Из ясеня ран смола,
янтарь или кровь текла,
смуглый мазут, итак,
что эта темнота?
Дерева странный нрав, рана, но бел рукав.
Брусок пахнет нефтью, но делает вид, что мак.
Издревле водилось – мимикрия под мак.
Влечение? Скрой, чудак.
На love множество облав.
Первый всегда впадает
в панику тот, кто знает,
ветки ему ломает
тот, что его ласкает.
Много листьев лап
на ветру дрожат,
ветер сильно дует,
скоро отпадут.
Там звезда горит,
не звезда горит,
ее век отпет,
все равно торчит.
И луна дрожит,
проглотила ком.
Все плывет в никуда отчего-то
и кого-то с собой зовет.
И ничто не изменит,
эта вахта без смен.
Весь великий масштаб
стоит не согбен.
Вдохновленный вселенной
гроб незабвен,
это главная сцена,
нет мизансцен.
Бьет в виски звонкий гонг,
будит эхо у крон,
синий лес – охламон,
чтоб ему было пусто,
ветвей миллион.
Все молчит отчего-то
и молча меня проймет.
Скрещен ветвей крест,
это один рэп,
даст на заре фору
ядом твоих змей.
Все пошло в крен,
все пошло в тлен,
пень или хрен?
Я давно слеп.
Сказку подменит,
силу применит,
статья для артиста –
суд выступлений.
Радуга секса застыла в дуге,
я хочу тебя, милый, на пэ и на хэ.
По сырым местам, где и света нет,
как листок дрожащий в серой ольхе,
как сознания рыбка в серой ухе,
я плыву к тебе цветком побед.
Ход не напрасен в серости масел,
местности мразей стихо сарказма.
Берега рек в песке
роза тебе в шипе.
Тихо, не плачь, это всего лишь рубеж для бегств.
Панорама надменна
понимает – подмена.
В столкновении слаб,
нет охот на оленя.
Есть охот на рога,
шкуру меха вселенной.
А душа – пустота
и пуста ойкумена.
Территория звона
и экспансия гона,
ареал региона –
неизведанный он,
от ветвей в сердце густо, в крови марафон.
Все ревет отчего-то и клетками в клапан прет.
Во рту серые илы,
мутно, вязко, вполсилы
я дышу, чтобы лились
и почище приснились.
Я хочу быть живая и любимый любимец
мне писал о надежде
придонными свыми.
Липкими, скользкими, так моросит,
вода в реку летит!
Разбиться проси.
И жить вразуми.
Но как она летит
над всеми людьми, словно падает с неба в любовь напрямик,
и ей пофиг, что мокрый и мертвый язык.
С последнего шанса,
пустого дебата,
день или ночь одинакова рамка.
Помнит урок, сидела без ланча,
вид так заманчив
или обманчив? Но.
Так хорошо
и пусть фуфло,
но для него,
ему музло.
Дырок не счесть в старом дуршлаге,
но в этой влаге я главный трагик.