Моё. Казахстан
Казахстан
Нам предстояло ехать на поезде в товарном вагоне, набитом скарбом переселенцев. Сначала укладывали то что не понадобится в дороге и не повредится от верхних нагромождений, другими вещами. Это были сундуки, кровати, шкафы, столы и стулья, а также различные инструменты и хозяйственная утварь. Посередине вагона между дверьми был проход, а от него в перёд и назад, вагон был забит до потолка вещами, сверху лежала одежда, одеяла и подушки. На этом всём, мы и расположились, кто спал, кто просто лежал или сидел. Посередине прохода, стояла буржуйка1 с длинной трубой, выставленной в окно наружу. Буржуйку постоянно топили и готовили на ней кушанья.
Я забрался на самый верх кучи, под самый потолок вагона, поближе к небольшому окошку и когда надоедало смотреть в окно, читал книгу «Повесть о настоящем человеке». В книге я наткнулся на непонятное для меня словосочетание (чёртова кожа), я у всех спрашивал, что это такое. Андрей мне пояснил что это такая крепкая ткань из которой был сшит комбинезон у лётчика Мересьева. За окном проплывали бескрайние поля и леса, а ещё длинные мосты через громадные реки: Днепр, Волга, Урал, Иртыш. Нам, как и всем остальным детям, нравились большие станции на которых всё приходило в движение. Мы выходили размять ноги ощутить твёрдую землю. Иногда родители нам с Галей, что нибудь покупали из еды и сладостей. Ночью мы наблюдали за различными огнями которые появлялись то в одном то в другом месте, то вдали, то вдруг совсем рядом. А когда стоянка была долгой, то все с нетерпением посматривали на семафор. Порой мы наблюдали какие-то громадные костры, пожарища, а то просто факелы из высоченных труб. Ехали мы бесконечно долго, так как на больших станциях к нашему поезду цепляли ещё и ещё вагоны с такими же переселенцами как мы. Чем дальше ехали, тем становилось холодней. Поезд стал бесконечно длинный и двигался еле-еле, мы то и дело, видели на поворотах, то хвост поезда, то паровоз чадящий чёрным дымом. Не обошлось без приключения. Играясь с детьми, Галя, каким то образом, скатилась с самого верха и попала на раскалённую печь. Крика было много, и каждый старался чем ни-будь помочь, за долгую дорогу успели сдружиться. Галю мазали разными мазями, у кого что было, но ожоги были серьёзные и Галя долго плакала, от нестерпимой боли. Проехали Уфу, Челябинск, Семипалатинск. Уже болели все бока, и уже ничего не интересовало, что проплывало за окном. Ехали уже довольно долго, становилось заметно холодней. А за окном уже лежал снег и мела метель. Мы начали затыкать щели в вагоне, тряпками и бумагой, так как дуло со всех щелей колючим холодом.
Наконец, глубокой ночью наш поезд прибыл в пункт назначения - на станцию Павлодар. мы сонные стали выгружаться на платформу, ноги подкашивались от долгого сидения и стояния не слушались. Дул свирепый морозный ветер, швыряя колючим снегом в лицо, забиваясь за воротник, в рукава и запазуху. Никто не был готов к такой напасти и все в панике стали кутаться во всё, что только можно было найти в этом ночном хаосе. Нас быстро рассадили на бортовые машины, которые уже стояли у перрона, укрыли сверху тулупами, от которых пахло овчиной и табаком, аж щипало в горле. Мы поехали дальше, в кромешную темноту, едва пробиваемую тусклыми фарами грузовиков. Ехали очень быстро, а может это только казалось. Дуло со всех сторон, руки и ноги мгновенно окоченели, так что жить не хотелось. Боясь шевельнуться, так как любое изменение положения открывало дырку, куда мгновенно врывался колючий, холодный ветер. Мы оцепеневшие от холода, летели в неизвестность, и с нетерпением ждали, какого нибудь конца.
