Буфетчица

Игорь Лукин -Орловский
1
Прошлой ночью я выпил корвалола, чтобы заснуть. Соответственно на утро чувствовал в голове завесу и тяготу. Но я знал, что скоро это пройдёт и всё встанет на свои места. Знал я это потому, что собирался в этот день в баню. Да, с недавних пор я полюбил баню: там среди скопления людей меньше чувствуется одиночество, да и парилка с душем и пивом своё благое дело делают.

Наученный опытом я знал, что в баню надо посещать с бутылкой воды или чем-нибудь в термосе: влага там немилосердно покидает тело. Для этого люди и ходят в баню. В магазине у полок с минералкой я увидел смотрящую на меня девочку лет четырёх. Лицо у этой девочки «утиное», глазки затейливо-треугольные, но назвать её некрасивой нельзя. Можно назвать интересной.

- Здравствуйте, - сказала мне девочка.
- Здравствуйте, - ответил я, низко поклонившись.

Это неожиданное приветствие разлилось в теле теплом и нежностью. Было приятно, потому что от ненависти я уже начал уставать. И ещё был приятный случай:

- Вы только с одной бутылкой? - обратилась ко мне в очереди какая-то старуха – Проходите вперёд.
- Да, ладно. Я постою.

Такое проявление заботы взорвало во мне спёртую гору тяготы, рассовало её хотя бы на несколько секунд. Инерция от вежливости девочки и старуха отдалась даже лёгким недомоганием: к этому я не привык. К обратному я тоже не привык: живущий во зле не может свыкнуться со злом, но и добро тяжко отдаётся в его душе.

Это был серый донельзя мрачный тёплый январский день. В эту тёплую зиму другого не бывает. И что толку от этого тепла, которое не греет? Я поторопился сесть в маршрутку и добраться до бани, чтобы не видеть за её стенами всего этого провинциального кошмара. Я сидел рядом с водителем спиной к движению. Соответственно, люди постоянно просили меня передать деньги за проезд, давали в руки банковские карты или проездные. Многих это раздражает, а я такое люблю. В такой ситуации я чувствую себя хоть как-то полезным, хоть кому-нибудь нужным. Я устал от помощи и, передавая в транспорте плату за проезд, отдыхаю душой, потому что оказываю помощь сам: мимолётную, мелкую… Но это лучше, чем ничего.

2

В общем, день складывался удачно. На подходе к бане я увидел, как из трубы, выходящей из стены, валит густой белый пар. «Как было бы здорово, - подумал я, - если бы этот пар валил при трескучем морозе». Всё горячее, проникающее в холодный воздух, давно меня завораживает. В бане я подошёл к буфету, где принимается плата за услуги. Работала там в этот день женщина лет сорока: с полумужской причёской, русыми волосами. Лицо у буфетчицы простое, но довольно милое, правда, подборок свисает. Я приметил её ещё тогда, когда ходил в баню первый раз.

- Мне, пожалуйста, один билет, - сказал я буфетчице, протягивая ей пятьсот рублей.

- В общее отделение?

- В смысле? - не понял я.

Вопрос действительно был странный, потому что частного отделения в этой бане нет.

- В душ или парилочку? - уточнила женщина.

- В парилочку.   

Когда буфетчица протягивала сдачу, я обнаружил на её руке обручальное кольцо, что сбросило многие надежды. Хотя было ясно, что иначе быть не могло.

Вторник в этой бане - льготный день, поэтому найти свободную раздевалку было нелегко. И всё же, пошарив глазами, я нашёл свободное место. Было многолюдно, народ уже парился во всю. Обнажённые мужики общались, выпивали. Среди них было много уже совсем откровенных стариков: сухих, скрюченных, похудевших. Один старик ходит согнутым, параллельно земле. У многих обширная паховая грыжа: видимо, делать операцию уже ни к чему, организм у таких может не выдержать скальпеля и наркоза. Отчасти я завидую таким старикам: ни одиночество, ни нищета, ни неустройство страха им уже не принесут.

Раздевшись, я зашёл в полутёмную парилку и сел на скамейку рядом с каким-то мужичком. Жар обжигал дыхание, прогонял из тела прохладу. Скоро полился пот. Сквозь кожу выходил корвалольный яд: казалось, будто пот имеет запах этой дряни. Пот тёк ручьями: его постоянно приходилось смахивать с глаз. Минут через пять голова прояснилась, стало легче на душе. Мужики громко общались, обсуждали пар. Кто-то попросил подбавить, и парилка наполнилась трубным гудением:

- Да, б…ь, тебя только попроси! Заставь дурака, называется! - один старичок возмутился тем, что его товарищ добавил слишком много жару.

