к палачам – мы, слава Богу, не знаем.
«...светает за окошком..рассвет горяч и ал. Плесни в стакан немножко...не спрашивай, как спал. Не осуждай, читатель - не много тут вины -вот, подарил создатель -простые видеть сны...они идут сквозь веки, сквозь мрак, и Колыму..приходят человеки, и не по-одному, они текут как реки, во мраке, без огня...и просят человеки - "Запомните меня...не надо главпочтамта, писать по адресам, расстрелян там-то там-то, а похоронен -там"...рудник, каменоломни, каналов глубь и гладь..я должен их запомнить, а не пересчитать... Рассвет. ...стакан..окурок...сон выцвел и притих...зачем же, я, придурок, ночами вижу их, расстрелянных и пленных...запоминатель душ...невинно убиенных, замученных к тому ж...»
«тут за окошком дремлет дмитровлаг…чуть что, так он напомнит, pourqoui pas… как корни прорастают в черепа сквозь дырочку в затылочной кости… болит душа…о Господи, прости…»
Откуда в поэте берется поэзия? Наш поэт много раз пытается это объяснить. Поэзия действительно легка, как пушок одуванчика – но она же болит, как застарелая незажившая рана.
«…слова, как пушок одувана, улетают бесшумно с листа...тут дыши, не дыши -все без толку, не удержат ни гвозди, ни клей...потянулись, как нить за иголкой, как осенняя стая гусей.... только ухо игольное узко - ни верблюд не пройдет, ни строка...(скорострельнее только "тунгуска" - дробь в стекло дурака-мотылька)...ну и бог с ним... чего мне накрыла самобранная скатерть стола?...(ишь, как бьется, чешуйчатокрылый, осыпая чешуйки с крыла)....отпустив это слово живое, словно в ухо иголочное.............
.......вдруг заноет в боку ножевое. А у Борьки - осколочное.......»
Да, слова, слова, слова. Речь как отражение жизни или сама жизнь – как отражение слов?
«по первой рюмке молча пропустив, схватив груздя соленого на вилку, мы разобьем молчания копилку – (тут незамысловатый narrative), польется речь, как вешняя вода, один сидел, другой служил, когда, рвалась страна и чиркали осколки... ...Лубок? Лубок...но, что не говори – тут безраздельно правит цифра «три», число «ноль-пять», слова- «грибы», «картошка», «дай докурю», «плесни-ка нам немножко», «идите в жопу!» «матьтвоюитить!» ...и – лыко в строку – дай-ка докурить...
(наморщит нос филолог и эстет – мол, гигиены не было и нет, вся это русь – сплошной анахронизм, барберианство и алкоголизм)...»
Где здесь, в цитируемом ниже, ключевое выражение: «цепочки слов и снов тебе кую» или «запоминай слова»?
«Пространство сжав в строку, заткнув де-нолом дырочку в боку, (обматерив, по ходу, тракториста, который не прочистил колею), цепочки слов и снов тебе кую...на ход поршня плеснув не меньше триста – (что мелочится? – жисть-то однова)...ну, не бухти...запоминай слова....»
Вот она и самая настоящая, малость бестолковая русская рыбалка сгодилась, чтобы снова попытаться понять, где оно, заветное:
«У сачка, как у глаза, важна ячея, препинаков мешает ему толчея, что бы выловить числа и слово, ключевое... заветное слово поет, и дрожит, словно бьется ручной пулемет, прирученный тобою когда то...»
«…закрыв глаза, я на изнанке век читаю пробегающие строчки, которые бушуют в оболочке, с названием лукавым – человек...я их ловлю, не обрывая крыл, как бабочек, не для коллекций ради, а просто контур обвожу в тетради, и отпускаю...(выпустил- забыл)... я обладатель рваной мережи, и потому, малы мои уловы,- нечасто в сети попадает слово..., над водами проносятся стрижи – цветные сны…расчерчивая лету узорами от кончика крыла...пора обратно...к запаху и свету. ...к заутрене звонят колокола....»
