Тогда совсем не будет слез,
когда меня трудяга АН
потащит в небо и в мороз
из Магадана в Сусуман.
Оставив на "материке",
как старожилы говорят,
надежду на сухом песке
и горечи зеленый яд,
и невозможность изменить,
что не достанет сил менять,
чтоб было некого винить,
чтоб было нечего терять,
проделав через полстраны
привычный путь на Колыму,
что не за те еще вины
пройти пришлось не одному,
я оставляю за собой
права домыслить смысл слов,
и голубые с бирюзой
оттенки кентовских холстов,
правдоподобных, как во сне,
где фиолетовый закат
окрасил в ярко-синий снег,
и сопки розовым горят,
я оставляю за собой,
покуда жив и невредим,
в беде и радости любой
молиться именем твоим.
И если больше не дано,-
корить кого-то не с руки,
оставлю право, хоть одно,-
на откровенные стихи.
Что толку плакать обо мне,
к чему? Ни сердцу, ни уму.
За Колымой, по Колыме,
от Колымы, на Колыму…