Где сбежал вероломный январь, бросив в воду, как мусор
Разноцветный мешок с серебристо-игривой зимой,
Изнывала почти уже при смерти хрупкая Муза
И тянулась на призрачный свет изможденной рукой.
Обессиленным ртом, задыхаясь, беззвучно шептала
Перепутанных строк лишь одной ей известный мотив.
А мелодия ветра ей в такт невзначай подпевала,
Несся в дали космических нот ледяной перелив.
Вдохновения дочь, умирая, цеплялась за щепки,
За осколки разбитых под грязью наивных надежд.
Зов о помощи тлел тусклой искрою в воздухе терпком
На последнюю радость засевших в болоте невежд.
В зябкой сырости сонных домов и промозглых пейзажей.
Никому нет печали до падших истерзанных муз.
Не подаст ей руки, слов поддержки никто ей не скажет,
Чтобы снова собрать, словно нитку разорванных бус.
Так она и лежала. Холодная и без одежды,
Тонким льдом лишь прикрыта, как грязным обрывком парчи.
То ли сон наяву, то ли отблеск предсмертной надежды -
Отражались в глазах утомленных скупые лучи.
Но теплели ветра, и февраль обрывал с полуслова
Запоздалую чуть мрачноватую сказку зимы.
Все застыло в безмолвии, в мутно-прозрачных оковах.
Робко билась заря средь последней обманчивой тьмы.
А туманная даль безотчетно куда-то манила,
И, светлея, сулила весну, словно новую жизнь,
Время стрелки незримых часов неустанно крутило,
Обещая: все будет. Все сбудется. Только держись!