- «Коль грозить так не на шутку, // Коли пир, так пир горой»… Забыл что ли, что мы в России живём.

- Ой-ой-ой, в России! - иронично произнёс сидевший рядом со мной мужик. - Ты на себя посмотри: татарин же чистый!

- Поскреби любого русского, найдёшь татарина, - парировал тот, кто добавил жара.

В парилке били вениками. Меня удивило, как активно и немилосердно товарищи хлестали одного жилистого бородатого мужчину: он не сопротивлялся, не просил потише, а лишь кряхтел от удовольствия. Потом он сел и попросил друзей, чтобы они одновременно били его по груди и спине:

- А! А! А! - морщась, выкрикивал мужик.

Когда сеанс избиения закончился, он мигом вылетел из парилки: видно, довёл себя до крайней точки.

Вскоре я тоже покинул парилку, чтобы отдохнуть. Первый «заход» - самый долгий. После него я постоял под холодным душем и едва справлялся со сведением дыхания и мышц от перепада температур. Но это тоже удовольствие, катарсис. Смыв пот холодной водой, я отправился на своё место отдыхать. Рядом на стуле сидел крепкий мужчина лет пятидесяти пяти. И мужчины, которого я уже неоднократно видел и принял за заядлого любителя бани, суровое угрюмое лицо. «Да уж: вот попадись такому!» - подумал я, приняв мужчину за жестокого и злого человека. Вскоре он поднялся и открыл ключом дверь подсобки. И тут я понял: «Да неужели он банщик?! Не может быть!». Но это было правдой: суровый мужчина, сидевший рядом со мной, в бане мылся постольку, поскольку там работал.

В бане рот у людей не закрывается. Мужики, особенно в возрасте, приходят туда прежде всего, чтобы почесать языками. Один из них, благодушный аккуратный старичок лет шестидесяти пяти, ходит в баню, как на работу, но в парилке я его не видел: видимо, здоровье уже не то. Зато в коридоре слышно по большей части только его:

- Вот Индия, например, - начал вещать словоохотливый мужичок, - Наши мудаки восхищаются ей, а там народ, как на помойке, бл…ь, живёт. Как посмотришь, что они там едят, блевать, бл…ь, тянет. И воду из этого Ганга, е…чего, прямо так пьют. А они в него покойников бросают: религия у них такая. Есть у них ещё какой-то ох…рок, которому они поклоняются: ногти, бл…ь, длиннющие, весь заросший, во вшах, а они ему поклоны, мудозвоны, отбивают…

Матюги в бане - тоже дело типичное. Равно как и пьянство. В тот день мужики пили дорогой коньяк и закусывали его колбасой. Многие традиционно пили принесённое с собой пиво. Я тоже хотел пива, которое обычно покупаю в буфете, но перед этим ещё раз захотел сходить в парилку.

- Вот так Макгрегор ходит, - один из мужиков поднялся и, изобразив походку Конора Макгрегора, рассмешил своих товарищей.

3

После второго сеанса в парилке я отправился в отделение с полатями и встал у зеркала, чтобы побриться. «Неужто сосед мой? Неужто Макарыч?» - подумал я, узнав в одном из мужиков своего деревенского соседа.

- Чего вы так смотрите? - спросил меня мужик. - Может, помощь какая нужна?
- Вы не из Жидкого случайно?
- Это деревня что ли? Ну Жидково это там, недалеко от Новосиля.

Я понял, что обознался, но из разговора надо было грамотно выйти:

- Нет. Это по дороге на Залегощь, - сказал я. - Думал, сосед мой.
- А-а! Нет, нет.

Я немного расстроился, что мужик не оказался Макарычем: было бы с кем поговорить, удивиться встрече.

После бритья я отправился отдыхать в вестибюль бани, но перед этим сходил в буфет купить себе стакан пива. Давая купюру буфетчице, я надеялся коснуться её руки, всё для этого делал, но… В халате со стаканом пива я сел на кресло и начал смотреть телевизор. Рядом сидели полуголые мужики, которые о чём-то говорили и тоже смотрели ящик, обсуждая новости и, прежде всего, открытие крымского моста. Многие выходили на улицу покурить. Из коморки, предназначенной для выпивающих компаний, доносились весёлые выкрики. На секунду я подумал, что к ним неплохо было бы присоединиться: зайти, поздороваться, сказать: «Можно с вами?»… Но сомнение и смятение взяли верх. Наверное, это было правильно.