Вот и изготовление самогона стало понятным и нужным занятием:
«…и рожь Вазузы плещет золотая, и, в меру горек, в меру ядовит –и русский мат, и русский алфавит...ей-богу, видел! Капала строка, в бутыль, прозрачна, из змеевика…»
И некое существо под названием анубис загадочно улыбается и подначивает:
«Сверкнул анубис золотым зрачком, и улыбнулся уголками рта... Ему известна долгота листа, и ловля слов на ароматный клей лиловых почек сонных тополей.-но я пишу, ничуть не убоясь, что на листе не много поместится: засохшей ветки кружевная вязь, вечерняя невидимая птица, висит луны надраенный пятак... анубис говорит, что я дурак, что тысячи листов и то не хватит, что этот груз тебе не по плечу ... я глупо улыбаюсь и молчу… но я успел( десяток слов, пяток, и вот уже ложатся на листок: и снега стон, сошедшего по скату , прогретой крыши , облако в плюще ...запуталось... Оно спешит к закату, похожее на всадника в плаще».
Может быть, это самый обыкновенный кот, принявший по странной воле хозяина имя жуткого древнеегипетского бога, проводника в мир мертвых?
«...Анубис мал. Еще, анубис - нем. Он ловит смыслы в глубине морфем, анубис улыбается украдкой, когда во тьме чужого языка вдруг проскользнет знакомая строка, ... еще не уловимая тетрадкой и острым карандашным острием...»
Охотник на слова, ловец смыслов, кузнец снов, слушатель речей, запоминатель душ, самогонщик строк, мастер по втискиванию миров в крохотное пространство листа – одним словом, поэт. В каком-то смысле программным мне представляется чудесное стихотворение «Неевклидное»:
«Расскажи мне, мой странный, мой варвар смешной, где заветная дверка, в зазор временной, ты куда исчезаешь ночами?...и зачем вещмешок за плечами?»
... « Вот зелёная ниточка – крепче держи, не теряй, а не то поглотят миражи, и запомни – в зеленой калитке разноцветные водятся нитки....там секунды, (как странно!), летят сквозь года, там бывает смертельно опасно всегда, я тебя не пугаю напрасно – время -это - смертельно опасно...
Я по правилам сказочной этой игры захожу, на минутку, в иные миры, что плывут возле нашего мира, видишь этот кристаллик сапфира?»
-... «А чего же ты прячешь в сапфиров кристалл ?"...
- "Был бы я не волшебник, тогда бы не знал, там и сны сохранятся, и строчки...пусть пока повисят на цепочке...Их потом отпущу, когда ляжет роса, когда птиц и зверей не слышны голоса, будет больше добра и покоя...
- «Как же это возможно такое?...Как же так? Эти сны, и сиянье звезды, и пространство под нами прозрачней воды, эта дверка, лазейка, калитка... изумрудная времени нитка...»
-… «Как тебе объяснить...математикой?, но, мне в пространстве евклидовом тесно давно..., -Видишь розовый свет от болида?,... передал нам привет от Евклида…»
Он еще и ходок по иным мирам, по параллельным измерениям, по неевклидовым пространствам… Еще раз не прошу прощения за обильное цитирование, ведь удержаться от этого просто нет никаких сил. Я ведь знала с самого начала – анализировать такие стихи – задача невыполнимая. Невозможно анализировать молекулярную структуру алмаза – по причине элементарной простоты его углеродной кристаллической решетки, созданной немыслимым давлением недр. Все просто; вот так все просто в поэзии. Садись да пиши.
«и, пропустив с утра стаканчик сидра, считаю капли строчки с козырька....вытягивалась каплями строка...и капала небесная клепсидра....Чего уж боле?- небо да вода… ну, что ещё…пытаться иногда клепать слова в серебряные звенья,(языковой перебирая сор)....и втиснуть мир во временной зазор, короткого, увы, стихотворенья………….»