Содержание
1. Поэма Золотой запас России
2. Поэтическое бедствие
3. Красивое имя
4. Вырастание власти
5. Первое десятилетие
6. Хрустальных дел мастер
7. Мир морю твоему
8. Урок поздравлений.
9. Рыбачий хуторок
10. Уход друга
11. КЭП
12. АЛВЕ
13. Корректор лётных катастроф
14. Уральских гор каменотёс
15. Дождь.
16. Прощание со Средиземным морем
17. Папины плавки
18. Год Красного Петуха
19. Баллада о Валенсии
20. Дождик
21. Восвояси
22. Гимн мусорным бакам
23. Города и веси
24. День рождения Марии
25. Эль солер
26. Казино
27. Тишина
28. Слепой дождик
29. Первая песня из мюзикла «Третье полугодие»
30. Карантин
31. Бойко – Понура
32. Коробка передач
33. Города из алюминия
34. ЭПИЛОГ
35. Гандболистка
36. День ангела
37. Ночная смена
38. Масличная неделя
39. Триптих «Аэрофлоту»
40. Жребий
41. Сотый феврамарт
42. Чертополох
В новую книгу вошли стихотворения написанные мной в период с января шестнадцатого по март семнадцатого годов. Произведения написаны в Краснодаре, испанской Валенсии, а завершилось работа над ней в столице Кубани, таким образом замкнулся круг моих литературных переживаний последних двух лет.
Стихи были расшифрованы с диктофона и порядок их написания не нарушен. Я благодарен волонтёром, которые поспособствовали мне в издании этой книги. Вот их имена: Юлиана Кадэ, студентка 4 курса факультета РГФ КУБГУ, Ирина Болдокова, студентка 3 курса отделения психологии того же университета, Надежда Хатэнзейская сотрудниа ООО Тандер, Николай Есауленко старший координатор МКУ «Центр молодёжной политики». Особую благодарность заслуживает директор МКУ «Центр молодёжной политики» Шмелева Наталья Георгиевна.
Остаётся пожелать моим читателям приятного и полезного время препровождения.
Виктор Домбровский
1. Поэма Золотой запас России
I
Мама мыла золото в Тоболе,
В Сосьве, Лысьве, Какве иль Туре…
Шли бои в Ростове на подоле,
Стихли в Молдабеке в сентябре.
Немцы на Кавказе пировали,
Вторил им румыно-чешский хор,
В те же дни на Северном Урале
Набирали курсы медсестёр.
Тридцать крепких девушек окрестных
Из рудничных семиклассных школ
Подшивали на фартук красный крестик,
Полумесяц в счёт тогда не шёл.
Шли занятия споро и ударно:
Военврач, а следом замполит…
Вот зачёт по сумке санитарной:
Вата, йод, бинты и стрептоцит.
Труден был, по маминым рассказам,
Их забег по вспаханным полям.
С давящим гортань противогазом,
С сумкой и носилками в руках.
Выпускниц вчерашних в платьях бальных,
Рвущихся на фронт как на парад,
Врач учил в палатах госпитальных
На крови истерзанных солдат.
Он был стар и ведал цену войнам,
Знал о том: победу носит смерть.
Лишь во сне воякам недостойным
Он кричал политикам: Не сметь!
Жил начкурсов сам не по шаблонам,
Выдавая каждой аттестат,
Не скрывал: с армейским эшелоном
Ехать предстоит под Сталинград.
Говорил про подвиги речисто,
А потом сказал он всем: «Друзья!
Не хотите ль завтра прихарчиться?
На войне голодным быть нельзя!»
Стали рано, вышли, а за горкой
Солнечной, зелёной, слюдяной
«Прииск сто одиннадцать с семёркой»
Был нарезан прямо при двойной.
В десять ровно выдали лопаты
И пятнадцать новеньких лотков.
Пожелали старые солдаты
Наловить побольше осетров.
Наш начальник вышел из барака,
Нёс весы и сверивший часы,
Приказал: «Давай, работай, драга!
Что блеснёт, тащите на весы!».
Был начкурс со шпалою в петлице,
Шёл как конь в хозяйской борозде.
Взглядами стреляли все девицы,
Как никак – майор НКВД.
Живая драга вмиг заголосила,
В руках кружились пенные лотки,
В клубах земли песка речного ила
Сверкнули жёлтым светом огоньки.
Трудно было девочкам сначала:
Через час всё стало по местам,
И от первой горсточки металла
Стрелка покачнулась к пятистам.
Час второй работы шёл к закату,
И тогда майор махнул рукой,
Приказав смышлёному солдату
Бить по рельсу гулкому «отбой».
Тридцать дев из вод идут проточных,
Падают на коврик травяной,
На весах аптекарских, сверхточных
Килограмм без унции одной.
Их ждала несметная награда:
Заскрипели двери у складов,
И несут солдатики со склада
Пять носилок, тридцать вещмешков.
Три тушёнки, баночка сгущёнки,
Банка сельди, скрученной в дугу,
Зацвели усталые девчонки
Пижмою на Сосьвенском лугу.
Три кило муки и столько ж гречки
Тяжелили плечи рюкзака,
Столько стоит дань уральской речки,
Горсть золотоносного песка.
Затворив щеколдой двери склада
Навесным увесистым замком,
Дал майор по плитке шоколада,
Где гвардеец с саблей и ружьём.
Шли домой на зависть рыболовам,
Солнце сентября слегка пекло.
Спрашивал майор: «Не тяжело вам?»
«– В дом нести всегда не тяжело».
«Немцы будут вскорости разбиты, –
Говорил майор про Сталинград, -
Станут у меня долбить бокситы,
И узнают, что такое ад».
II
С фронта возвратились единицы,
Не щадили немцы медсанбат.
Мамины уральские сестрицы
На Мамай-кургане крепко спят.
Там стоит бетонная Победа
С крыльями и поднятым мечом.
Миру, обречённому поведай
О кровавом бедствии былом.
Памяти о прошлом не стирая,
Я смотрю на меч, вонзённый в высь,
И шепчу ей: «Матушка, родная,
Ты хоть на секунду обернись».
Тут неслись на запад эшелоны,
Справили победы торжество.
Оглянулась: были миллионы,
А теперь не видно никого.
Бог войны с богинею викторий
От ругни ззывают рать на рать,
Чтоб потом, обнявшись после ссоры,
На костях убитых пировать.
Где мне взять терпенье и усердье,
В дверь стучать, которой из наук,
Чтоб назвать богиней милосердья
Хоть одну из маминых подруг.
Смелость их возводит на курганы,
Где огонь сметает всё подряд,
Но ползёт, прижав кроваво раны,
Штурмовой уральский спецотряд.
Кати, Даши, Усти, Параскевы,
Всех имён назвать я не берусь.
Русские решительные дев,
Средь которых больше было Дусь.
«Дусенька, сестра», - в тоске смертельной
Прохрипит израненный солдат.
И сестра его сквозь вой метельный
Привезёт в бригадный медсанбат.
III Вольфшанце
Южный бук у Винницы, «Вольфшанце»,
Десять тысяч пар пленённых рук,
Русские солдаты – голодранцы
Превращают холм в огромный круг.
Днём они работают и ночью,
Льют бетон на стену в пять локтей,
Чтобы скрыть под крышей стаю волчью:
Всех волков, похожих на людей.
В сентябре сорок второго года
Пленных всех отравят и сожгут.
Даст прирост славянская порода
От золы гектару лишний пуд.
Под землёй кортеж исчезнет важный
Двадцати зашторенных машин,
Бункер оживёт многоэтажный
От звонков, направленных в Берлин.
Ночью вздрогнул холм многоэтажный,
Пять вагонов плавно сходят вниз.
Входит в кабинет хозяин важный,
Ожил телефон, где надпись «гист».
«Как погода в Виннице, геноссе?»
Хриплый голос задаёт вопрос.
«Аллес гуд, майн либе фройнт Иосиф,
Воз где был, там и остался воз.»
«Что-то ты со мной не по-отцовски, -
Голос в трубке нервно задрожал, -
Или ты забыл про наш московский
Первый и второй интернацьёнал?
Вроде мы с тобою не в накладе,
Договор дороже всех друзей.
Геренк зацарит в Исламабаде
Гимлера я кинул на Бомбей.
Выводи войска свои за Грозный,
Ворота Кавказа открывай,
Сама иди скорей, пока не поздно,
Забирай без выкупа Китай.
Все мои орлы слетят со склона,
Ослепляя Индию дождём,
И слетит английская корона
Со своим британским королём.
Что поймёт наш друг слепой Уинстон?
Задарма отдаст британский флот.
Рузвельт тоже станет коммунистом,
В коммунизм народ свой поведёт.
Что молчишь, мой старый генацвале?
Отвечай, ты враг мне иль не враг?
Что вчера в Кремле вы отмечали?
Пили ереванский с кем коньяк?
Говори, от правды не убудет.
Правдой жив всесильный человек.
Знаю я, кто очень выпить любит,
Лишь один знакомый человек.
Ты прости меня, мой друг любезный,
В первый раз прощения прошу.
Но Кавказ – за ширмою железной,
На Кавказ тебя я не пущу».
«Да какой теперь ты вождь народов?
У кого пошёл на поводу?
У британских сволочей, уродов.
Сам тебя на дыбу поведу!»
«Мне твои упрёки надоели,
Береги, Адольф, свой толстый зад».
«Я возьму Баку на той неделе! –
Завопил Адольф, – И Сталинград!»