После нескольких глотков пива я захмелел и ушёл в себя. Ни телевизора, ни иных звуков больше не стало. Я представил, как целуюсь с буфетчицей в коридорчике за гардеробом, как впиваюсь в её небольшие напомаженные губы… Я представил себе настоящее «падение вверх». Такой поцелуй сбросил бы с меня тяготу, накопленную за много лет, вернул бы лет на восемь назад, отодвинул пропасть… Действие фантазии протекало довольно странно. Буфетчица, наверняка, замужем. Я представил себе, как о наших отношениях узнал её муж, и мы договорились встретиться во дворе бани. Дело было солнечным летним днём:

- Так это ты? - спросил меня человек без лица.
- Да.
- Ты же сморчок. Как она могла позариться на какого-то подростка прыщавого?
- Мне уже тридцать один.

Короче говоря, общение с мужем буфетчицы убедило меня в том, что наши отношения пора прекращать. Придя в баню в очередной раз, я поговорил с возлюбленной в последний раз:

- …Он прав. Тебе с ним, наверно, будет лучше… Ты прости, что я так тебя сбил с пути…
- Не извиняйся. Спасибо тебе: и за любовь, и за эти слова… А в баню ты приходи, не бойся.
- Не буду.
- Тебе, как обычно: билет, а потом пиво?
- Да, - ответил я на грустном выдохе.
- Теперь я снова просто буфетчица.
- Не говори так. Прошу тебя.
- Ладно, брось. Всё в порядке.

Удивительно, но потом я представил себе, как крепко сплю в своей квартире и просыпаюсь от телефонного звонка. Звонил муж буфетчицы:

- Ну привет! - говорит он мне.
- Привет. Слушай, мы всё уже обсудили, - говорил я, с трудом отходя от дневного сна. - Морду мне хочешь набить? Опоздал уже…
- Хочу, но это, как доведётся… Хочу позвать тебя в кабак выпить немного. Не могу я теперь без тебя почему-то…

Потом была сцена в кабаке. Мы, сильно набравшись, много говорили о буфетчице, рассказывали о своём прошлом, философствовали… И зачем мне понадобилась такая фантазия?

4

Во время моего третьего захода в парилку там сидело лишь два человека, включая меня самого. «Хорошо, что я наконец перестал заглядываться на сисястых и ногастых, на смазливых и породистых», - думал я, истекая потом. Я вспомнил своё прошлое на филфаке. Учёба была серой и нудной: литературоведение сводилось к банальным пересказам текстов, лингвистика - к мелкому крючкотворству и пагогне. Я невольно задумался, зачем мне были нужны все эти старославянские парадигмы, аористы, плюсквамперфекты, юс большой, юс малый, дистантная палатализация, падение редуцированных, анализ морфологический, анализ морфемный, корни, суффиксы, основы… Пожалуй, только фонетику и лексику современного русского языка я смог вспомнить с добром. Да ещё дисциплины, которые вёл отец: семиотика, введение в языкознание и история лингвистических учений. Остальное всё - мертвечина никчёмная. Пожалуй, единственное, что мне дал филфак: семь лет относительно спокойной и понятной жизни. А ещё там было много девушек: на все вкусы, размеры и фасоны. От этого полового изобилия сводило с ума, но, что называется, по усам текло, а в рот не попало: ни одного романа за всё своё студенчество и аспирантство я так и не завёл. Конечно, по своей глупости и робости.

В парилке я представил, как было бы здорово, если мы с буфетчицей сошлись ещё до моего поступления в институт. Поступил я пятнадцать лет назад: тогда она была совсем юной, наверняка, ещё более красивой и, самое главное, свободной. Здесь с буфетчицей я уже занялся настоящим жарким делом в «своей квартире»:

- Радость моя! Ты лучше всего на свете! - говорил я любимой.

Учёбу я начал уже занятым, поэтому девичьи прелести меня не интересовали, хотя возлюбленная буфетчица тревожилась:

- Найдёшь там себе какую-нибудь Клаудию Шифер. Оставишь меня.
- Никого я оставлять не буду. Даже не сомневайся, - отвечал я.
Учёба моя протекала крайне трудно, как это и было в реальности. Тоска и рутина давили наряду со строгостью… Непросто строгостью, а мелочной жестоковыйностью преподавателей. Устав от упрёков я поставил вопрос ребром:

- Не этого я ожидал от учёбы. Нечего мне там делать, не по сеньке шапка оказалась. Уйти хочу. Маляром хотя бы стану, зато дело будет по силам.

Но любимая отговорила. Вкрадчивым спокойным голосом она помогла мне идти дальше:

- Не бросай институт. Ты справишься со всем. Ты не такой глупый, как думаешь…
- Мне там плохо. Мне там страшно…
- Не бойся. Все заканчивают. И поглупее тебя. И я у тебя есть: всегда помогу. И родители твои в институте работают: кажись, не позволят тебя утопить всё-таки. Учись, как можешь. Тройки получай - ничего страшного. Только не бросай. Жалеть потом будешь.

