Вспомнить бы заупокойную песню о прошлом,
где строчки-шарады сливаются в полную муть;
лениво нашептывать в тьму «моя милая крошка,
встретимся в самой глубокой Нигде.
И что будет, то будь».
Вспомнить черешни цветущие общего чрева,
кукольный домик и в будке собачий июль.
Качели печали скрипят в полуночное летнее небо/
в кощунственный полдень.
«Умираю. Люблю».
Выстрадать к старости дикий делирий стиха,
выучить каждое слово и снова навеки забыть.
Выстроить лестницу якоба прочь из чертогов ума,
пусть упирается прямо в разлуки кровавый зенит.
Выкрасть у ангелов медные трубы и чаши -
будут подарки мои для тебя и ансамбля теней.
Никто не приходит и будни идут черепашьи…
Сколько ни прячься - потом лишь больней и больней.
Вот мой оазис развернутых фантасмагорий,
воспоминаний, цветущих как плесень, как розовый пламень.
Быть с тобой в самом безудержном горе.
В самой отчаянной радости.
Amen.
Мне бы успеть к прошлогодней весне
гранатовых зёрен собрать альмадиновый бисер -
саван расшить, чтобы лечь под бумажный венец,
собранный из никогда не написанных писем.
Будем мечтать и катиться пятеркой монет;
выпьем все шесть (и шестьсот шестьдесят)
чаш, золочёных в червонный рассвет.
Милый, а разве осталась душа?