«Ты не рви, геноссе, перепонки,
Не воняй как старый керогаз,
Золото намыли мне девчонки,
Килограмм, представь себе, за час.
А за год мы сколько накопаем,
Знаешь ты, я злата не коплю.
Надо будет Индию с Китаем
И тебя с Европою куплю».
Не вернёшь мне пленных и не надо,
Скоро станет волжская вода.
Я возьму твоих у Сталинграда».
«Немцы не сдаются никогда!»
Фюрер стыл от злости тёмно-синей.
Растоптав шипящий телефон,
Не услышал про парад в Берлине,
Про Нюрнберг… И сел в штабной вагон.
Отойдя от выдумок дурацких,
Начертал имперскою рукой
Отступить от гневных гор кавказских
К линии по цвету голубой.
IV
Я прошу вас, граждане России,
Вырезать из камня белых гор
Памятник Евдохе – Евдокии –
Патронессе русских медсестёр.
Первый – на Мамаевом кургане,
У подножья Родины самой.
Следующий поставить на Кубани
У черты по цвету голубой.
Номер три – за керченским Боспором,
На покатом склоне Митридат.
Где лежат, не склонные к позорам,
Тысячи матросов и солдат.
По мостам, полям, по буеракам,
Хороня сестричек по пути,
Не дошли до флага над Рейхстагом
Девять Евдокий из десяти.
Дуни, Дуси, Дусеньки, Евдохи,
Славные наперстницы весны,
Вы спасли грядущие эпохи,
На скрижали мира внесены.
Выродится бремя недоверия,
Луч надежды вспыхнет впереди.
С белою сестрицей милосердия
С крестиком кровавым на груди.
Эпилог
Ставлю точку. Тут же на экране
Кухни, и цена на них горит.
Мне сейчас бы унцию в кармане,
Плюнул бы на банковский кредит.
Вспомнился наказ ушедшей мамы:
Никому про золото ни-ни.
Как бы пригодились эти граммы
Для моей домашней ребятни.
Холодильник, стол, шкафы, стиралка,
Мойка, печь и вытяжка над ней.
Для жены родимой мне не жалко
Всех ста тысяч лёгоньких рублей.
Тонну гречки иль муки две тонны,
Целую цистерну молока
Вот сейчас бы в чашечке ладонной
Унцию бесценного песка.
Слушай мир давно неподневольный
На мои воззренья положись,
Никогда не вспорют больше войны
Нашу привлекательную жизнь.
Мир людей по сути диффузорен,
Он открыт для лёта белых птиц,
А людьми пред Богом опозорен
Городьбой таможен и границ.
Если власть в «ежовы рукавицы»
Вновь загонит собственных людей,
Выборы их пнут под ягодицы,
Вышвырнут с позором из кремлей.
Минул век октябрьских революций
С тысячью заоблачных идей,
Власть сильна умом, учил Конфуций.
Разгоняйте неучей взашей.
2. Поэтическое бедствие
Поэт в России больше не атлет,
Он позабыл, что главным было слово,
Его зовут в стремительный квартет,
Но в качестве второго запасного.
Когда-то он гремел на весь союз,
Как Келдыш, Королёв или Гагарин,
И даже Аполлон, наставник муз,
Был с мнением Эрато солидарен.
Он мог бы стать всей нации отцом,
Быть остриём всемирного прогресса,
Но он стоит над вздутым колесом
И битою мордахой «мерседеса».
Он слово чести выточил в словцо,
Забросил хлыст, что рвал чиновьи фраки,
Они смешливо прыскают в лицо:
«Акакивай Отечество, Акакий»…
Певцу всегда сорочки ворот жмёт,
Он петь устал между мечом и плахой,
Его ещё не гонят от ворот,
По-русски шлют за новою рубахой.
3. Красивое имя
Вот откуда имя у России?
Столько гласных взято в оборот:
От росы, от розни, от разини,
Что на мир глядит, разинув рот.
Россияне вовсе не разини,
Их сейчас не купишь за калач.
Русь пошла от нимфы Ефросины,
От сестры, не знавшей неудач.
Русь живёт то плача, то судача,
Закрывая на ночь ворота.
Где фортуна, значит, там удача.
Ефросина там, где красота.
Мы живём не в годы вихревые
Без надежд о жизни золотой.
Две сестры потворствуют России,
Две слезы – удача с красотой.
4. Вырастание власти
Власть всегда спешит остепениться,
Выше стать на грудь день ото дня.
Спросишь: «Как в поклоне поясница?»,
Отвечает: «Лучше, чем ступня».
Глянешь, через год опять взлетела,
Стала и плечом, и кулаком:
«Я вчера была лишь частью тела,
А сегодня - тело целиком».
Новый год слизнуло время разом,
На народ обрушилось, как ком:
«Я вчера была лишь вашим глазом,
А сегодня - русским языком!
Я варю из былей небылицы,
Лью чернила красною рекой,
Чтоб народ мой смелый, неболицый
Был знаком со славой золотой.
Знаю я, без Высшего Синода,
Как течет истории река:
Если жить без армии и флота,
Значит, сдать все земли «зафука».
Мне орут писцы-обериуты,
Вышибая жезл из крепких рук:
«Возверни нам наши институты
Вместе с Академией наук!»
Слышу я их ропот через брызги,
Звон стекла по атомной корме,
Мал вам городок в Новосибирске,
Новый вам сдадим на Колыме».
5. Первое десятилетие
Средь строительных агентов,
Прочно строя без фанфар,
Среди прочих конкурентов
Ярко светит «Касастар».
И без скидок эпатажных
Вот итог работы всей:
В тех палаццо двухэтажных
Тридцать радостных семей.
Десять лет. Мы молодые.
Где втроем, где вчетвером
В день крещения России
Сдали новый крепкий дом.
Так из всех побед бесславных,
Чем был чёрен прошлый век,
В наш вошли три слова главных:
Свет любви, семья, ковчег.
6. Хрустальных дел мастер
Алексею Горобцу
Он женщин манил красотою «сваровски»
Низал хрустали медицинской иглой
Мой друг ленинградский и североморский
Такой же, как я, нелечимо больной.
Нас в детстве поэзия крепко привила
К карельской березе, к уральской сосне.
Поэта не может исправить могила,
Когда его строки читают во сне.
Уходит целитель недугов телесных
И тут же с июльских наплаканных туч
Обрушится ливень из хлябей небесных
И слезы нанижет на солнечный луч.
Поэт независим, как ветер, как птица
Он пишет людей сквозь стихов листопад
Свободно летай над кубанской станицей.
Тебе и в России не видно преград.
Тебе по плечу был мундир каперанга,
Халат белоснежный и свитер цветной.
Тускнеет «сваровски» с мудрёной огранкой
Пред словом, намокшим алмазной расой.
7. Мир морю твоему
I
Чем утешить тебя, Средиземное море?
Ты смешенье любви и безликого горя,
Грезишь даже во сне хрупкой Круз Пенелопой
И грозишь наяву рассчитаться с Европой.
В Ольве, выпивши сидр, старичок андалузский удивленно спросил:
«А, так значит ты русский? Вам теперь хорошо жить почти вне закона
С Украиной «дружить», как Мадрид с Барселоной
В тридцать пятом была всем аферам – афера,
Гитлер Франко привел, Сталин взял Кабольеро,
Каудильйо был крут, ввел порядки крутые
Кабольеро сбежал с золотишком в Россию.
От народа слинял президент украинский,
Весь запас золотой прихвативши по-свински.
Нет законов у вас, есть бандиты и зеки,
Кто в Россию сбежал, тот и канул на веки.
Свищет теплый мистраль всех на берег песчаный,
Тридцать стран и земель, ни одной окаянной.
Весь периметр морской, и долинный, и горный
Для страны, для любой от работы доходный.
II
Вот бы встретились Главный Раввин,
Папа Римский и Муфтий Верховный,
Чтобы вышибить тройственный клин,
Раздирающий воздух духовный.
Трудно справится с бешенством рек:
Берег левый опасней, чем правый,
Но нашелся чудак-человек
И навел нам мосты-переправы.
Но с морями намного сложней,
Рвут ветра милосердья посевы.
Нету двух берегов у морей,
Есть один по характеру левый.
На Ковчеге смолённом один на один
О любви говорить не зазорно:
Средиземье не стерпит военных годин,
Трех религий единого корня.
8. Урок поздравлений.
Коли стал ты человеком
В честном корпусе послов,
Поскреби-ка по сусекам,
Наскреби хоть пару слов.
У тебя характер вздорный,
Зубы страшной желтизны,
Поскреби мучицы сорной
К именинам на блины.
Да не стой таким растяпой,
Хоть собакою пролай,
Вспомни маму с добрым папой,
Похвали родимый край.
Не чеши совой зад забором.
На виду у всей родни,
Притворись чудесным морем,
Руку Катеньке лизни.
9. Рыбачий хуторок
Даст рыбачий хуторок
Средиземноморский
Рыбы, сна и жизни впрок
В ласковой каморке.
В ней живут три мужика
И четыре бабы.
Ветры катят облака,
Волн гудят ухабы.
Белый берег бьют под дых
Волн гривастых свисты,
Но вцепились в гривы их
Цепко серфингисты.
Был восторженный улов
В гонке однолыжной.
Жаль, из стройки рыбаков
Третий – явно лишний.
Знать, ему пришла пора
Сдать приют свой тесный:
Борщ хлебать из топора
С манною небесной.
10. Уход друга
Когда уходит друг, то что
Погонит рябь по мокрой коже:
Не друга зимнее пальто,
Сама зима сквозит в прихожей.
