Ведь нам совсем немного времени
осталось,
на самом деле,
жить в синеватых стёклах пятой авеню, где сделаем
то самое
апокалиптическое селфи:
разбитую в сапфировых
зрачках
луну.
И все слова, что с губ твоих стекали
кровью,
беру так бережно,
что бог увидит
этот сок. Он спросит "Выпьешь?"
и разве мне ответить
будет что
ему,
ведь пью тебя давно.
Я собираю в папиллярные узоры
твоей невыносимой боли
привкус золотой. И странно, что Луи Витон
упорно игнорирует
такой простой
доступный способ извлечения
хрустальных позвонков
святого Патрика,
что так звенят серебряно над кафедрой
оглохшего собора, в котором хорды камертонов
цветут на ликах
смертоносными суставами
Гигеровских
роз.
Бог превращает все молитвы в горький мёд... Но веру склеивает кровь,
(Ты знаешь)
которая чернеет
окисляясь
знаком Зверя на твоём кольце. И точно так, моё признание тебе
не разрешит проблему
Армагеддона,
что наступил второго февраля. Никто не знает,
что только у тебя
в руках ключи
от нашего спасения. А я
лишь знаю где
на пятой авеню
те двери.
Вот кофе. Вот столик. Вот Брайант-парк. Вот небоскрёбы
подобные стеклянным башням
на въезде в Ад. И бесконечная, как Стикс, река машин
подсвечивает фарами нутро витрин
и широко распахнутых, наполненных слезами,
детских глаз
осколки... Мы не допили свой ароматный кофе.
Давай ещё
хотя бы полчаса. Не знаю почему, но всё ещё
люблю тебя,
как пять
и десять лет назад.
А после
а потом
а дальше
с тобой вдвоём
и Ад не страшен.