Машину бросало на ухабах, каждый толчок отдавался болью в измученном теле. Изнурённый такой ездой я стал проваливаться в сказочный сон, где было тепло и уютно… . Как вдруг машина остановилась, мы лежали не двигаясь, прислушивались.
«Ну что все живы?» Раздался откуда-то голос.
«Слезай приехали.»
Всё ещё не верилось, что всё кончилось, и мы живы. Мы начали выбираться из нагромождений одежды, которой были укрыты с трудом слезая с машины на окоченевших ногах. Кругом темень, метёт пурга, завывает ветер. Постепенно глаза начинают что-то различать, в отдалении горел огонь, из стоящей на снегу бочки. Ветер рвал и шматал огонь, отрывая куски пламени, которые тут же исчезали в темноте, а из бочки появлялись новые бесформенные колеблющиеся клочья огня. Вокруг собирался народ, с одной стороны переселенцы, подъехавшие раньше, с другой стороны, стояли странные люди в громадных меховых шапках с узкими щёлками вместо глаз и с жиденькими усами. Эти люди похожи были на каких-то пришельцев все одинаковые, молчаливые, небольшого роста. Запылала ещё одна бочка и несколько костерков из тряпок облитых соляркой. Всё это пылало и трещало, освещая собравшихся вокруг людей, которых становилось всё больше и больше. Постепенно первое замешательство сменилось любопытством. Меховые люди стали подходить к нам, переселенцам, ощупывали, здоровались и пытались что-то говорить на ужасно искажённом русском языке вперемешку с местным казахским.
После непродолжительного знакомства, к каждой семье назначали местного жителя, который уводил выделенную семью, к себе в дом, на временное местожительства.
Выделенный нам казах привёл нас к большому сугробу, в котором был прокопан снежный проход, в конце прохода дверь в жилище. Внутри жилища, нас окружила стайка детей разного возраста, которые дёргали нас в разные стороны и непрерывно что-то лопотали. они были пострижены наголо, чёрноглазые похожие друг на друга. Ребятишки были босые, и почти голые. В доме оказалось довольно тепло, и мы скоро согрелись и даже вспотели, начали раздеваться. Детишки крутились возле нас, трогая за рукава и заглядывая в глаза, бесцеремонно брали наши вещи, всё раскрывали и разворачивали. Но нам с Галей уже всё было безразлично, смертельно уставшие от дальней дороги, хотели только одного - спать. Мы с ней примостились на наши узлы, что лежали в углу и засыпали, несмотря ни на что. Я снова зацепился за начатый в машине сон и уже смотрел его до конца.
«…Тёплое солнце приятно ласкало, я с Володей и Алёшей Захарчуком лежу на шелковистой траве на берегу нашей речки Солёной. Прищурившись, наблюдаю за проплывающими высоко в небе ослепительно белыми облаками, находя в них очертания чего-то до боли знакомого. Прямо надо мной, высоко в небе, застыл жаворонок и льёт сверху свою звонкую бесконечную песню. Переворачиваюсь лицом вниз, прямо перед носом в траве, ползёт какая-то букашка, ей навстречу спешит муравей, волоча за собой длинную соломинку. На душе очень приятно и спокойно. Я начинаю подниматься над травой, сверху вижу как Володя с Алёшкой лежат прикрыв глаза. Моё тело легко парит над ними, потом я плавно лечу вдоль берега реки вижу других ребят которые купаются в реке. Рядом со мной пролетают разные птицы, жужжат стрекозы, порхают бабочки. Плавный поворот вот я уже над улицей деревни, вижу знакомые дворы, а вот и бабушкин дом. Бабушка копается с цветами, что насажаны вдоль двора, и напевает…
«Чорнобривцив насияла маты Як на ти чорнобриви погляну
У своим квитанковим садку Бачу матир стареньку
Там надиялась счастья зибраты бачу руки твои моя мамо
На свою незроджлыву судьбу Твою ласку я чую ридненька»
(укр. песня.)