Он уходил в морозный зной,
Он уходил до новых святок,
Оставив ложке обувной
Большого пальца отпечаток.
Скучают вешалки в шкафу,
Крючки, перчаточные полки
По белоснежному шарфу,
Пальто и кожаной бейсболке.
Мечтают рюмки о вине,
Звенят, припомнив вечеринки,
По чёрной пенке «Каберне»,
По дробной поступи «Лезгинки».
Он здесь в провинции не чах,
Разнёс казачий дух имперский,
Внеся физтеховский размах
В тишайший сумрак универский.
Он вывел в плаваньях закон,
Смочив гортань «Кровавой Мэри»,
Что океаны злит Озон,
Комкор воздушных кавалерий.
Его бы ректором избрать,
Светил бы ректор как светильник.
Он губернатору – не зять,
Не брат, не сват, не собутыльник.
Полгода «Нокиа» молчит,
Хоть ночь стоит на подзарядке.
Сынок с невестой новой спит.
Жена… С женою всё в порядке.
11. КЭП
Леониду Пасенюку
Трём смертям концы запутав,
Злой войне сказав «каюк»,
Лучшим другом алеутов
Стал писатель Пасенюк.
В дымном сумраке редакций,
Он под грозный вой ветров
Воспевал восторг рыбацкий
Командорских сейнеров.
Сорок книг в его достатке,
Сплошь зачитанных до слёз.
Неспроста народ Камчатки
На скрижали их вознёс.
Прямо с вахты кругосветной,
Что лишь Кэпу по плечу,
Бьёт ногой девятилетней
По нолю, как по мячу…
12. АЛВЕ
Кувыркнулись в море скалы
Прямо в ноги Нептуну
Как смиренные вассалы,
Кто был мал, пошел ко дну.
Коста-Бланка, берег белый
Стал от старости сереть.
Морю - прачке пышнотелой
Добела не оттереть.
Мрачны скальные морщины
Как на них не посмотри,
Но проворные мужчины
Все кричат свое "гри-гри".
Ранят скалы альпинисты,
Вверх ползут под самый свод.
Любопытны, как дантисты,
Заползают в каждый грот.
А вон та, что лезет лихо,
Тело выгнув, как вопрос,
Сразу видно, что врачиха
Ухо, горло или нос.
Греет ветер африканский,
Неумолчный ветродуй,
На щеках горит испанский
Троекратный поцелуй.
Коста-Бланка, берег белый
Дивно выгнулся в дугу.
Я от прачки загорелой
Далеко не убегу.
13. Корректор лётных катастроф
Олесе Марчук в день её 35-летия
Ты родилась под гул аэродромный,
Под рёвы "ТУ" и "АНов" над землёй,
Тебе открылся мир такой огромный
Над тихою кубанскою водой.
Теперь живёшь ты в славном Монреале,
Где жили раньше только короли,
Твои глаза немало повидали,
Бывая в самых краешках земли.
Ты поняла: все в мире катастрофы
Случаются сегодня неспроста,
Они идут с затравленной Голгофы,
С распятия безвинного Христа.
У зависти всегда колюча завязь
От суммы непонятных теорем,
Но жить, к её шипам не прикасаясь,
К несчастью, удаётся, но не всем.
Она причина всех небесных бедствий,
Она скрывает истины в золе.
Начала всех жестоких происшествий
Скрываются на маленькой земле.
Но ты стоишь невидимо на страже
У всей Земли, живущей налету.
Прими привет от лётных экипажей:
Всех "Боингов", всех "Фокеров", всех "Ту".
14. Уральских гор каменотёс
Ушёл земляк мой неизвестный,
Он звался Эрнст, но был Эрнест,
Его воззвал Отец небесный
Из сердца сына вылить крест.
Творец не льнул к московской дворне,
Он вместе с нею не скулил,
А «Древо жизни» с «Маской скорби»
Хребтом Уральским распилил.
Он разбивал с Ландау атом,
Он с Юрой космос покорил,
От встречи с Бэлой стал богатым,
С Булатом песни говорил.
Он знал принцесс, он ведал «феню»,
Он доставал рукой до звёзд,
Он свёл Иосифа и Женю,
Но их не свел висячий мост.
Тут пир сверкал на всю Тверскую,
Он и в Нью-Йорке не угас.
Наперекор, напропалую
Гудел Володи хриплый бас.
Лети туда, на звуки песни,
Куда ты сам себя вознёс,
Творец и воин неизвестный,
Уральских гор каменотёс.
15. Дождь.
Над галереей звон гитарный
Разбился тонким хрусталем.
Я предложил по дождь янтарный
Устроить завтрак под дождем.
Несут рагу и хлеб горячий,
Подали кофе с молоком.
Дождь был какой-то неходячий,
Вдруг разошелся ходуном.
Посыпал дробью чечевичной,
Потом фасолью невпопад.
Пирог смоковно-ежевичный
И кофе стал солоноват.
Командуй, наш веселый кормчий,
Не привыкать нам размокать
Играй, гитара, втрое громче,
Пошли, девчата, танцевать.
Встаем навстречу круговерти,
Под дождь и молнию и гром
Танцуем мокрые, как черти,
Друг с другом делимся теплом.
Тепли нам кровь, «Марина альта»,
Пусть море вздыбится горой
Сноубордисты режут сальто,
Глумясь над пенною волной.
Мы море грозное утюжим,
Восторг посеем в борозде…
Сегодня мы устроим ужин,
Прекрасный ужин на воде.
16. Прощание со Средиземным морем
Прощай, Средиземное море,
Могучее море, прощай.
Не шли нам за радости горе,
Не ставь наши жизни на край.
Яви человечеству милость,
Спаси коренной материк,
Мы в прошлом до слез насладились
Бесчинствами наших владык.
Весь мир удивляет подрядчик,
Смурной военрук и главбух,
Чванливым обилием стряпчих
И гладких дворовых стряпух.
Народу навязана участь
Плясать, затянув поясок,
Терпеть, не смотря на дремучесть
Приказа «шагать на Восток».
Не будь, Средиземье, жестоко,
С бегущих не требуют мзды,
Не сдуй африканским «сирокко»
Плывущих в плотах от беды.
Над странами дружной Европы
Двадцатый иль тысячный год
Восток пузырится от злобы,
Не веря в триумф «воевод».
Прощай, Средиземное чудо,
На жизнь, на полгода, на год,
Покуда не сгинет простуда
С брусчатки у Спасских ворот.
Лечу из империи братской
Туда, где порядки не те:
Две трети страны азиатской
Покуда стоят в мерзлоте.
17. Папины плавки
Отец был рад, в стране аграрной,
Где серп и молот, сват и брат,
Иметь не кольт многозарядный,
А кузнеца седьмой разряд.
Когда усталых трудармейцев
На волю стали выводить,
Он первым был из крымских немцев,
Кто Крым решился навестить.
Отцу сказал барачный штопарь,
Ноги лишённый в холода,
Что из Свердловска в Симферополь
Вчера пустили поезда.
Был отпуск выписан стандартный
Холодной позднею весной.
Вот проводник, билет плацкартный
И поезд стопкой паровой.
В Керчи все всласть попировали:
Балык, тарань с икрой и без,
Там кильку даром отдавали,
А папе – плавки надовес.
Торговка прятала дензнаки,
Червонец сунула под грудь:
«Купаться будешь в Булганаке,
В них невозможно утонуть!».
Там сбоку, как бы на эфесе,
Немецкий адрес точный дан.
Отец прочёл там: «Принц Боргезе»
И сунул плавки в чемодан.
Отца на родине узнали,
Но озверел один Мильтон:
«Расписку дал?», «Мы все давали»,
«Тогда вали из Крыма вон».
В Керчи вагоны пили-ели,
С крюков снимали балыки.
Уральцы денег не жалели:
«Мы горняки – не рыбаки!»
Прошли года, мы перебрались
Семейством дружным на Кубань.
В казачьей школе насмерть дрались:
Отец – шпион и дети – дрянь.
Мелькнёт ещё четыре года,
Гагарин космос застолбит,
А смелый школьный воевода
Тремя братьями будет бит.
Мы были все тогда спортсмены,
Один – боксёр, другой – борец,
Я пенил жизнь свою из пены,
Сегодня выполз, наконец.
Раз нет войны, то нет и горя,
Одна лишь радость, боже мой!
А наши тренеры у моря
Разбили лагерь городской.
Меня сбирали всем Майданом,
Всю ночь гудел турлучный дом.
Отец делился чемоданом,
А плавки тоже были в нём.
Бежим, расплёскивая лужи,
Всей группой в солнечный денёк.
И вдруг какой-то дядька дюжий
Кричит: «Постой-ка, паренёк!»
Я тормознул как на форсаже,
А он к ногам моим припал
И вдруг кричит: «Здорово, княже!
Я десять лет тебя шукал!»
В тот день отца арестовали
И в Керчь на «Волге» повезли.
Там греки так же торговали,
Торговку сразу же нашли.
Потом опять на «Волге» новой,
По серпантину крымских гор:
«Куда везёте?» - «До Серова»
- «Он ждёт вас, гады, в Ай-Тюдор».
Вопроса первого железа
Слегка смахнула на изыск.
«Я генерал, вы – князь Боргезе,
Как взорван был «Новороссийск»?».
Качнулась правая из башен,
Жилище матери царя.
Отец вопросом ошарашен,
Спросил: «Вас махен их иха?…» А зря.
