И сила была, хоть ломай о колено
Любого задиру–врага,
И были с тобой против красного тлена
В союзниках – степь и тайга.
Хрипела от злобы порода шакалья
И пряталась, ужас тая,
Летела по диким степям Забайкалья
Жестокая слава твоя.
Герой–атаман, ты остался легендой,
Ферзём в азиатской игре,
И вот уж судьба обрывается лентой –
Петлёй на лубянском дворе.
Тебя не сломали, хоть гнули и гнули.
Да что там! К исходу путей
Не страшны советские петли и пули,
Страшнее за судьбы детей,
Когда не забрать себе и половины
Того, что назначено им,
И дети оплатят отцовские вины
Безвинным страданьем своим.
Ты слышишь? Напевом казачьего хора
Былое, как ветер с полей,
Скрывает суконную речь приговора
Под шорох сухих ковылей.
_______________________
* Иллюстрация: портрет генерал–лейтенанта, Войскового атамана Забайкальского казачьего войска Григория Михайловича Семёнова (1990 – 1946), автор портрета – Андрей Ромасюков, С–Петербург. Фотография Атамана Г.М. Семёнова времён Гражданской войны.
Елизавета Григорьевна ЯРЦЕВА
младшая дочь легендарного Забайкальского Атамана,
генерал–лейтенанта Г.М.Семёнова
ПРАВДА ОБ АРЕСТЕ ОТЦА
Весной 2001 года в редакцию "Труда" из Австралии пришло письмо Елизаветы Григорьевны Ярцевой (урождённой Семёновой) младшей дочери атамана Григория Михайловича Семёнова. Она выражала решительное несогласие с версией обстоятельств ареста её отца, изложенной в публикации писателя Валерия Поволяева "Достали из–под земли" ("Труд", 21 ноября 2000 года) и описала минувшие события так, как они запомнились ей лично.
"Я ЗДЕСЬ, ГОСПОДА ОФИЦЕРЫ!"
Воспоминания дочери Атамана, опубликованные в газете "Труд"
25 апреля 2001 года.
В начале августа 1945–го нам стало известно из местных газет, что советские войска перешли границу и движутся в глубь Маньчжурии. В Дайрен войска пришли 31 августа или 1 сентября, точно не знаю, но навсегда запомнила, что задолго до них, а именно – 22 августа на аэродроме между нашим посёлком и Дайреном высадился специальный десант. Это случилось так.
Во второй половине дня в небе низко пролетели и повернули в сторону аэродрома несколько самолетов с советскими опознавательными знаками. Примерно через два – два с половиной часа к нашему дому подъехал автомобиль. Из него вышли пять человек. Один из них был штатский – шофёр советского консульства (мы его знали), четверо – военные, офицеры. Трое были вооружены автоматами, причем держали их на изготовку, а четвёртый, майор, был с револьвером (или пистолетом) в руке. В это время сестра Тата (Татьяна), я и наш трёхлетний племянник Гриша гуляли в саду перед домом, недалеко от ворот, всегда настежь открытых. А отец с нашим братом–инвалидом Мишей сидели в тени на открытой галерее, опоясывающей дом по второму этажу. День был жаркий, я даже помню, что отец тогда был в шортах и белой футболке. Мы с сестрой, увидев военных, сразу замерли на месте, а они быстро подошли к нам, спросили строго и громко: "Где ваш отец?". Отец, видимо, всё видел и вопрос услышал. Он подошёл к перилам и тоже громко ответил: "Я здесь, господа офицеры!". И тут же отец велел нам проводить военных в дом.
Мы с Татой открыли парадную дверь и, как полагается, предложили офицерам войти. Но они в ответ резко и строго приказали: "Входите первыми!" – и продолжали держать автоматы наготове. Мы провели "гостей" в гостиную, где их уже ожидали отец и его старый друг, соратник по Первой мировой и Гражданской – генерал–майор Е.Д.Жуковский (он всегда жил в нашей семье на правах близкого друга отца). Настороженно оглядываясь вокруг и всё время держа автоматы наготове, военные вошли в гостиную.