Под вербой в тенёчке привязана коза которая, подняв бородатую мордочку блеет.»
Сквозь сон, уже давно назойливо пробивается в моё сознание. «Ме-е-е, ме-е-е….». Открываю глаза, крепко потягиваюсь, аж уши заложило. Яркий солнечный луч из окна уткнулся в пол застланный кошмой2. Светло, уже день, что он мне, принёс?. Всё, проснулся, хорошо! Ничего не качается, не гремит, только тоненькое «Ме-е-е, ме-е-е….». Я лежу на полу укрытый маминым пальто, рядом спит Галя. Передо мной стоят чумазые ребятишки и улыбаются. За ними в проходе в другую комнату стоит маленький ягнёнок и тянет своё бесконечное «Ме-е-е». Как только я встал с пола, ребяшки, шумно загалдели и облепили меня со всех сторон. Заглянул в соседнюю комнату, там мама разговаривала с хозяевами. Напялив обувь пытаюсь сориентироваться в поисках туалета. вышел в сени там в полумраке копошились овцы, куры. С другой стороны сеней замычала корова. Но чувствую что мне не до них, да ещё дети чуть ли не висят на мне. Наконец нашёл дверь на улицу повеяло холодом, но на солнце довольно тепло. Прижмурившись, осматриваю двор, вижу привязан телёнок, собаки, стоят стожки сена, туалета нигде невидно. Кругом кучи снега, видать с утра кто-то разгрёб снег от дома. Раздетые дети, не решились идти за мной на холод, это был мой шанс и я спрятавшись за дальний стожок, через пару минут был доволен жизнью.
Оглядев окрестность, я заметил в отдалённости несколько разбросанных в разных местах домов с бродившей живностью вокруг них. Все дома были низенькие без крыш с небольшой трубой, причем трубы были накрыты какими то тряпками и привалены камнем сверху, так местные жители сохраняли тепло в жилищах. А окна тоже закрывали наглухо в основном старыми подушками. Неподалёку находился колодец с высоченным журавлём3 но без сруба и без ограждения. Ну что ж пройду в дом на растерзание этим туземцам.
Как только я вошёл в комнату, всё повторилось, дети загалдели и облепили меня по сторонам. Галя тоже проснулась и постепенно приходила в себя, озираясь по сторонам, но без всякого энтузиазма. Видать, болели ожоги полученные в вагоне, она звала маму, как обычно. Мама была в соседней комнате с хозяевами, решали житейские проблемы. Вошла мама успокоила Галю и вынесла кулёк с печеньем и дешёвенькими конфетами, угостила всех ребятишек и нас с сестрёнкой конечно. Потом мы все сидели вокруг большого самовара и пили зелёный чай с молоком и с лепёшками, и с сушённым кисло-сладким сыром в виде рогатых комочков.
Чай был очень вкусный, причем его пили без сахара и пили много так как здесь, это была основная еда. Здесь же сидели хозяева дома, такие же как и дети узкоглазые и смуглые с лоснящимися лицами. Хозяйку звали Батима а хозяина Казбыш, он воевал танкистом во время войны с Германией, и мог говорить по-русски, он и был нашим переводчиком первое время. Вскоре мы все сидели потные и разгоряченные от чая.
По мере моего знакомства с семейством казахов я уже стал различать их и они уже не казались мне одинаковыми. Самого маленького мальчишку, лет четырёх, худенького с большой круглой головой, звали Чуматай, он был самый спокойный. Его сестрёнка Калсыма была на год старше, шустрая девочка, она постоянно демонстрировала нам свое платье, обшитое множеством мелких монеток с дырочками. Когда девочка смеялась, у неё на щеках появлялись ямочки. Распустив волосы, она кружилась в своем звенящем и сверкающем платьице, и была похожа на сказочную фею. Калсыма с первого знакомства очень подружилась с Галей и они, постоянно не обращая ни на кого внимания, увлечённо игрались с какими-то тряпочками , куклами и стекляшками.