Гречанка истово молилась
Так, что Серов слегка обмяк.
Потом уж так разматерилась,
Как старый греческий моряк.
Какой-то «опытный» полковник
Изрёк, накинувши манто:
«Да это пара подколодных
Совьёт фашистское гнездо»
Серов, сверкнув своим забралом,
Очками, точно как сварной:
«Вовек не будешь генералом,
Мой друг, товарищ боевой».
«Вчера рванул «Карибский кризис», -
Мне доложил Никитин зам, -
«Что нам линкор? Друзья, проснитесь!
А этих срочно по домам!».
Эпилог
Когда учился я в ЛикБезе,
Так звали наш спорт.институт.
Пловчихи в стон: «Покаж Боргезе»,
Потом шептали мне: «Зер гут!»
Но подустав от жизни давки
И потеряв былую прыть,
Я пожелал отцовы плавки
На память сыну подарить.
Сын, не окончивший Сарбону,
Но покорил столичный Бонн,
Так хохотал по телефону,
Чуть не разбил шестой айфон.
А тут звонок из дома Кристи,
Что плавки взяты в оборот,
Их продадут за тысяч триста,
А могут даже за пятьсот,
Прошли торги, я рад приварку,
И сняв рыбачий хуторок,
Доволен, что не снес на свалку,
А наше прошлое сберег.
18. Год Красного Петуха
У нас в саду жил не петух, а кочет.
Такого нам не встретить удальца:
Он кур топтал, так пулемёт грохочет,
А те нам в день несли по два яйца.
Петух носил не гребешок, а гребень
Был ирокез похож на мишуру.
Он клюв точил, дробя гранитный щебень
И высекал опасную искру
Мою сестру, известную трусиху,
Что собирала яйца по траве
Летучий гад принял за страусиху
Сестра бежала с раной в голове.
Я наш разбор решил по красно-флотски:
Его мой крюк свалил не наповал.
Он на меня окрысился, как Троцкий
И матом крыл, как царский генерал.
Я шлем надел, и для хоккея латы
Перчатки взял, верёвку и багор
Так трепещи теперь козёл крылатый
Тебе не перепрыгнуть за забор.
Петух дрожал. Всю ночь прокукарекав
Он душу рвал и хриплую гортань,
Как будто видел полчища абреков,
Плывущих резать нас через Кубань
Он волком выл, а рёв дразнил медведей,
А подпевал ему куриный хор
Не раз будил всю дворню и соседей
Сказала мать: «иди точи топор».
Я перевёл сюжет в иную плоскость:
«Не надо нам плодить куриных вдов»
Он нам с тобою удвоил яйценоскость,
Поднял на смех окрестных петухов.
Сказала мама: «Пусть напетушится,
Я в том не вижу смертного греха,
Из осетра всегда красна ушица
Но не красна уха из петуха!»..
29 января 2016 г. Виктор Домбровский
19. Баллада о Валенсии
Праксина барата «Плаза де ла Рейна»
Мне скажет учтиво трамбия – трамвай.
Ступлю на шлифованный мрамор кофейный,
Без гида пойму, чем богат южный край.
Здесь римский источник двухтысячелетний
С холодной водою меня напоит.
Я вышвырну школьных учебников сплетни,
Их мусорный ящик недолго хранит.
Испания вширь разрослась из базара,
Был центром источник подземной воды.
Атласские горы, пустыня Сахара
И Рим здесь навеки оставят следы.
Колумба счастливая «Санта-Мария»
Летела на посвист солёных ветров,
Но сядет гавьёта на реи сырые
И клювом покажет им цепь островов.
Народ валенсийский весьма пасторален,
Отзывчив на звоны соборных церквей,
Оставил руины султанских купален
И Римом забытую цепь крепостей.
В Валенсии только мечтают по-русски,
Забывши тюремное слово «ништяк».
Тут в «Дон Перельон» не добавят «Ламбруски»,
А «Сидр» и «Арчато» нальют и за так.
Валенсия – город искусств и науки,
Чем выше познания, тем выше взлетишь.
Дом Моцарта шлёт и сонаты и фуги,
До Лондона, Вены, в Москву и Париж.
И, снявши корриду, с футбольной фиестой
Мы цедим «Риоху» в «Каса Сальвадор»
И я обнимаю жену как невесту,
И «бэсамэ мучо» шепчу, ми амор.
20. Дождик
А дождик, рухнувший во вторник,
Был вдвое реже, чем в четверг.
Но марроканец, местный дворник,
Кусты обструкции подверг.
Он стриг кусты как парикмахер,
Чтоб быть точней, как брадобрей,
Визжа, как формульный Шумахер,
Машинкой, режущей своей.
Был парикмахер парень жесткий,
С немалой силою в руке,
Он ветки месячной подростки
Топил в нейлоновом мешке
Парила надпись на спецовке
«Дизайнер парков городских»,
А дождик цвета марганцовки,
Омывши ранки, вмиг затих.
Вдруг солнце брызнуло взлетевши,
Отбросив туч ненужных прядь,
И вышел в сквер помолодевший
По всей Валенсии гулять.
21. Восвояси
Мне сказал шофёр на трассе,
Что подкинул до Хопра.
Дед, пора бы восвояси,
Где Кудыкина гора.
Вот Ростов, я сразу в кассы,
Постоял часок-другой.
Мне билетик восвояси
За Кудыкиной горой.
Сморщив лобик, магараджи,
И тряхнув чалмой волос,
Есть курорт Чемитоквадже,
Там кудыкинский колхоз.
Что молчишь, решай скорее,
Присосался как паук,
Есть Аштен, он в Адыгее,
В Туапсе – гора Индюк.
Есть в Кущёвке Сноповязы,
Есть посёлок Кулаков,
Нет посёлка Восвоясы,
Нет Нагорья Кудаков.
Ты, дедусь, не на базаре,
Отвечай за свой базар.
Где живёте? – В Краснодаре.
Вот билет на Краснодар.
Хоть кричи «Сарынь на кичку!»,
Здесь ни охнуть, ни вздохнуть.
Дед, беги на электричку,
На свободный первый путь…
22. Гимн мусорным бакам
Привет, здоровенные сорные баки,
Тут принято сор выносить из квартир.
Не копят здесь в комнатах бяки-маляки,
Чтоб чище был нас окружающий мир.
Три серых, три брата – для твёрдых отходов,
А в платье зелёном – сестра для стекла.
О, сколько встречал я помойных уродов,
Европа уродов в два счёта снесла.
Поставив вдоль улиц солидные баки,
Вписал их дизайнер в природный ландшафт.
Не роются мухи, не лают собаки.
Хозяин один – городской автокрафт.
Здесь тару не копят в чувалах подпольных.
Зелёный контейнер, забитый стеклом,
С рукой оторвут на заводах стекольных,
Чтоб утром наполнить испанским вином.
Картон закупает завод картонажный,
Пластмассу и пластик не ищут в горах,
А мебель сгорает в ЕЭСах отважных,
Чтоб свет появился в испанских домах.
Тут выход простой: убирайте, где сорят.
И мэров штрафуйте за вонь и за грязь.
Госдума родная народ свой егорит,
Забывши, зачем она здесь собралась.
Нашёл предложение: народную хунту
Лишить хоть на год министерских зарплат.
Они вам закон сотворят за секунду,
А за год – пять тысяч легко сотворят.
Направлю в резерв депутатских дензнаков
В любое селенье и микрорайон.
Пусть купят лицензию мусорных баков,
Но лучше готовых купить миллион.
Правительство на год лишаю довольства,
Военный бюджет урезаю в пять раз,
Нацелю в холёной Европе посольство
Купить сотню фабрик, бумаг и пластмасс.
Вот я подобрался к Кремлёвскому блюду,
Где режут серпом всероссийский бюджет.
«Опять позабыл старый хрыч про посуду,
Засунь хоть в карман пенсионный рулет».
«Я здесь, господа, по другому вопросу,
Я вас сокращу на пятьсот единиц»,
«На наши зарплаты скупать дерьмовозы?
Везти из таких, из сяких заграниц?
Да кто ты такой, быстроногий папаша?
Сейчас мы устроим тебе окорот!».
«Устройте, а власть у России не ваша».
«А чья?». «Ею правит российский народ!»
23. Города и веси
Все города и веси драгоценны
От светлости улыбок и людей
Приморские светлей от белой пены
А предгорные от гор чуть чуть темнее
Весёлые прилавки магазинов
Легко распоряжаются добром
В Валенсии с приплодом апельсинов
В Андалусии с сидром и вином
Езжай в Мадрид , Бельбао, в Барселону
В Севилью, Сарагосу, хоть в Бомбей
Торгует мир все по древнему закону
Товар красив, да деньги красивее.
В Испанском нету слова сухофрукты
Здесь жарят только стейки и блины
Не парят в холодильниках продукты
К закрытию отдадут за пол цены
Я не ищу в родном глазу соринок
Иду в «Меркадо» словно на парад
Приветливостью жив испанский рынок
Как наш базар сто лет тому назад
24. День рождения Марии
Сегодня праздник, значит, нет предлога
В Марийкин день рождения скулить.
С утра нас дожидается «берлога»
А там найдут, чем душу окропить.
Мария родила владыку мира,
Затем, Наталью - Вовину сестру.
Они кричат: «Когда начало пира!
Вредит вторая свежесть осетру!»
«А ну молчать, любители застолий!»
Отец о стол ударил кулаком:
«Неси жена из всех своих подполий
Всё, чем богат и сладок дружный дом.
