(по воспоминаниям моей тёти Порохиной Валентины Петровны)
В год, когда началась война, мне не исполнилось и шести лет, но я хорошо запомнила, как мы провожали отца на войну летом 1941 года. Это было в селе Карпогоры, районном центре Архангельской области. Подводы с призванными на войну пинежанами тянулись мимо нашего дома, их было много, на одной из подвод ехал и мой отец, Верещагин Пётр Иванович, до войны работавший техником-строителем в местном райземотделе, одной из структур райисполкома. Женщины и старики, стоявшие вдоль дороги, плакали, а мы, дети, бросались догонять подводы, поднимая клубы дорожной пыли босыми ногами, и долго бежали вслед за обозом.
Помню, что день этот августовский был очень солнечным и тёплым. Нам ещё не довелось испытать военного голода и холода, тяжких трудностей военного лихолетья. И не понимали мы, что кто-то из нас не дождётся своих родных с фронта, что впереди нас ждут долгие годы ожиданий…
Вот и меня в положенный срок мама, колхозная свинарка Верещагина Анна Антипична, не отпустила в школу, хоть и учительница домой приходила узнать, в чём же дело? Надо было помогать маме пасти свиней. Стадо было немаленькое, требовалось увеличивать поголовье, чтобы отправлять мясо на фронт, нельзя было допускать падежа свиней, требовалось, чтобы молодняк хорошо прибывал в весе.
Порой свиней кормили лучше, чем мы питались сами в то время. На свинарник привозили турнепс, морковь, жмых – для свиней, но иногда мама разрешала нам взять и погрызть морковку или турнепс. Если животное, к несчастью, погибало, мясо не выкидывали, варили в огромных чанах и кормили им свиней. Колхозникам же продавали кровь от забитых животных, мы тоже покупали, варили её в печке и пили - надо было хоть чем-то поддерживать себя.
Хлебных карточек колхозникам не давали, а вместо хлеба мама пекла лепёшки из картофельной кожуры вперемешку с высушенным и размолотым белым мхом. Если лепёшки были из одной кожуры, есть их было почти невозможно, да и на вид они были чёрные, совсем не аппетитные, но голод – не тётка, так что и они долго не залёживались на блюде. Есть хотелось постоянно!
Кроме того, надо было заплатить налоги, а это тоже были, в основном, продукты питания со своего хозяйства и своего огорода. Хорошо, если в хозяйстве была своя корова, это помогало и семье прокормиться, и налоги заплатить. У нас же были только овцы и куры.
Выручал нас лес! Летом и осенью собирали грибы и ягоды, и как радовались, если год оказывался урожайным на эти лесные богатства, но бывало, что и в лесу нечем было поживиться.
Пасти свиней мне помогал мой старший брат, Виктор, хотя и старше-то он был всего на два года. Я всегда ждала его на пастбище. Он приходил после школы, и вместе у нас уже лучше получалось отгонять хрюшек от колхозных полей, чтобы – не дай бог! – свиньи не зашли на поля, чтобы не случилось потравы посевов. Маму могли очень строго наказать за это, расценить, как вредительство, а законы того времени были очень суровы! Я, малолетняя пастушка, хоть и пасла свиней, зачастую, одна, но свиней очень боялась, поэтому вооружалась длинной вицей-хворостиной, чтобы можно было издалека, не приближаясь, к животному, огреть по бокам непослушную поросюшку и вовремя увернуться, если что…
Мамина сестра, тётя Катя, вспоминала такую картинку и рассказывала мне : «Идёшь ты по дороге с длинной хворостиной в руке, подгоняя ковыляющую впереди свинью, с чумазым лицом, видно, что не раз поплакала за длинный день, слёзы размазаны по щекам, а другой рукой на верёвке тянешь упирающуюся, рогатую козу…»
Дети есть дети, и, невзирая на трудности и запреты, мы иногда позволяли себе побаловаться – покататься на свиньях. Они довольно быстро бегали, громко хрюкали, а мы, обхватив их гладкие бока, тоже визжали от удовольствия! До тех пор, пока, взбрыкивая, животное не сбросит нас со своей спины.