И я не бросил. Начал делать минимум, отказавшись от наполеоновских планов по получению красного диплома, великого уважения преподавателей и прочей ерунды. 

Однажды в моей студенческой жизни был малозначимый эпизод, когда я напугал родителей поздним возвращением с экзамена. Мы тогда действительно лихо задержались. А потом я ещё по просьбе однокурсниц ждал других девушек, чтобы проводить их всех до общежития (мобильник был разряжен). Помню, как мы шли по вечернему январскому городу. Одна девушка захотела идти, взяв меня за руку, но я уклонился (были причины). Тогда она взялась за руку подруги, но та ответила:

- Не надо. Терпеть не могу, когда так ходят по городу.

Теперь, в парилке тот вечер сложился совсем иначе. Во время моего ответа на экзамене дверь аудитории открылась: это была возлюбленная. Увидев её, я обрадовался, но быстро замахал рукой, чтобы она не мешала и вернулась в коридор. Получив ту четвёрку, я вышел к девушкам в фойе на четвёртом этаже. Возлюбленная болтала со студентками. Она всех их знала, и они знали её как жену своего однокурсника. Она часто появлялась на факультете и даже завела дружбу с некоторыми студентками.

- Поздно вы в этот раз сидите. Волновались мы. Что с телефоном то у тебя? – говорила мне возлюбленная.
- Разрядился.

Мы дождались других отвечавших и все вместе отправились по домам. А я шёл под руку. Со своей женой…
 
На секунду дверь открыл голый банщик. Вскоре он появился в парилке с тазиком, шваброй и ветошью. Банщик начал убирать с пола осыпавшиеся с веников листья, протирать скамейки.

- Уборка! - сурово сказал он мужикам, которые собирались «биться» в парилке.

Я подумал, что тоже мешаю банщику, поэтому вышел отдыхать.



5

После уборки в парилке банщик принял душ и, блестя каплями, сидел рядом со мной на стуле.

- Ух, - выдохнул он, устав от «жаркой» работы.

Всмотревшись в банщика, я подумал, что, наверное, он не такой суровый, как показалось вначале: скорее, просто сосредоточенный. Слегка обсохнув и надев джинсы, банщик взялся мыть пол в отделении с сиденьями и вешалками. Он справлялся со своей работой отлично, не оставлял ни мусора, ни грязи. Я остро позавидовал банщику, который может делать своё дело сосредоточенно, с душой. В своей жизни такого я практически не знал.

- Мешаю? - спросил я банщика, на пути которого оказалась моя сумка.
- Став сюда. Став. Я всё равно потом протираю всё, - он предложил поставить сумку на сидение, но я постеснялся и отодвинул её в сторону уже вымытого пола.

Этот краткий диалог совершенно отчётливо заставил меня убедиться в ошибочности первоначального впечатления от банщика: он не суровый, а просто со стержнем. И, наверняка, он долгое время работал на какой-то серьёзной ответственной работе, а в бане просто дожигает ресурс. И делает это на высоте.

Баня закрывается в десять вечера. Тогда было восемь. Я ещё хотел сходить в парилку, но решил не искушать судьбу и отправился в душ, чтобы спокойно завершить банный день мытьём с мылом и шампунем. Потом я неспешно собрался и отправился в вестибюль, чтобы посидеть минут десять в холодке и подготовить распаренное тело к выходу на холодную улицу. В вестибюле, как и прежде, сидели мужики. Среди них был и по пояс голый банщик, «сурово» смотревший телевизор в довольно изящных очках.

- А у женщин вы тоже моете? - с улыбкой спросил его один из мужиков.

В ответ банщик усмехнулся.

6

В гардеробе дежурила милая стареющая женщина с аккуратным добрым лицом. Вскоре я протянул ей номерок:

- С лёгким паром, - сказала мне гардеробщица, протягивая куртку.
- Спасибо, - с искренней благодарностью ответил я.

Это «с лёгким паром» было как бальзам на душу и доставило массу «вежливого» удовольствия: как приветствие девочки, как участие старухи в магазине и предложение банщика поставить сумку…

В городе уже наступила ядрёная январская тьма. В дорожных ямах блестели лужи, в воздухе пахло сырой грязью. Ох уж эта тёплая зима… Я шёл к остановке, не представляя, как снова зайду в свою одинокую квартиру, услышу шум холодильника… «Главное не пить успокоительное», - думал я, собирая волю в кулак. И тогда мне это удалось. Ночь после бани вообще получилась милосерднее, чем обычно.