До полночи берлога пировала,
Все знали, чем хозяйке угодить,
А утром именинница сказала:
«Мне будет, чем ротвейлеров кормить»
…Ты в третий класс портфель свой собирала,
А по стране великой пронеслось
От двух столиц, до Волги, до Урала,
Что президента выслали в Форос.
Народ узнал, что власть не из коррунда,
Что президент наш смылся на чердак,
Узнала ты, что значит слово «хунта»,
А президент наш – вовсе не моряк.
Союз упал, союз отцов и дедов,
Как из бедняцкой пазухи топор,
Но всё гудит, парад суверенитетов,
Хоть четверть века минуло с тех пор.
Мать сына с дочкой в школу собирает,
Чтобы хорошо учились малыши.
К айфонам современным добавляет
Цветные, как вся жизнь, карандаши.
25. Эль солер
АИСту
1)Как измерить красоту,
глубиной в одну версту,
Шириною в десять вёрст,
Высотой до альфа звёзд?
Я построю батискаф,
«Бедным дьяволом» назвав.
И куплю катамаран,
Чем же я не капитан?
Море,коль нахрапом брать,
То легко до дна достать.
Батискаф пошёл на дно:
Начинается кино.
Краб ползёт во весь экран,
Клешни, что подъёмный кран,
Строит дом разумный краб,
Как строительный прораб.
Вот футбольный осьминог
Бьёт пенальти в восемь ног.
Он, видать, специалист
По ударом в «мокрый лист».
Пискадилий рыщет рать,
С ними мне несдобровать.
Прочь со дна, пора домой,
Лучше плавать над землёй.
Носом пнул левиафан
Мой светящийся кран.
А потом вильнул хвостом,
Сыпанув в лицо песком.
2) Я нагрел, как кочегар,
Платяной воздушный шар,
Чтобы увидеть часть красот,
К нам несущихся с высот.
Третий, пятый километр,
Засекает быстрый ветр.
Но чем выше, тем темнее,
Темень света холоднее.
Вот Эльбрус, вот Магадан,
Вижу тихий океан.
Льет на всех причем всегда
Свет Полярная звезда.
Чей-то парус на просторе
Мерит Берингово море.
И оно швыряет ядра
В бортик шхуны «Александра».
Рядом властный капитан
Усмиряет океан.
На Аляску в царство вьюг
Правит шкипер Пасенюк.
Усмиряет нрав морей
Новый Беринг – наш Сергей.
Он – художник, он – поэт,
Он рисует щторма бред,
Игры царственных китов
Алиутских островов.
Он дойдет и против ветра
От Камчатки до Сиэтла.
Все четыре тыщи миль
Протаранит яхты киль.
До свидания, шкипер вьюг.
Ты - на север, мы - на юг.
3)Ставим шар в гусиный клин,
Вот и остров Сахалин!
Кунашир, Кусю, Хансю.
Я «бонжур» кричу гусю.
Гусь исправит на «бонзай»
И пошлет и Индокитай.
Над густым Индокитаем,
Для слонов гигантских раем.
Им сквозь облачность видна
Австралийская страна.
К ней, как-будто на пожар,
Подлетал воздушный шар.
Правил быстрою гондолой
Поп в поддёвке длиннополой,
Заслонив подрясник свой
Черноморской бородой.
Так петлял меж облаков
Старец Федор Конюхов.
Он на днях, пришпорив змея,
Ввысь поднялся из Сиднея.
Но вернулся в сей Сидней
Через десять быстрых дней.
Летчик наш не оплошал,
Облетев планеты шар.
Он из города Ростова
Вел все Воинство Христово,
Осеняя с ним окрест
Даже снежный Южный Крест.
4)Попрощавшись с тем крестом,
Полетим в родимый дом.
Снова пляж на Эль Солер
Я поставлю всем в пример.
Пусть поплоше в Сочи пляж,
Но он все ж зовется наш.
Я к названиям привык:
Ейск, Темрюк и Геленджик.
Из Анапы в Туапсе
Привезут нас по шоссе.
Там, за высохшей рекой,
Пляж нас встретит городской.
Так лети мой милый АИСт,
Лишь с добром соприкасаясь.
И родню свою не тьми
Нехорошими людьми.
Виктор Домбровский
В Валенсии плохих погод не знают,
Как в Туапсе и чуточку южней:
Всё те ж дельфины синие летают,
Но в Чёрном море, чуточку черней
26. Казино
Никто не смеет ставить крест
На том, что было, есть и будет.
Петух с Кремля горланит фест.
Нам лишним праздник тот не будет.
Жаль заблудившихся в лесу
Сережку, Сашку, Вовку, Юрку,
Сменявших рыжую лису
На дорогую чернобурку.
Жизнь лубцевала под орех,
И были дни ночей короче.
Вас в преф учил играть физтех,
В «лихую классику» и «сочи».
К чертям лото и домино -
Игрушки скучных малолеток.
В Краснополянском казино
Винты взвихрятся у рулеток.
Лежат друзья посредь жнивья,
Их прах доселе не запахан,
Но скоро их же сыновья
Устроят пир всем олигархам.
Они пойдут по их пятам
Срезать подошвы новой знати,
Жукам, медведям, казакам
И всем Владимирам в квадрате.
Пускай предание старо,
Прощай, журавль, привет синице,
Богач поставит на «зеро»,
Бедняк сорвет на единице.
Играй, нефтяников главарь,
Ты среди первых будешь сечен.
Азартен ты, как прежний царь,
Да твой престол не долговечен.
Тужить мне нынче не с руки
На флеш-рояль червонной масти,
Сегодня рухнут игроки,
Вчера стоявшие у власти.
Сучи судьбы веретено
Златую нить из тьмы дремучей,
Коль с легкой верою дано
Играть с надеждою на случай.
27. Тишина
Я шел домой, на лужи натыкаясь,
Шел от тебя, меняя путь судьбы,
А ветер, воровато озираясь,
Горячий дым транжирил из трубы.
Но над моей звенящей головою
Мечтам, в которой вновь невпроворот,
Как рыба с серебристой чешуёю
Беспечно Млечный в вечность утечет.
А люди спят. Пусть им сейчас приснится
Всё лучшее, а я продолжу путь,
Лишь тишины недремлющую птицу
Боясь с озябшей веточки спугнуть.
Но вдруг трамвай зальётся звонким смехом,
От вспышки над дугой метнётся тьма
И полетит испуганное эхо,
Спросонья натыкаться на дома.
И побегут машины по дорогам,
На поворотах только тормозя,
Урча, как надоевшие бульдоги,
В рассвет, тараща жёлтые глаза.
Мне целый мир ещё ногами мерить,
И я иду, в душе себя кляня,
За то, что продолжаю твёрдо верить,
Что тишина зависит от меня.
28. Слепой дождик
В Домодедово прибыл к обеду,
И, поспешно по трапу сойдя,
Прямо, как говорится, с разбегу,
Угодил под колёса дождя.
Все в плащи, только мне он не нужен,
Я люблю, все каноны презрев,
Так идти, спотыкаясь о лужи,
От слепого дождя захмелев.
Пусть морозец струится по коже,
Пусть костюмчик ужасно набряк
Не шарахайся, милый прохожий,
Просто я на других не похожий,
Просто я сконструирован так.
29. Первая песня из мюзикла «Третье полугодие»
1. Я скачу напрямик без шатаний направо-налево
Помогает в пути мне казачьей присяги слова:
« Я за веру отцов, за свое родословное древо
И за Родину-мать», защищающей крону родства.
Припев:
Брат с сестрицей, посмотри,
Как сверкают газыри.
Ногу – в стремя, я – в седле
И кубанка на челе.
Плетка с крепким темляком,
Стал я смелым казаком.
Сабля, Прапор номерной
И в погоню за звездой
Мама, папа, дед с бабулей
Мимо вас несусь я пулей.
Конь горяч, кепка узда
Жди, Аврорина звезда!
2. Против ветра скакать эскадронам привычное дело,
Мимо танков чужих, остановленных русской зимой,
Дым от черных крестов, сладковатого тленья гудрона,
От коктейля совмина, и первый салют над Москвой.
3. Не стареют века пред несущейся лавой казачьей.
У Кремля в стременах вновь стоит кавалерии полк,
А девчата глядят, золотого восторга не пряча,
На красивых ребят и на знамени праздничный шелк.
30. Карантин
В России вновь объявлен карантин:
Народ – на пол, сановников – на койку.
Гриппует Президент, Кабмин, Минин,
И даже наш герой российский – Шойгу.
Кордонов нет болезням у страны,
Чуме бубонной, прытким палкам коха.
А штаммы все до крайности смешны:
То грипп свиной, то «гриб чертополоха».
В шприцах канал, аптеки в фонарях,
У всех во ртах повязочные кляпы.
А бред войны не порождает страх,
Поскольку им потворствуют стартапы.
Боярка ближе нам, чем чай упсы,
Распутица умов и смрад медвежий.
Весь мир воротит в ужасе носы
От наших островов без побережий.
31. Бойко – Понура
Тут не ходят тучи хмуро,
Хмурых тут не больно чтут,
Тут у заводей Понуры
Люди бойкие живут.
Здесь, что девушка – то чудо,
Чудеса, куда не глянь,
Тут ансамбль «Казачья удаль»
Славит древнюю Кубань.
Тут живет народ горячий,
Что согреешься зимой,
Хлесткой песнею горячей,
Жаркой пляской заводной.
