Три девицы шли из института.
Две соревновались в доброте.
Ряженый, весёлый, пьяный будто
Раздавал листовки, как метель.
Беленькая рот кривит надменно.
Тёмненькая – с живостью берёт!
Чуть ли не клянётся непременно
К ним зайти! Скривлённый цедит рот:
“Ты взяла листок и бросишь в урну.
Он потом на свалку попадёт.
Мог бы он расти, листвою бурной
Радовать, давая кислород,
Тень и дом зверям и птицам певчим…”
«Думаешь, добрее ты меня?
Я взяла, чтоб парню было легче
Их раздать. Ведь мёрзнет он полдня.
Мало ведь раздаст – получит мало.
Может быть, с работы он уйдёт?
Может, он умрёт? Тебе не жалко?»
Рыжая чеканит шаг вперёд:
– Если человеку очень надо,
За углом сожжёт, раздаст по две,
Спустит по кусочкам в унитазы,
Вовсе не благодаря тебе.
Да и ты деревьям не поможешь.
Их уже спилили. И назад
Кроны не приставишь. Бошки – тоже –
Тем, кто лес обчистить приказал.
* * *
Десять лет прошло. На даче белой
Чахленькая яблонька жива.
Дочка тёмной вымолвить сумела
Слово «гуманизм». А ей лишь два!
Вышла из декрета. Не вписалась.
Беленькой звонит. А та в ответ:
“Я сама лишь ведаю хозяйством.
За цветами, за уборкой… Нет
От уборщиц нам отбоя. Деньги!”
«Что ж там за компания?» – “А ты
помнишь нашу рыжь? Афину-деву?
Шуточки над темой доброты?
Вот теперь она добрей всех в мире!
И меня устроила к себе!”
«Да ты чё! Она?!!» – “Скорей звони ей!
Лучше не найдёшь сейчас нигде!”
Можно осуждать того, кто дружбу
Ставит выше знаний и заслуг.
Но ведь он всегда бумажек лучше
Знает, в чём хорош и в чём плох друг.
Не поставит он лицом и гласом
Тех, кому леса важней людей.
Страсть помочь – подруга жажды власти.
Мудрость же в спокойной доброте.