Летом, наравне со взрослыми, боронили поля,на сенокосе гребли и собирали высохшую траву в кучи, а осенью и зимой, сидя верхом на лошади, отвозили сено к скотным дворам. Наш рабочий день был наравне со взрослыми – с раннего утра и часов до девяти вечера. А ещё успевали и поиграть. Зато уж утром мама едва могла нас разбудить, ночью спали «без задних ног», а с утра снова впрягались в работу. Трудодни нам, детям, конечно, не начисляли, и добавляли сколько-то к материнским, поэтому сейчас большинство из нас никаких справок, подтверждающих трудовой стаж во время войны, добиться не может, вернее, таких сведений просто нет в документах.
Всю войну карпогорцы собирали и отправляли на фронт посылки. Наша семья тоже участвовала - мама вязала носки и рукавицы из овечьей шерсти, а я с большим энтузиазмом вязала шарфы, так как носки и варежки вязать ещё не умела.
Хоть и с опозданием, но в школу я всё-таки пошла. Бабушка Катерина, мама отца, сшила мне красивую сумку на ремне через плечо из ярких цветных плюшевых лоскутков. Откуда у неё оказались эти разноцветные кусочки плюша, я не могу понять и сегодня, ведь ничего подобного в доме не было. Сумка и в самом деле вызывала зависть у моих подружек, а я была счастлива и гордилась этой нарядной сумкой, и не важно, что сумка тоже была сшита на вырост и почти волочилась по земле… Тетрадей не было, и мы писали на тетрадях, сшитых из газет, а ещё и на церковных книгах, которые почему оказались на чердаке нашего дома. Кто там их спрятал, для меня так и осталось загадкой.
Однажды к нам в село залетел немецкий самолёт. Лётчик, видимо, заблудился и приземлился на колхозное поле на окраине села. Этот случай страху на жителей нагнал немало, и после этого была введена светомаскировка – если зажигали керосиновую лампу или жгли лучину для освещения комнаты, то на окна обязательно навешивали одеяла.
После этого случая в нашем доме стали собираться друзья моего брата: и парни, и девчата. По радио не раз рассказывали о подвиге молодогвардейцев, комсомольцев из украинского городка Краснодона, и вот мой брат со своими сверстниками тоже стали рассуждать о том, как они будут действовать в случае прихода немцев. Меня, маленькую, они в свои тайны не посвящали, но лучину для освещения комнаты в специальном приспособлении над корытом с водой заставляли поджигать и менять меня, что я и выполняла старательно и, конечно, прислушивалась к их разговору. "Если немцы придут в село, мы тоже создадим организацию, как в Краснодоне, и будем мстить и вредить фашистам",- увлечённо планировали они. "Мы поклянёмся делать всё, что в наших силах, чтобы прогнать фашистов!" Я всё это слышала и вряд ли понимала, что они собираются делать, но была горда тем, что у меня такой героический и смелый брат! Слава Богу, не дошёл фашист до нашей северной глубинки, не испытали мы немецкой оккупации, не слышали звуки разрывающихся снарядов, не прятались от бомбёжки.
Четыре военных года все мы, дети, вместе со взрослыми, что называется, ковали победу в тылу. Наши матери взвалили на свои женские плечи всю мужскую, тяжёлую работу, и мы, дети, во всём им помогали. Но находилось время и для детских забав, главными из которых были уличные игры. Собирались мы на поляне между нашим домом и соседним, плохо одетые, с растрескавшимися до боли ногами, зимой – с красными озябшими руками, в рваной обуви, чаще на несколько размеров больше, и бегали, прыгали, играли в прятки, гоняли мяч (если можно было назвать мячом что-то сооружённое из тряпья и перевязанное на манер круглого шара).
Интересно было играть в «квадрат» - вышибать мячом игроков, в десять палочек – прятки: игрокам надо было успеть спрятаться, пока водящий собирал разбросанные на земле палочки, а потом, улучив момент, когда водящий отходил от доски в поисках игроков, подбежать и топнуть по доске, установленной на чурке. Другой конец доски подскакивал кверху, палочки-щепки разлетались в разные стороны, и всё начиналось сначала.