Встрепенутся хуторяне
От девчачьих каблучков:
Только вспомнит о баяне
Петр Степанович Дымков.
Так давай-ка, Петр Степаныч,
Разожги огонь в груди
И попой нам песни на ночь,
Утром песней разбуди.
Золотой казачий хутор,
Он плясать и петь не прочь,
Начиная ярким утром,
Завершая за полночь.
32. Коробка передач
Продырявилась коробка черепная,
Мысли прянули в прораны между свай
И последняя, за море улетая,
Белым крылышком помашет мне: «Прощай!»
Я «Прощай» сумел сменить на «До свидания»
Коль зимой не замерзает наша речь
Я не весь народ отвадил от молчания
От зачатия беспорочного отвлечь.
Я прикрою рану фетровою шляпой,
Кровь смокну бинтом или платком
Все моря у нас кончаются Анапой,
Таганрогом, Ейском, Темрюком…
33. Города из алюминия
Посвящение Вике
1.Города из алюминия
Нынче ниже ватерлинии
Ждет их скорая беда -
Ниже палубы вода.
Средь болот, бокситов глыбы
Возлежат, как чудо - рыбы.
Реки мимо них текут,
Жабы камни стерегут.
Кто волкам обледененья
Горы кинул на съеденье?
Тот, кто знал, что только лед
Горы в клочья разорвет.
Вулканическая сила
Горы в камни раздробила.
Только Он обломки скал,
По болотам разбросал.
Яшмы, сланцы, малахиты
По болтам топким скрыты,
Красный мрамор и боксит
Под гнилой водою спит.
Там безвылазно таится
Менделеева таблица.
Чтобы ею обладать,
Проложи в болотах гать.
Отмахнись от комаров,
Может, будешь жив - здоров
------
------
2.Из Кремля в Спецстрой записка:
«Уголь резать у Карпинска.
По морозу ль, по жаре
ТЭЦ построить на Турье.
Хватит жить за Божьим словом,
Богословским богословам.
Нет у партии преград
Строить новый комбинат!
Крыльям нужен алюминий,
Он же - для электролиний.
Кораблям, плывущим вдаль,
Поскорей давай дюраль!»
3.Камень буро-красноватый,
Алюминием богатый,
Бог бокситами назвал,
Снес на Северный Урал.
Здесь возрос не мало - мальский
Город североуральский.
Вез по узкой колее
Камень в город на Турье.
Мимо угольев Карпинска
На завод Краснотурьинска.
Город красный над Турьей
Звался, попросту, «БАЗ-Строй».
Но в стране ста тысяч планов
Нет своих аэропланов.
В них мотор с каркасом - сталь,
Остальное все - перкаль.
Но с пропиткою брезента
Мы летали до Дербента.
----
----
Сталин встал, сказав: - Отныне
Главным станет алюминий!
Тихвин мал, чертовски мал.
Все вниманье – на Урал!
Не молчи, земляк Лаврентий,
Мы с тобою не в Конвенте.
Не построишь за пять лет –
Принесешь мне партбилет.
-Из какого древа высечь
Мне народу полста тысяч?
Чтоб построить весь завод,
Нужен знающий народ.
- Мы расширили границы!
Взяв «ежовы руковицы»,
Русский люд, как исполин,
И поляков, и румын.
Мало будет бессарабов
Для устройства лётных складов.
Пригоню к тебе взашей
Литов, эстов, латышей.
План строительства в Госплане,
Подписал его заранее.
Счет пошел. Лети в Спецстрой.
Нынче год сороковой.
4.Поезда ходили спозаранку
На пустую станцию «Волчанку».
С лязгом раскрываемый вагон
Высыпал рабочих на перрон.
Тачки выносили и лопаты
На перрон, не крашенный, дощатый.
Люди выносили изо тьмы
Кирки и тяжелые ломы.
Ровно двадцать гулких эшелонов
Приползло сюда с Уральских склонов.
В каждом по полтыщи человек,
Многие остались тут на век.
Словно сваю каждого прибалта
Вбила в грунт турьинская кувалда.
И людей последний хриплый стон
Хоронил фундамента бетон.
Шел декабрь, кончался сорок первый.
У страны натянутые нервы.
Снег вскипал от взрывов под Москвой,
И от тифа лопался Спецстрой.
Там румын с прибалтами косила
Голода бесформенная сила.
Но Лаврентий Палыч рад звезде
Маршала всех войск НКВД.
Он писал в ответственной записке:
«Сдал разрез сверхплановый в Карпинске.
Запросил к строительству теплиц
Двадцать тысяч новых рукавиц.»
Маршал ждал ответ не по-бойовски,
Гладил взглядом телефон кремлевский.
Но на генсека хрип : «рагора хар?»
Он проблеял : «каргат», - как архар.
- Посылаю я тебе на Яик
Двадцать тысяч новеньких фуфаек.
Столько же ботинок без шнурков
С батальоном отставных стрелков.
Я намел в сусеках не солдатских
Немцев крымских, волжских и кавказских.
Ровно сорок трудовых колонн.-
И замолк кремлевский телефон.
Посмотрел вокруг Лаврентий в оба
И сказал ему: «Спасибо, Коба!»
Прошептал, смеясь: «Не ссы, пахан»,-
И добавил: «шени могит хан» .
5.Вождь учил, дороги к изобилию
Неизбежно приведут к насилию.
И чтобы строился новый завод,
Нужен полуголодный народ.
Чтобы вывернуть жизнь наизнанку,
В первый ряд ставим хлеба буханку.
Поработаешь вволю, браток:
Хлеба ломоть и сала шмоток.
Не построить заводы без зоны,
Создадим трудовые колонны.
На пятьсот трудармейских вояк
Строим теплый трехнарный барак.
Безработных в Союзе навалом,
Из колхозов бегут пешедралом.
Тут сыграют нам главную роль
Хлеб, селедка, картошка и соль.
Трудармейцев немецкую спину
Можешь гнуть только на половину.
Выел первых, побалуй вторых
Цифрой страшных потерь фронтовых.
А мои в Сталинграде морозы
Поубавили степень угрозы.
Пусть на юг улетает орел,
Чтоб со свастикой - прямо в котел.
6.Говорят, идет работа,
Хорошо с седьмого пота.
За четырнадцать часов
С кожи слезет сто потов.
Нет перчаток от мозолей,
Все краснеют, как фасоли.
Пальцы в снег, потом в тряпье
Бьет охрана, ё мое!
Есть в базстроевской столовке
Можно строго по котловке.
Хлеб по карточке работ
От трехсот до восьмисот.
Ходят тут, накинув ватник,
Бригадир или десятник.
Он учитывает сам,
Сколько хлеба выдать вам.
На БАЗ-строе за два года
Вдвое вымерло народа.
Вставали в строй по стойке «смирно!»
Градирня с новою градирней
Пилой продольной небеса
Им усекали конуса
От жара угольной лавины
Вращались мощные турбины.
От них к печам бокситным тёк,
Вращая их могучий ток.
В них, словно лагерная сволочь,
Зло выщелачивалась щелочь.
И в смрадном чреве нутряном
Рождался белый глинозем.
Он из парной горячей, банной
Шел в электролизные ванны.
Там средь живых и мертвых вод
Его притягивал катод.
За ним дорогою стерильной
Он отправлялся в цех плавильный.
Затем, в прокатный, чтоб потом
Стать алюминиевым листом.
А утром майским в день девятый
И в год победный сорок пятый
Сирены ТЭЦ пальнули ввысь,
В один два праздника слились.
Но стяг, воздетый над рейхстагом,
Не равен был уральским флагам.
Солдаты битвы огневой –
Не ровня вахте трудовой.
С одной войной сошлась другая,
Гражданская и мировая.
Тогда казалось всем живым,
Что счет потерям восполним.
Но никакой металл крылатый
Не возместил людской утраты.
Свезли металл за тыщи миль
И сдали просто, как утиль.
34. ЭПИЛОГ
Просел на метр от ватерлиний
Краснотурьинский алюминий.
Разрез карпинский топит ТЭЦ,
А город стал как городец.
Склонился крест с тоскою мрачной
Над горькой цифрой пятизначной,
Течет в сибирские края
Игриво красная Турья.
Кто посмел в горнилах высечь
Жизнь одиннадцати тысяч,
Пригвоздив к бушлатам «зэк»,
Вместо званья Человек.
Гнал под ливень из палаток,
Бил прикладом меж лопаток.
Словно стадо на убой,
Звался - лагерный конвой.
Что конвой, коль два кумира,
Рвут когтями карту мира.
Я бы этаких владык
Сбросил в лагерный нужник.
От себя скажу: «Всей войны
Лишь проклятия достойны.»
Созову в единый ряд
Всех растерзанных солдат.
Как сказал воитель важный,
Гений схватки рукопашной,
Мол, все пушки замолчат,
Как схороним всех солдат.
К миру путь лежит не близкий,
Князь австрийско-италийский,
Не с солдат начнем, с гвоздей,
Вбитых в память двух вождей.
На хоронные оркестры ,
Выйдут весты и невесты,
Выйдут полчища солдат,
Что в земле кровавой спят.
Крикнут: «Знай, любой властитель,
До чужих земель любитель,
Что получишь, дай лишь срок,
Пепла собственный горшок».
Средь правителей советских
Улиц нету трудармейских,
Лишь трепещит на ветрах
Наш разъезд Ауэрбах.
35.Гандболистка
В Курсевич Соне даже в школе
Всех удивлял смешливый дар,
А хитрый розыгрыш в гандболе
В сто раз умнее, чем удар.
