Дождь над Парижем
(цикл стихотворений)
Увидеть Париж и умереть
Илья Эренбург
I
Дождь над Парижем.
В тихой таверне
жарится рыба, жившая в Сене.
Кот-рыболов гуляет улицей –
самой узкой из всех улиц.
Если не хочешь,
то и не верь мне,
но этот Париж – самый осенний…
…Месяц всплыл королевской устрицей –
самой вкусной из всех устриц.
Ловко – так – бальзамический уксус
влит шеф-поваром на сковородку!
Готика в камне,
в сердце,
в тарелке.
Ливень
и –
старые замки.
Медный фонарь освещает тускло
то ли рыболовецкую лодку,
то ли острые контуры стрелки –
видишь – там – тайные знаки?
Дождь над Парижем, –
всё равнозначно –
площади,
скверы
и –
переулки.
Где-то возле
ворот Сент-Эсташа,
и –
каменный страж Парижа,
и –
химеры на двери чердачной
мокнут,
плачут,
целуют руки
осени – ведьме – красивой и страшной, –
чёрт с ней – с иммигранткой рыжей.
Это не просто
слёзы Парижа –
это и время вечерней мессы,
это и возглас из преисподней,
и –
близость съёмной квартиры:
голос – всё мягче,
губы – всё ниже,
руки на том – неприличном – месте...
Хочешь – не верь мне, но дождь сегодня –
самый лучший из всех в мире…
II
Парки, фонтаны.
Башни, соборы.
Каменных лестниц
сотни ступеней.
В каждой скульптуре –
символ свободы,
символ какой-то страсти – осенней.
В камне Людовик:
цифра шестнадцать –
римская – ниже,
на постаменте.
Знаешь, а камни могут шептаться
с ветром, –
их шёпот можно заметить.
Что за погода!?
В глотках горгулий,
будто, застряли реки – недавно –
и оцепили,
и обогнули
остров судьбы самого Нотр-дама,
и затерялось в небе высоком
всё, что возвёл над городом Эйфель,
и к фильтрующих дождь водостокам
в страхе прижались Луврские эльфы, –
так совместился
с осью Парижа
пик ревущей во тьме непогоды.
…Камни, как люди.
Но… не бесстыжесть –
их обнажённая грудь и бёдра,
это – искусство,
это – Да Винчи:
схемы,
идеи,
рисунки,
эскизы,
где с наготой – полночной – граничит
утренний свет его Моны Лизы.
III
Вид с колоннады:
крыши Парижа –
плоские,
конусом,
призмой и куполом, –
ряд декораций.
Помнишь, они же
были в театре?
Мне кажется, кукольном.
Целая вечность –
крыши Парижа –
длинные,
острые,
в складках,
со шпилями.
Меряй – гуляй – не ради престижа –
ценность жилищ вместе с их старожилами!
Крыши Парижа –
беспрецедентность:
флюгеры,
росписи, –
выпуклость,
впадина.
Осенью беглой
несколько центов
в стыках сырых черепиц было найдено.
Части спектакля –
крыши Парижа –
мокрые,
скользкие,
свесами,
скатами.
Сделает чётки осень – нанижет
на бельевую верёвку дождь каплями.
Крыши Парижа –
жизнь возле неба
чаек и горлиц, отчаянных зрительниц.
Как на ладони – быль и легенда –
взрослая сказка с фантомами виселиц.
Тайны Парижа.
Вспрыгнешь на крышу
и разглядишь театральные мелочи.
…Только и слышу,
только и слышу –
сыплет заклятия
марионеточник…
IV
В Опере празднество:
дьявол оделся
в платье Марии-Антуанетты.
Это – расплата.
Это – возмездие.
Vive братство!
Vive республика!
Длинная люстра достала до кресла,
в кресле – она –
снизошла с портрета.
Гильотины острейшее лезвие.
Ах…–
восторг извергает публика.
Рощи Версальские:
вместо голубок
в райском саду – чёрные вороны.
Не пропадёт в палачах ремесленник.
Не устоят
стены Бастилии.
Сколько – немыслимо – девичьих юбок
о баррикады войны порвано!
Осознаешь, что случилось, если бы
мёртвые – нас – живых – не простили?..
Дождь кончается…
Призраки Оперы,
как прошедших времён реликвии, –
чувствуешь, что парят привидения,
что в Сен-Жерве восстали мумии?
Там, где питаются кровью тополи
(корни кровь из земли – не выпили
всю до сих пор) –
там не птичье пение –
хор Парижа из всех, кто умерли.
…Милый,
мой милый,
мой дьявольски-милый
город крестов,
могил,
подземелий,
город надгробий
и мраморных склепов,
для кардиналов и
епископов,
я влюблена в тебя,
будто, налили
чашу мне смертоносного зелья,
и я умираю, твоих секретов –
всех – не раскрыв,
всех чувств – не высказав.