Он с презреньем глядит на толпу – свысока,
Взмахом нежные руки подаёт к лобызанью.
Жёлтый крест на груди, золочёный слегка,
И монашеский вид, призывал к состраданью.
Говорит нараспев, как когда-то Иисус,
Источая парфюм дорогущий.
Его складным речам Иоанн Златоуст
Позавидовать мог и Господь Всемогущий.
О святых, чудесах на Афонской Горе,
Он рассказывать может часами.
Заставляя поверить приклонённой толпе,
В то, что он обручён с небесами.
А скажи-ка мне брат – в чём суть “праведных” слов,
Коль они далеки от деяний?
Если ты не тонул, не стрелял во врагов,
Как же грешных поймёшь? Где возьмёшь состраданий?
Ты прогнал выпивох, моих лучших друзей,
Заявил, что не место им в храме.
Но они, ни к тебе, они к Богу пришли,
И к Его Богородице Маме.
Тот, что первый ушёл, в своём танке горел,
Чудом выжил один в батальоне.
Его ангел хранитель в том бою поседел,
Воин плавал в кровавом бульоне.
Ну, а тот, что без рук и хромой с костылём,
Лично Бога встречал в Ледовитом.
Когда шёл он ко дну, со своим кораблём
И назвался – безруким бандитом.
Он кричал в небеса,- «Накажите меня!
Это я капитан этой шхуны!
Не причём тут матросы, вся команда моя.
Это мне не хватало фортуны»!
Бог, не в силе горы. Он ведь в правде – в душе,
Он коснулся чела этих нищих.
Ты ж холёный стоишь, подбираешь клише,
А душа – сапога голенище.