А после матча тренер Лошкин,
По кличке школьной – Буцефал,
Ей руки складывал в ладошки
И каждый пальчик целовал.
В концовке матча ноги – гири,
Но слал в атаку нас физрук.
У всех по две, у ней – четыре,
Четыре пары точных рук.
Победной радости минуты
Не всех девчат валили с ног,
Лишь Соньку парни-баламуты
Швыряли аж под потолок.
А время множит счет потерям,
Редеет наш спортивный класс,
Скажи нам, Соня, мы поверим,
Что ты разыгрываешь нас.
Жить в мире, пламенем объятом,
Нам с каждым годом тяжелей.
Тебе же с мамою и братом
Всем вместе будет теплей.
36.День ангела
Привет, Мухен, дружище школьный,
Прости, засох я, как сухарь,
Забыл, как перец малохольный,
День девятнадцатый, январь.
Мы шли по дроби голубиной,
Пропахшей серной кислотой,
Блеснул мне ножик перочинный
Под крышей школы жестяной.
Светил фонарик, как чинарик,
Нож имя Дуся прочертил.
Светил мне долго твой фонарик,
Нож карандашик твой чинил.
Швыряли в нас, ярясь, стожары
Луны свинцовое ядро,
И падал снег нам на гитары
Длиной с гусиное перо.
Светил нам праздник Новогодний,
За ним слезливый выпускной,
Я пел для всей девичьей сотни,
А Сашка – только ей одной.
Я шел по штольням Эвридики,
В армейском Питере служил,
Снимать кино сумел во ВГИКе,
Везде фонарик твой светил.
Ты улетел дорогой лунной,
Угнав отцовский параплан,
А ножик с ручкою латунной
Ты взял и сунул в свой карман.
Ты слышишь шум Сан - Себастьяна,
Где век роится кинознать,
Твой приз за роль второго плана
Пришлось мне трижды получать.
Я вспять мотаю наши леты:
Вот брат твой, ты с отцом в трико,
Мать чай нальет, подаст конфеты
С названьем «Птичье молоко».
Я у голландской печки греюсь,
Тык пианино и запел
Про Леньку, Витьку, про троллейбус,
В который сесть ты не успел.
37. Ночная смена
Автобус шахтный вез ночную смену,
Гнул ковыли донецкий суховей,
Он все взлетал, чтоб сдуть пивную пену
С гигантских кружек, доменных печей.
Салон курил кто так, а кто с похмелья,
Кто сладко спал, уткнувшись в потолок,
Всех через час проводит в подземелье
Шахтерский бог и царь чертополох.
Я всех вожу в «козе» по горизонтам
По штату меня кличут - плитовой,
Но только опрокидчице я с понтом,
Машу с улыбкой ласковой рукой.
Ее брезент нисколько не горбатит,
Хоть каска с сапогами – весь наряд.
Меня, то нежность с жалостью окатит
К вдове, что стала год тому назад.
Все после смены баловались в баньке,
А женский душ – полшага от двери,
А «розы», хором крикнув нашей Аньке:
«Потри нам спину! Черт тебя бери!»
До Анны было множество охочих,
Но Нюра пресекала грязный блуд,
В то лето к ней посватался проходчик,
Он пил, как конь, но все ж не как верблюд.
Сапфиры шли с гагатами брюнетке,
А перстень золотой не портил вид…
Не ведали об этом вагонетки,
Что каску ей вдавили в опрокид.
Мы знали, что под простынью таится,
Нам смерть на миг раскрыла ворота,
Спекалась кровь в раздавленных глазницах
И в уголках улыбчивого рта.
А через месяц вновь нужда в оркестре,
И снова жизнь вильнет не тем путем,
Проходчик Конь падет на ровном месте,
Проткнувши грудь своим же долотом.
Нарушен мир в Донбассе однополом,
Он был не глуп, но все-таки оглох.
Уже не рад умершим новоселам
Шахтерский бог и царь чертополох.
Автобус ждал. Никто не шел со смены.
Гнул ковыли донецкий суховей,
Мороз крепчал, бил кулаком о стены,
Разбитых кружек, доменных печей.
38. Масличная неделя
Февраль, двадцатое число,
Семнадцатого года.
От снега чисто и светло
До крыш, до небосвода.
Февраль пришел в себя едва,
Ему в трамвайной давке
Два дня снесли - два рукава,
Теперь он в безрукавке.
Ему, конечно, хоть бы что,
Без шапки, без портфеля!
На юге ходит без пальто
Масличная неделя.
Зовут соседи на обед,
Оладийный, обильный.
Брат не звонил мне десять лет,
Вдруг зазвонил мобильный.
«Здорова, брат!» «Привет, братан!»
И дальше не по фене:
«Приехал гость дальних стран,
Вернее, из Тюмени».
Спустя минуту вновь звонок,
Он мне особо дорог,
Прочесть зовет две тыщи строк
Лицей из двух восьмерок.
Прочел и еду на такси,
Верней, на «Волге» школьной.
Вдруг смс: «Прошла УЗИ»,
И доченьке не больно.
Жена оглохла от примет,
Что аист прилетает,
Она, тому как десять лет,
Стать бабушкой мечтает.
Сегодня праздник, лей в стакан,
Коробку ставь с «Шармелией»!
Привет, вино «Шато Легран»,
С масличною неделей!
Варенье ставь и жарь блины,
Ставь сыр девичий «Чечел»,
На праздник мы обречены,
На счастье в этот вечер.
А в музыкальный юбилей
Великого Леграна
Мы купим внученьке своей
И форте, и пиано!
Пусть внучка в свой двадцатый год,
Скажу в порядке бреда,
В Миланской опере споет
Все сто романсов деда.
«Привет, бабуля! Здравствуй, дед!
Все черное побелим.
Мы из масличной шлем привет
Всем будущим неделям!»
2.Вхождение в мир
Привет, Катерина, принцесса Валенсии!
Не бойся всю жизнь провести в благоденствии.
Свети в первый день и столетия за ним,
А мы все, чем можем, тебе подсобим.
Поможем принцессе-красавице вырасти,
Устроим в России, в Украйне паблисити.
Родители дочке покжаут пример,
Как жить в «Касастар», не топя Моринер.
Они же Вам выдали, Ваше Высочество,
Прекрасное имя, чудесное Отчество.
Шепните, принцесса, можно во сне:
«Давайте скорее Пал Палыча мне!»
Мне ближе шторма, чем спокойные бризики.
Мечтаю летать в небесах метафизики.
Прекрасна Земля и ее небосвод.
Садитесь в коляску, вот Ваш звездолет!
3.Последний вечер
В последний вечер перед родами
Мы шли средь уличного гвалта
И пили кофе с бутербродами
В ночном кафе «Марина альта».
Мы шли по парку с водопадами,
Фонтаны ввысь взлетали тонко.
Все покрывалось эскападами, игрой ребячьего пинг-понга.
Смешалась речь с рекою Темзою,
Великим Рейном и Дунаем,
С глубокой Волгой, дальней Пензою
Да и с моим Кубанским краем.
Горят во всю глаза дочерние,
Мы в пятером стучим у входа:
«Открой ворота нам пещерные
Сим-Сим семнадцатого года»!
Не зря смеемся мы
Не зря смеемся мы на «Кодаке»
И пьем Ламанчу в ресторане,
Родные мы, но все же, все-таки не угадать нам все заране…
В природе все неукоснительно,
Жизнь вызывает уваженье,
Две даты светят приблизительно,
Две даты: смерти и рожденья.
4.Если двое из больницы возвращаются втроем,
Значит, имя той больнице не больница, а роддом.
День Рождения Принцессы
Девятое июля, воскресенье.
В роддоме валенсийском «Манисес»
Раз в семилетку праздник - День Рожденья,
Для всех рожденных к полудню принцесс.
К примеру, Катерину приведу,
Рожденную в семнадцатом году.
Ей выпал век и дивная страна,
В которой она первой рождена.
5.
Хороша у немцев смазка,
Не стрекочет, не скрипит:
Трехколесная коляска, как по воздуху летит.
Едет мягко, едет споро,
Дети чувствуют прогресс,
Хоть коляска без мотора-
Стоит так, как «Мерседес»
Вот и славный переулок,
Что ведет из «Корт инглес»
В райский скверик для прогулок
Новых принцев и принцесс.
На ветвях гнездятся стаи
Совы, горлянки, дрозды.
Вам по просьбе попугаи
Запоют на все лады.
От кустов не сводит око
Похититель мелких птиц:
“Дрон” по имени Сорока
Склюнет дюжину яиц.
В пиренейские вершины,
Раздробивши в пух и прах,
Квадрокоптер ястребинный
Тащит горлянку в когтях.
У реки своих двойяшек,
Что без цели кажут прыть,
Пеликанша без промашек
Учит сибосов ловить.
Цапля тоже щурит веко,
Знает, стоя до зари,
Что у рисового чека
Есть лягушки и угри.
Вон бежит, не сняв сапожек,
Обогнав ужей и жаб,
Удалой колючий ежик
В парикмахерскую «Краб».
Прячась между зеркалами,
Краб живет десятый год.
Он железными клешнями
Только ежиков стрижет.
Полетел в свой летний хаус,
Словно добрый домовой,
Наш летучий Микки Маус,
Чтоб поспать вниз головой.
Смелый рыцарь всемогущий
Не похож на грызунов,
Ловит он в свой плащ летучий
Наглых мух и комаров.