Были ещё мальчика примерно моего возраста 8-ми и 9-ти лет они мало чем отличались друг от друга, с продолговатыми головами, лопоухие и чуть повыше меня. Ужасно бестолковые, кроме наших имен из русского языка они больше ничего не усвоили. Мальчишек звали Абай и Чапай они отличались фантастической наглостью, и были очень искусны по части украсть что плохо лежит. От них приходилось всё прятать, родители ругали их иногда, но от этого они наглели ещё больше.
Мои родители целыми днями находились на работе, в поле с тракторной бригадой осваивали целинные земли, корчевали, распахивали, сеяли озимые и т. д.
Меня определили в казахскую школу, где для русских переселенцев был образован класс в котором собрали учеников с3-его по 9ый класс. Учитель практически занимался с каждым учеником отдельно, так как тут были ученики разных классов, да ещё и разных национальностей русские, украинцы и белорусы. Только казахский язык учили все вместе, язык мне показался несложным, я вскоре мог даже читать по-казахски. Из окон нашего класса я иногда видел, как казахи старшеклассники маршируют во дворе школы с воздушными винтовками за плечами. Вечером моя мать убирала в школе и я приходил с ней и с увлечением пересматривал подшивки пионерской газеты на казахском языке, даже кое что, с трудом, но читал при свете больших керосиновых ламп которые свисали с потолка.
Так однообразно проходила день за днём вся зима. Правда было несколько событий, которые врезались в память. Однажды ночью мне пришлось выйти на улицу, ночь была сильно морозной аж потрескивало. Когда я вышел из дома то обратил внимание что на дворе светло от яркой луны и прямо передо мной посреди двора стоит овца задравшая голову к небу. Овцы очень безобидные животные и я их совсем не боялся, поэтому подошел к овце привлёкшей чем то моё внимание. Я даже тронул её пальцем, овца тут же повалилась на снег с глухим деревянным звуком в её тусклых глазах отражался свет луны. Я забыл зачем вышел, побежал в дом разбудил почти всех и, как мог объяснил что видел. Казбыш и два старших мальчика выбежали во двор глянули, вернулись в дом, и легли спать, а Казбыш сказал мне что кто-то не загнал овцу в помещение, вот она и замёрзла. А потом ещё было несчастье, заболел самый маленький в доме, Чуматай. Спасти мальчика не удалось, он умер. Его обернули в белую материю и захоронили в этот же день, в глубокой могиле в выдолбленном углублении сбоку в сидячем положении. На похороны приехал на коне пожилой казах, родственник из другого аула, на нём было много меховой одежды и большая меховая шапка. Он долго снимал эти одежды, одну за одной, как капустные листы. На ногах были одеты большущие валенки а под ними ещё одни мягкие, кожаные маленькие. И когда наконец он всё это снял то оказался маленьким сухоньким стариком с жиденькой бородкой. Омыв руки, старичок прошёл в угол комнаты, застелил маленький коврик на полу и, став на колени, стал бесконечно долго молится, вздымая руки кверху и потом опуская голову до самого пола, без конца повторяя молитвы.
Выполнив весь этот ритуал, только после этого старый казах стал общаться со всеми. Не преминув при этом поминать Аллаха.
В большие праздники, кроме чая, в доме Казбыша готовилось и другие блюда, в основном, это плов и бешбармак. Бывал в доме и кумыс, но его нам давали немножко и не часто. Когда Батима делала бешбармак, то сначала раскатывала при помощи круглой палки большие тонкие листы из теста, размером до метра. Эти листы укладывались на подушки для подсушки. Подушки толи от теста, толи от вечно лоснящихся лиц спящих на них блестели как клеёнка и были серого цвета. Потом листы резали на полоски, и варили в мясном бульёне, в большом казане. Когда блюдо было готово, казан ставили на полу, садились все вокруг него, скрестив ноги. И начиналось пиршество, причём руками без вилок и без ложек. При этом у всех жирный бульон, стекал по щекам, бороде, но это никого не смущало и жирные руки вытирали об хлеб, который тут же съедали, дети обтирали руки и лица обо что попало. После жирной трапезы обязательно зелёный чай с молоком.