Убедившись в том, что никакой засады нет и что никто им не оказывают сопротивления, офицеры по приглашению отца сели и положили автоматы на колени. После этого мы с Татой вышли. Наш брат Миша был старше нас (ему было в то время 22 года, моей сестре Тате – 17, а мне – 15 лет), он хорошо понимал, зачем пришли офицеры, и в нескольких словах всё объяснил нам. Встревоженные, мы, конечно, уже были не в состоянии далеко отойти – стояли все трое поблизости у открытых дверей и прислушивались к тому, что происходит в гостиной. А там шла беседа на вполне ровных и мирных тонах, никто даже голоса не повышал. По отдельным словам и фразам мы могли понять, что разговор шёл то о Второй мировой войне, то о Первой. (И та, и другая – с Германией; и царские, и, наверное, советские офицеры прошли через фронт.)
Беседовали очень долго. Уже вечерело. Гостиная, где они сидели, через арку переходила в столовую. По заведённому порядку, когда наступило время, к отцу подошёл наш повар и спросил, можно ли подавать ужин. Прежде чем ответить, отец, по закону гостеприимства, предложил "гостям" отужинать. Те охотно согласились. Потом и нас позвали. Ужинали все вместе. За большим нашим столом, кроме приезжих военных, сидели и мы все: отец, Е.Д.Жуковский, наш брат Миша, мы с Татой и маленький внук отца – сын нашей старшей сестры Елены – Гриша. (Елена была замужем, жила в Харбине, а сына привезла к нам на лето.) Ужин был весьма скромный, какими были трапезы у всех в те военные времена. Ну и, конечно, никакого вина не было и в помине.
Я думаю, нет нужды объяснять, что все мы пережили в тот день –драматичность события очевидна. Поэтому всё происходившее врезалось в память, всё помнится так, будто было вчера.
За столом сидели долго, пили чай, беседовали. Когда всё закончилось, кто–то из военных спросил: "Ну а каких же убеждений вы, господа, придерживаетесь сейчас?" Не ручаюсь за дословность, но отец и Жуковский единодушно ответили примерно следующее: "Всё тех же, что и в Гражданскую войну, – за которые у вас расстреливают. Мы – русские офицеры, мы давали присягу Вере, Царю и Отечеству, и ей, этой присяге, остались верны – революцию не приняли и боролись с большевизмом до последней возможности"...
Вскоре после этого майор (наверное, он был там главным), заявил, что им пора ехать и что отец должен поехать с ними. Мы поняли, что отец арестован. Миша, наш брат, помнится, как–то держался, а мы с Татой заплакали. Майор, увидев, что мы плачем, неожиданно стал успокаивать нас: "Не надо плакать, я вам ещё привезу вашего папу, через несколько дней привезу...". Отца офицеры увезли с собой, а Жуковского оставили, почему–то не арестовали в тот раз (хотя он тоже было засобирался).
Мы верили и не верили майору. Но на четвёртый день рано утром увидели, что к нашему дому подъехал автомобиль. За рулём был тот самый майор, а рядом с ним наш отец. Больше никого с ними не было. Майор выполнил своё обещание – привёз отца. И я до сих пор не понимаю и удивляюсь: зачем, почему он это сделал? Какими чувствами или соображениями он был движим? Как бы то ни было, но весь этот день отец провёл с нами. Мы помогли ему собрать необходимые вещи – смену белья, одежды и прочие мелочи. Вместе с нами всё время находился и майор. Пока мы всё собирали, он с интересом осматривал кабинет отца. Там был портрет последнего Русского Императора – Николая II и висела красивая икона Святого Георгия Победоносца. На комоде лежала главная награда Царя, гордость отца –именное "Золотое Георгиевское оружие" (шашка). А рядом с шашкой была шкатулка: в ней хранились остальные боевые награды за ту – Первую мировую войну. Тут же, на комоде, всегда стояла скромная фотография матери отца – нашей бабушки и лежал небольшой выцветший мешочек – кисет с горстью Русской земли.
Потом мы все обедали, а после обеда перешли в гостиную. Майор увидел там открытое пианино, спросил, кто из нас играет, и когда все указали на меня, попросил сыграть что-нибудь... Наверное, ноты были открыты на странице, где была "Баркарола" Чайковского, потому что я хорошо помню, что сыграла именно "Баркаролу". Майор очень лестно отозвался о моей игре. И дальнейшие слова майора я тоже хорошо запомнила. Он сказал: "Вот переедете в Советский Союз и там завершите своё музыкальное образование – консерваторий там много. И не тревожьтесь– у нас в СССР по нашей сталинской конституции дети за отца не отвечают".