Краб, освоясь по-немногу,
Чтобы вдвое лучше жить,
Может догу и бульдогу
Мигом хвост укоротить.
Утки все в прическах красных
Белым платьицам под стать,
В акваториях внеклассных
Учат клиньями летать.
Все забавны, все артисты,
Их сбирают в дальний путь,
И летают серфингисты
Без боязни утонуть.
В жизни все уроки строги
Стоит выйти за фольварк,
Но у детства три дроги:
В цирк, театр и зоопарк.
Три дороженьки прямые,
Три без грязной чехарды.
Остальные все кривые
В никуда и в никуды.
Так прошли семь дней недели,
Папа с мамой сладко спят.
Мы с дедулей облетели
Наш дворцовый зоосад.
Дед принцессу убаюкал
Обещаньем твердым, что
Сходит с ней в театр кукол
В цирк волшебный «Шапито».
«Колыбельная»
Дети зарождаются в яблочных садах
Под небес всевидящим, не дождливым оком,
Матери приносят их в белых подолах,
Кормят их своим молочным соком
Спи моя родная, крепче засыпай!
Все пути закрытые – открыты
Пусть тебе приносит желтый попугай
Огненных свечей метеориты
Время пряжу скрутит в шелковую нить
В небо кинет огненные стружки
Ты поможешь сестрам елку нарядить
Братикам подашь свои игрушки
Созывайте сестры братьев в хоровод
Вас сегодня больше стало втрое
Пусть сестер родные прячут от невзгод
Братья скоро выбьются в герои
Катя, катер, катерок
Формы фантастической
Нам явится надо в срок
На второй космический
Подавайте кушать мне,
Что дадите – слопаю:
Полетала я во сне
Надо всей Европою.
« Дядя Боря-Военврач»
Мы жили в Абхазии, прозванной раем,
Вблизи Гудауты приметили дом,
Наш домик ходил по расшатанным сваям
Чуть-чуть бы и рухнул от ветра с дождем.
Отец кузнецом был седьмого разряда,
Но в местном колхозе работ не нашли
Для немцев одна лишь бывала награда:
Валите скорее с грузинской земли.
Пред тем как уехать, черешней обпились,
За яблочным соком был сладкий инжир.
Мы плавать с кубышками быстро учились.
Без масок ныряли в неведомый мир.
Нас греки из Понта не брали на пушку,
Отцы запрещали им сеять хулу.
Они нас учили швырять закидушку
И сетью ловить камбалу и иглу.
Носили юнцы по дворам барабульку
Ставриду, ершей и веселых бычков
В дворах снаряжали коров на прогулку
И лился с лугов их восторженный рев.
До губ посиневших мы с морем прощались
Когда, словно слепни, из горных щелей
Три МИГа серебряных мимо промчались
И гром громыхнул, распугав пескарей.
Автобус вдоль моря довез до Сухума.
Сходили в питомник смешных обезьян.
В станице Кавказской средь гама и шума
У нас утащили один чемодан.
А вот и столица привольной Кубани,
Не очень приветлив ночной Краснодар.
Сухую тарань продают на кукане.
А тут же пивной да и винный базар.
Мы дом отыскали в соседней стонице
Прилипший к столице трамвайным путем.
Дома под соломой, щепой, черепицей
Но мы под железом нащупали дом.
На целый, конечно, рублей не хватило
Поднимем, достроим в текущем году.
Колодец отчистим от грязи и ила
Превать, что удобства в сливовом саду
Наш дом приосанился, встав на фундамент.
С широкой верандой и чистым двором
Его приукрасил цементный арнамент
Не спала семья на полу землянном.
Зашел к нам сосед волейбольного роста
С женою привел он своих близнецов
Знакомиля он деловито и просто:
Майор, военврач, дядя Боря Попов.
Сумма шедших от зимы
Мы сидим как на насесте
Возле свечки восковой,
Что всегда на третьем месте
После солнышка с луной.
Дождь прошел, забыв галоши
Вновь за новою водой
Впятером стучим в ладоши
Расскажите, дядя Боря, нам про самый первый бой.
“Начал службу я медбратом
Весь наш курс на весь семестр
В боевом тридцать девятом
Летом бросили на Днестр
День ползем, второй без боя
Вески польские окрест
Солнце, как яйцо крутое,
Речка Буг, а крепость Брест
С белым флагом шли поляки
Сорок тысяч человек
“Мы сдаемся вам без драки”
Фюрер хуже, чем генсек
Под винтовочные трески
Всех плененных полонян
Отвозили в лес смоленский
Или прямо в Магадан
Мы в зеленом, немцы в сером
Трехлинейки, автомат…
Красной армии с рейхсвером
Был торжественный парад
Аты-баты шли солдаты
Ружья тяжкие длинны
Нам бы немцев автоматы
Век не знали бы войны
Знамя красное качалось
Черной свастике назло
Наша практика кончалась
Мы спокойно возвращались
В наше Царское Село
Финская война
На землице шведо-финской
Петр им выдал злата пуд,
Век стоит наш медицинский,
наш военный институт
Он стоит слегка сутулясь
С поседевшей головой…
Вновь война нам улыбнулась
Обгоревшею кирзой.
Злой зимой тридцать девятой,
Вдвое злой сороковой
Здравствуй хитрый Йоулупукки
Страшный финский дед Мороз
Как твои солдаты слуги
Смело шли на сенокос
К нам в лечебные чертоги
Зимней той передовой
Привозили ноги, ноги
С обмороженной кирзой
Для войны театр действий
Не предмет для мелодрам
Но трудились в красном месте
Сразу восемь пилорам
Восемь операционных
Здесь трудились не за страх
Сотни мальчиков зеленых
Разошлись на костылях
Их добьет жестокий обер
Перекроет весь озон
Кабы знал тотчас бы помер
Наш Исаак Виссарион
В сороковом ненастным летом
На нашем бале выпускном
За все пятерки по предметам
Вручен с отличием диплом
И в тот же день под алым стягом
Мне выдан кортик моряка
И кубари с почётным знаком
За двадцать лет в РККА
39. Триптих «Аэрофлоту»
I
Три стюарда, три пилота,
Печь и кофе-автомат.
Под винтами самолета -
Рим, Нью-Йорк, Москва, Белград..
Вас с комфортом донесет
В двести стран «Аэрофлот».
II
Мощь турбин перевалила
За барьер сверхзвуковой.
«Здравствуй, Бон Париж!», - манила
Омск с Москвой и Астаной.
Обеспечит Вам комфорт
Всепогодный русский борт.
III
Мощный Илья Муромец Первой мировой,
АНТ- проходчик северных широт
После битвы гибельной, в схватке грозовой
Основали русский пассажирский флот.
Мы живем порой ударной,
Нам мечтать не надоест,
Чтобы был к Звезде Полярной
Вдвое ближе Южный Крест.
40. Жребий
Корабль наш вел из гавани Цемесской
За трос буксир с кокардой милицейской.
Нас провожал веселый детский хор,
У всех певцов на майках цвел костер.
Мной сегодня жребий брошен
Быть с тобой, а не с другим.
Перед тем, как быть хорошим,
Стань хоть чуточку плохим.
Был хорош наш белый танец,
Чуть меня он не спалил,
Ты несмел, как новобранец,
Хоть вчера АС тушил.
Ты поверишь сердца стуку,
Сердце бьется горячо,
Поцелуй мне, милый, руку,
Щеку, шею и плечо.
Губы тоже улыбнулись,
Не забудь о них и впредь!
Чтоб от счастья задохнулась,
Я пред тем, как умереть.
Месяц лихо прянул в выси,
Мы с тобой идем в кино,
Я - студентка из Тбилиси,
Ты похож на Мимино.
Отсветило солнце красно,
Месяц взрезал колею,
Что нам делать стало ясно
После встречного люблю.
Новоросс устал от дыма,
За горою скрылся пляж,
Не «Титаник», а «Нахимов»
Звался белый лайнер наш.
41. Сотый феврамарт
Минуло в марте сотня февралей,
Гремучих съездов, сессий, революий,
Народ страны в обносках «жигулей»
Донашивает «фордовские» бутсы
А в доль границ колючий частокол
Курочат грунт сапёрные лопаты
Но только власть санирует укол
Приветствую ответ подслеповатый
В сто дней самодержавие сметено,
Был напрочь мир отвергнут сепаратный
Империя под Псковом ищет Дно,
И мнёт мундир казачество парадный
Предеали все: центристы, леваки
И вся семья соборная с сысоем …
Он втёр в перрон солдатские плевки,
И сам пошёл не за, а под конвоем
Проплыл Урал фабрично-заводской
И вздрогнул царь от мысли чёрно-белой:
Дружил бы с Францом, Вилли, Абдулой.
Вёл свой «Штандарт» в Босфор и Дарданеллы.
«Колол дрова, с детьми носил в сарай,
Играли с Алекс в «безик» до заката…
«Храни Вас Бог»! и подпись Николай.
А в дневнике зачёркнутая дата.
42. Чертополох
Стоит в кустах как пограничник
В лохмотьях листьев и шипов
Пугач воров полей клубничных
И страж черешневых садов
Глядит с прищуром вдоль просёлка
Как трактор режет полупар,
И только маленькая пчёлка
Без спроса пьёт его нектар
Ночами он страшнее смерти,
Колюч, как древний саксаул
От них шарахаются черти,
Вопя истошно: «Караул!»
Его ветра секут по коже
Шипят как змеи: «Чтоб ты сдох!»
Стоит на чучело похожий
Мой старый друг - чертополох.