Литературоведы до сих пор не могут установить, когда же создано Афанасием Фетом это замечательное стихотворение. Так и пишут: между 1874 и 1886 годом. Вот оно:
Чем доле я живу, чем больше пережил,
Чем повелительней стесняю сердца пыл,
Тем для меня ясней, что не было от века
Слов, озаряющих светлее человека:
Всеобщий наш Отец, который в небесах,
Да свято имя мы Твое блюдём в сердцах,
Да прийдет Царствие Твое, да будет воля
Твоя как в небесах, так и в земной юдоли.
Пошли и ныне хлеб обычный от трудов,
Прости нам долг, – и мы прощаем должников,
И не введи Ты нас, бессильных, в искушенье,
И от лукавого избави самомненья.
Вы конечно легко догадались, что эти двенадцать строк являются поэтическим переложением молитвы «Отче наш». Стихотворение нередко приписывают Пушкину: я не раз встречал фамилию великого поэта под этими строками в христианских журналах и численниках – отрывных календарях. Возможно, это происходит от сходства, ритмического, интонационного, с известным переложением молитвы Ефрема Сирина «Отцы-пустынники и жены непорочны», которое было сделано Александром Сергеевичем Пушкиным в 1836 году за полгода до смерти.
Безусловно, можно удивиться: неужели автор – Фет, тот самый Афанасий Афанасьевич, который считал себя атеистом и порою, особенно в молодости, даже позволял богохульскую иронию в отношении верующих? Проявление «фетовского безверия» не раз были описаны очевидцами. В пору студенчества Фет дружил с будущим поэтом Аполлоном Григорьевым. И однажды, придя в церковь, Афанасий увидел «Аполлошу». Тот, встав на колени, простёрся ниц. «Афоня» тоже простёрся рядом с ним и стал «говорить ему с полу … что-то такое мефистофельское, что у того и сердце сжалось и в голове замутилось». Так вспоминал потом сам Аполлон Григорьев.
А ещё известен курьёзный случай, связанный с заключением так называемого, полушуточного контракта, который подписали 18-летний Фет и сын священника, учитель в университетском пансионе Иринарх Введенский. Введенский утверждал, что спустя 20 лет Фет, который «теперь отвергает бытие Бога и бессмертие души, совершенно изменится в настоящем образе мыслей, – будет верить в Бога и бессмертие души…» Если это действительно случится, Фет обязан пешком пойти в Париж. Если этого не произойдет и Фет не изменится, то Введенский сам должен был совершить этот путь пешком.
Если бы участники подобного контракта встретились через 20 лет, то идти пешком пришлось бы именно нашему поэту! Вчитайтесь в его чудесную поэзию, – ведь она лучше всего свидетельствует о взглядах Фета, о его философии, о его вере. Как часто он обращается к душе, использует её как ключевой образ. «Душа» у него прямо называется «бессмертной». В одном стихотворении читаю:
Лелеяла б душа в успокоенье томном
Неведомую даль,
Но так нескромно всё в уединенье скромном,
Что стыдно мне и жаль…
В другом:
Жизнь пронеслась без явного следа,
Душа рвалась – кто скажет мне куда?
А вот еще:
Но верь весне. Её промчится гений,
Опять теплом и жизнию дыша,
Для ясных дней, для новых откровений
Переболит скорбящая душа.
Обратите внимание: для новых откровений! Это высокое откровение как благодать пришли к Фету не сразу…
Но кто сказал, что всё так просто и однозначно. В душе поэта происходило вечное боренье, и эта двоякость, о которой когда-то так пронзительно писали Лермонтов и Тютчев, отражалась на поступках и творчестве Афанасия Фета. Надо было глубоко страдать, чтобы высшее прозрение родилось в его душе. Неслучайно из неё вырвалась строка: «О, как в страданье веры много!» (стихотворение «Смерти»).
Страданье было связано с потерей любимого человека. Мария Лазич, горячо любимая девушка, была отвергнута Фетом, хоть он сам её любил не меньше: практические цели: карьера, достаток и т.д. оказались сильнее. Она случайно погибла – сгорела от непогашенной папироски. «Там человек сгорел», – эта строка из стихотворения поэта «Когда читала ты мучительные строки…» – поистине стала красной, горящей строкой многих его произведений. А в страдании приходило новое постижение ценностей жизни и самой жизни.
Ты душою младенческой всё поняла,
Что мне высказать тайная сила дала,
И хоть жизнь без тебя суждено мне влачить,
Но мы вместе с тобой, нас нельзя разлучить.
Ты отстрадала, я ещё страдаю, – писал Фет, мучаясь от раздвоенности своей души. Людей, которые близко знали поэта, порой изумляла дисгармония его облика – несоответствие «музыки поэзии» и «расчетливого практицизма». Татьяна Кузьминская писала об этом же: «практическое и духовное в нём было одинаково сильно…» Приобретение этого «житейского практицизма» далось Фету в долгой борьбе с собственной душой и стоило ему больших жертв. Не урок ли это и для нас, нередко теряющих главное ради некой выгоды, практического расчёта?
Но там, где высокое побеждало, там являлся перед нами замечательный поэт с Божьей искрой, и Божественное побеждало в нём: «Пока душа кипит в горниле тела, она летит, куда несёт крыло».