Как то мы с мамой вдвоём сидели возле окна и увидели, как наш местный забияка молодой телёнок перед окном играл с какой - то толи фуфайкой, толи с шинелью. Он забавно взбрыкивал ножками и бодал свою игрушку катая её по снегу пытаясь подбросить и иногда ему это удавалось. Мы смеялись до слёз но потом эта игрушка нам показалась очень знакомой, вроде даже Галино пальтишко да ещё и с маминым шерстяным платком в который обычно мама закутывала Галю.
Мама перестала смеяться оглядела комнаты побледнев выбежала из дома. Под окном, так и есть в пальтишке с платком оказалась Галя, вся заплаканная с выпученными глазами но живая и здоровая. Когда она успокоилась и окончательно пришла в себя, то мы опять посмеялись все вместе, что всё так хорошо закончилось. До весны наша жизнь в ауле текла скучно и однообразно.
Пришла весна снег стал стремительно таять заливая всё вокруг, куда ни глянь кругом вода. Мы не всегда могли добраться до школы, тогда за нами приезжал трактор с большими санями которые тащились за трактором по мокрой земле и необъятным лужам. Солнце пригревало всё сильней и сильней с каждым днём, лужи просохли и оставались только кое где по оврагам и ямам. Стало веселей, запели птицы, зазеленела травка стали распускаться почки на деревьях. Занятия в школе закончились если это можно было назвать занятиями. Мы почти не учились от нас требовалось только сидеть тихо и не шуметь во время уроков. Иногда старшие ученики что умели читать, читали вслух для всего класса.
С местными ребятами мы играли редко, они наших игр не понимали и вообще сторонились, как неверных из-за того что мы ели свинину. Для мусульман это большой грех. А переселенцев разбросали по аулам и хуторам так что своих ребят с которыми мы приехали мы видели только в школе.
Как то ранним утром я вышел из дома по нужде, зашел за стожок и только присел как вдруг передо мной появился тот самый бычок забияка что зимой трепал Галю. Я поднялся с корточек бычок боднул меня в живот и подхватив меня на рога взбрыкивая ногами понёс меня по двору сверкая моей голой попой. Я кричал со всех сил, «помогите, помогите», и инстинктивно вцепился в шею телёнка, не зная что делать дальше. От такой бешенной скачки мои шаровары сползли бычку на глаза и он стал мотать головой и пятиться задом . таким образом бычок до пятился до стены дома и остановился опустив голову до земли. Я тут же соскочил с него и бешеным галопом со спущенными штанами забежал в дом. После этого происшествия, я стал осторожней и не раз сам гонял палкой этого бычка.
Я вскоре нашёл для себя занятие - ходил по окрестностям находил небольшие лесочки и кустарники которые образовывались в низинах где задерживалась влага. Там я отыскивал гнёзда птиц и собирал яйца, приносил их домой и жарил для еды, потому что есть хотелось всегда. Плоховато было с едой. В этом занятии я сильно преуспел знал какие яйца можно есть и где и как их найти. Самыми лучшими были сорочьи и коршуновы. Они были по вкусу как куриные но менше по размеру. Потом шли утиные и самые невкусные были вороньи.