Вполне возможно, что майор говорил искренне. Но увы!.. Через два года и одиннадцать месяцев (24 июля 1948–го) мы, три сестры – Елена, Татьяна и я – были арестованы, увезены в Союз, в так называемые "внутренние тюрьмы КГБ" (тогда – МГБ), а потом в Сибирь, в сталинские лагеря. (Братьев наших, Вячеслава и Михаила, забрали вслед за отцом, в том же 1945 году. Всем нам, детям атамана Семенова, "дали" по 25 лет. Кроме Михаила – инвалида с детства. Его расстреляли в Уссурийске 18 марта 1947–го).
На этом наше свидание с отцом ещё не закончилось. Наш дом был расположен примерно в трёхстах метрах от моря. Не знаю, по чьему предложению, но отец и майор сходили туда вдвоём ближе к вечеру. Ходили недолго – искупались и вернулись. А потом ещё был вечерний чай. Отец чувствовал приближение расставания, его внутренняя тревога передавалась и нам. Это была последняя трапеза отца в своём доме в кругу семьи. После чая майор обратился к отцу по имени–отчеству и сказал, что пора ехать. Отец энергично встал из–за стола. Мы все перешли в гостиную, по русскому обычаю присели на дорогу и помолчали. Затем отец взял небольшой свой чемоданчик, и мы двинулись к выходу.
...Мы подошли к машине, стоявшей у ворот. Отец поставил чемоданчик в машину и повернулся к нам. А майор закурил и, наверное, сочувствуя, понимая напряжённость момента, деликатно отошёл в сторону. Отец нас по очереди перекрестил, поцеловал каждого и сказал прощальные слова. Он произнёс их один раз, а у меня они всю жизнь звучат в ушах. Вот его слова:
"Прощайте, дети... Я лишил вас Родины, а теперь вот возвращаю. Наверное, ценой своей жизни. Я был всегда противником большевизма, но всегда оставался русским. Я любил Россию и русским умру. А был я прав или не прав – покажет время. Живите честно. Если не сможете, не будете в силах делать добро людям, то хоть не творите зла. Живите по–христиански. Ну, прощайте...".
Потом он отвернулся, быстро сел в машину. Майор посмотрел на нас, кивнул нам, прощаясь, сел за руль – и они тронулись в путь. Больше мы отца не видели никогда. О его трагической кончине мы узнали только из газет".
P.S.
30 августа 1946 года после почти годового следствия Г.М.Семёнов был казнён через повешение, приговор привели в исполнение в Москве.
Судьбы сыновей и дочерей Атамана:
Старший сын Вячеслав – от первого брака Атамана с Зинаидой Дмитриевной Манштейн, дочерью генерала – родился в России в 1915 году. Арестован в Харбине 5 декабря 1945–го. Сидел в той же внутренней тюрьме Лубянки, как и его отец. Приговорён к расстрелу, который был заменен на 25 лет лагерей. Освобождён в 1956 году. Умер в Симферополе 14 октября 1993 года на 78-м году жизни. Детей не было.
Михаил, родился в Китае в городе Циндао в 1922 году. Арестован в 1945-м и застрелен в марте 1947-го при этапировании в лагеря.
Три дочери Атамана Елена, Татьяна и Елизавета были арестованы в 1948 году и по решению Особого совещания при МГБ приговорены к 25 годам лагерей.
Елена (Ляля), родилась в Порт-Артуре в 1921 году. Более 46 лет прожила в тюрьмах и психбольнице. Последние годы жила с сестрой Татьяной в Новороссийске. Умерла Елена Григорьевна в 2000 году.
Татьяна (Тата), родилась в Японии в городе Иокогама в 1928 году. Арестована (вместе с мужем) на шестом месяце беременности. Освобождена в 1956 году. Родила сына Вениамина в лагере. Умер ребёнком в результате несчастного случая. Дочь Елизавета, тоже родилась в лагере в 1955 году (названа Елизаветой в честь своей тёти Елизаветы Григорьевны). Дочь живёт в Сиднее. Умерла Татьяна Григорьевна 4 июня 2011 года в Новороссийске.
Елизавета (Лиля), родилась в Японии в городе Иокогама в 1929 году. Освобождена в 1956 году. Двое детей: Татьяна 1957 года рождения (названа Татьяной в честь своей тёти Татьяны Григорьевны) и Николай 1960 года рождения (назван Николаем в честь отца). Умерла Елизавета Григорьевна в Сиднее 27 марта 2012 года.