В письме Льву Толстому Фет пишет: «…поэту надо ждать Бога, когда, хоть тресни, а надо сказаться душой» И прибавляет: «Можно быть поэтом без единого стиха и наоборот». В другом письме Толстому Фет признается: «В свободные минуты внимательно читаю Апокалипсис, а надо бы начать с Павла. Но так попался…»
Фет читает Священное Писание, усваивает, соглашается, спорит, ищет помощи у Толстого. Ищет! Старается прочесть многое, связанное с жизнью и учением Христа. Ведет внутренний диалог постоянно. С кем? И с Богом, и с Толстым, и с самим собой. Вот отрывок из его письма Льву Николаевичу 16 апреля 1878 года: «Все с Соломона и за 1000 лет до него и после него искали – и нашли одно отрицание, и никто никогда не сказал великой проповеди из лодки: блаженны нищие духом и блаженны вы, когда поносят вас. Но ведь Он не разумел тех нищих духом, которые, ничего не понимая, берутся всё делать и всему учить. Ко мне сейчас приходили христосоваться три мужика, и я чувствую, что мне не мешало бы занять кое-что у этих нищих духом».
Красноречиво ещё одно признание в письме, говорящее о неослабном внимании Фета к вопросам христианства: «В вагоне я купил себе русскую Библию, очень добросовестный и грамотный перевод и хорошее издание в переплёте… У меня не было Библии русской. Читал со вниманием…»
Так духовное, христианское, Божье отвоёвывало себе место в сердце неверующего и, побеждая, давало самые прекрасные плоды – образцы великой духовной лирики Афанасия Фета!
В первый день Пасхи рождаются строки:
Победа! Безоружна злоба.
Весна! Христос встаёт из гроба,
Чело огнём озарено.
Всё, что манило, обмануло
И в сердце стихнувшем уснуло,
Лобзаньем вновь пробуждено.
Забыв зимы душевный холод,
Хотя на миг горяч и молод,
Навстречу сердцем к вам лечу.
Почуя неги дуновенье,
Ни в смерть, ни в грустное забвенье
Сегодня верить не хочу.
Размышление поэта о Боге и человеке перерастает в величественный гимн творению и Творцу!
Не тем, Господь, могуч, непостижим
Ты пред моим мятущимся сознаньем,
Что в звёздный день Твой светлый серафим
Громадный шар зажёг над мирозданьем…
– так начинается стихотворение. Поразительно продолжение:
Нет, Ты могуч и мне непостижим
Тем, что я сам, бессильный и мгновенный,
Ношу в груди, как оный серафим,
Огонь сильней и ярче всей вселенной.
Меж тем как я – добыча cуeты
Игралище её непостоянства, –
Во мне он вечен, вездесущ, как Ты,
Ни времени не знает, ни пространства.
Непосредственно темам Евангелия посвящено немало строк, наполненных духовной, христианской силой. Об искушении Христа в пустыне читаем в стихотворении «Когда Божественный бежал людских речей..» Обратите внимание на последнюю строфу:
Но Он (Христос – Л.Б.)
ответствовал: «Писанию внемли:
Пред Богом Господом лишь преклоняй колени!»
И сатана исчез – и ангелы пришли
В пустыне ждать его велений.
Мне кажется, что это Фет повторял самому себе: «Писанию внемли! Пред Богом Господом лишь преклоняй колени!» Повторял, отгоняя от себя бесов сомнения и соблазна. Не тогда ли пела его уверовавшая душа:
Я загораюсь и горю,
Я порываюсь и парю
В томленьях крайнего усилья
И верю сердцем, что растут
И тотчас в небо унесут
Меня раскинутые крылья.
Фет воспевает Мадонну, мать Иисуса:
…И этот лик, и этот взор святой,
Смиренные и лёгкие одежды,
И лоно матери, и в нём
Младенца с ясным, радостным челом,
С улыбкою к Марии наклонённой.
О как душа стихает вся до дна!
Как много со святого полотна
Ты шлёшь, мой Бог с пречистою Мадонной!
Всё дороже становится для поэта святое чувство Божье:
В душе, измученной годами,
Есть неприступный чистый храм,
Где всё нетленно, что судьбами
В отраду посылалось нам.
А вот еще одна тема, непосредственно связанная с сюжетом Евангелия: о блуднице, взятой в прелюбодеянии, и об Иисусе, к которому обращались книжники и фарисеи, желая подловить Его на противоречии:
Но Он на крик не отвечал,
Вопрос лукавый проникая,
И на песке главу склоняя,
Перстом задумчиво писал…
Конечно, Афанасий Афанасьевич Фет, прежде всего, непревзойдённый лирик, певец родной природы. О ней десятки, нет, сотни стихотворений! Но необязательно везде повторять: Бог, Дух… Божественное проступает в самой красоте лесов, полей, рощ, запечатлённых в поэзии Фета! Без ощущения – глубоко в сердце – этого Божественного начала, такого великого искусства, такой поэзии создать нельзя! Так можно ли сомневаться в светлой вере мастера? В истинной духовности поэта, который воскликнул: «О, если б без слова сказаться душой было можно!»
Молятся звёзды, мерцают и рдеют,
Молится месяц, плывя по лазури,
Лёгкие тучки, свиваясь, не смеют
С темной земли к ним притягивать бури.
Видны им наши томленья и горе,
Видны страстей непосильные битвы,
Слёзы в алмазном трепещут их взоре –
Всё же безмолвно горят их молитвы.