У хозяина дома Казбыша, был немецкий мотоцикл «Цундап» ещё с войны, и вот мы со всей детворой тягали по двору пытаясь завести. Мотоцикл чихал кашлял но не заводился, но хоть какое-то развлечение. Это бесполезное занятие скрашивало однообразное и скучное времяпровождение, ни речки ни озера для купания здесь не было. Мылись все прямо в доме где жили, в печке раскаляли большие камни укладывали их в углу комнаты и поливали водой и в образовавшемся облаке пара все и мылись обливаясь потом. Спали тут же на полу застеленном кошмой-ковром. По воскресениям в местном клубе старшая молодежь из переселенцев ставила спектакли и концерты. Привозили передвижное кино из Павлодара.
С наступлением тепла мы стали строить себе дом из самана. Рылась большая круглая яма, насыпали туда глину и солому, всё это тщательно перемешивали с водой. Причём мешали босыми ногами здрав штаны. Месили долго, пока не образовывалась однородная липкая масса. Занятие это довольно трудное, месить надо было много, мы даже свою корову включили в этот процесс. Потом массой заполняли деревянные прямоугольные формочки смоченные водой, чтобы тут же их поднять а аккуратные кирпичики из глины оставались на земле. Где они оставались сохнуть на солнце. И так намесили на целый дом. Потом ездили на речку за камышом. Тоже процесс не простой - хороший камыш растёт в глубокой воде поэтому маме с Андреем пришлось хорошо потрудится чтобы нарезать и вытащить камыш из воды. Как бы там ни было, а дом был построен, как положено, с крышей в две комнаты, и сарай для коровы и свиньи сбоку пристроили. Кроме коровы которую нам выдал в рассрочку колхоз, у нас появились шесть курочек и петух забияка. А также небольшая козочка - короче целое хозяйство.
Андрей был очень способным, всё делал своими руками и делал весьма аккуратно. В доме как и сам дом всё было сделано его руками. Стол, табуретки, топчаны и всякие шкафчики, а также двери, только окна выдали в колхозе. Наше хозяйство пополнилось поросёнком, козой и курами, так что жить стало полегче и спокойней, чем на квартире у казахов. Мы могли, не прячась есть свинину, что нам было нельзя делать у казахов.
Мои родители от появившегося благополучия и достатка стали, почему то ссориться, и всё чаще и чаще. Отчим стал попивать от бесконечных придирок мамы по причине ревности. И постепенно жизнь у них стала невыносимой. Ближе к зиме мать решила бросить Андрея, и тайком собравшись попродавав всё что только было можно ночью на грузовой машине повезла нас на станцию. Опять мы неслись по заснеженному тракту, укрытые тулупами подпрыгивая на кочках, и коченея от колючего промозглого ветра.
Сразу уехать не получилось, пока мы ждали нужного поезда приехал отчим и наши скитания продолжились прежним составом. Отчим устроился на товарном поезд сопровождающим с отарой овец и лошадей, спрятав нас с мамой в вагоне с овцами, и мы поехали назад откуда приехали, подальше от этой чужой земли которая не приняла нас. На этот раз поездка была ещё дольше и мучительней чем когда ехали сюда. Бесконечное блеяние овец и нестерпимая вонь всё это был сущий ад. Только отъехав от станции мы могли пробраться через шевелящуюся и блеющую массу к дверям и через небольшую щель между дверьми глотнуть свежего воздуха и не могли надышаться. А в основном мы вынуждены были прятаться в углу, в малюсенькой выгородке, среди стада овец. В конце концов мы прибыли на громадную станцию, это была Москва. Наши вагоны стали двигать туда сюда то цепляли то отцепляли и всё это сопровождалось жутким грохотом который то и дело прокатывался по вагонам из конца в конец и обратно и так много раз. Я высовывал голову в щель между дверей чтобы посмотреть на Москву. Один раз не убрал голову вовремя и при очередном толчке был зажат дверь, да так, что рассадил себе голову об какую то железку. Было много крови, и пришлось маме вести меня на вокзал, где мне оказывали медицинскую помощь. Вот так неприветливо меня впервые встретила Москва.
1955г На фото наша семья в сборе.