Больше всего мы любили игру в городки или в рюхи, где проигравший должен был зажать рюху, короткую круглую деревянную болванку, между ног и прыгать на одной ноге по дороге. Прыгать иногда приходилось далеко, метров пятьсот. Смеха и улюлюканья было сколько хочешь!
Война наложила, однако, отпечаток и на наши игры. Играя в войну, мы рыли «окопы» на занесённых снегом колхозных полях и представляли себя солдатами на войне. Выскакивая из окопов на штурм «врага», громко кричали «Ура!» и гнали неприятеля с нашей земли. Конечно, мы всегда побеждали!
Бегали в гости друг к другу. И летом, и зимой - босиком! Обуви не было. Моя подружка, Аля, жила рядом, но всё равно бежать по снегу холодно. Заскочу в избу, поздороваюсь, переминаясь с ноги на ногу, стараюсь согреть ноги. Бабушка у подружки, Настасья Артемьевна, была добрейшей души человек, всегда старалась чем-нибудь украсить наше безрадостное детство. Отправит нас, замерзших, на русскую печку, а потом ещё сунет сухарик или корочку хлеба, и сидим мы на печке, довольные и счастливые, и совсем не думаем о том, что детство наше безрадостное… Нет, мы находили радость во всём: и в этом сухарике, и в капустной кочерыжке, и в тёплой печке, и в добром слове.
Радостную весть об окончании войны, о Победе, узнали мы утром. Все соседи из домов высыпали на улицу, обнимались, целовались и плакали. Далеко не всем Победа принесла встречу с родными. Нам ничего не было известно о судьбе отца, с 1942 года от него не было писем, но мы продолжали ждать... И дождались, хотя ждать пришлось долго, только в 1946 году отец вернулся домой. Воевал под Москвой, был в страшной мясорубке близ города Ефремов, потом воевал под Харьковом, был дважды ранен и из госпиталя попал в германский плен. Сохранился его карманный календарик, где он записал названия нескольких городов, в том числе и немецких. И был в этом списке город Нойбранденбург, а рядом значилось IIА. И только совсем недавно, когда рассекретили часть сведений о Великой Отечественной войне, мы узнали, что это лагерь для русских военнопленных Шталаг IIА. Отец нам никогда не рассказывал о том, как жилось в плену, и сейчас, найдя в Интернете фотографии, сделанные в этом немецком плену, мы поняли, почему отец ничего не рассказывал: невыносимо больно вспоминать об этих ужасах и лишениях, и он старался не ворошить в памяти эти страшные картины, забыть этот кошмар. Сейчас на месте этого лагеря расположен мемориал погибшим узникам.
Жизнь после войны потихонечку поворачивалась к её светлым граням. Не сразу, конечно. И еды недоставало, и одежды, и тяжёлая крестьянская работа ещё долго занимала больше времени, чем учёба, игры, досуг.
Я закончила восемь классов и уехала учиться на киномеханика в г.Советск. Этой профессии я посвятила почти всю свою трудовую жизнь: после переезда в г.Архангельск работала в кинотеатрах"Север", "Искра", "Луч". Пересмотрела все-все фильмы, таким образом моя детская мечта исполнилась: стать киномехаником и иметь возможность смотреть все фильмы по нескольку раз.
Сейчас я уже давно на пенсии, но сидеть дома, у телевизора - это не про меня, старость уж точно меня дома не застанет. Я уже много лет пою в хоре "Славянка", которому в этом году исполняется четверть века - 25 лет. Постоянно хожу на концерты, поддерживаю своих коллег по творческому пути. С ранней весны до осени живу на даче и занимаюсь огородничеством. Вместе с моими родными - семьей дочки и своими внуками выращиваем неплохой урожай овощей и ягод. У нас всегда своя капустка, картошечка, свёкла, морковь, лук и чеснок. Никогда не покупаем в магазине огурцы, помидоры, кабачки, всё со своего огорода. Лакомимся свежими ягодами клубники, малины, смородины, крыжовника, срывая их прямо с куста на дачном участке. А по вечерам моими любимыми занятиями уже давно стали вышивка и вязание - на спицах, крючком и в стиле "макраме". Иногда внуки просят меня позаниматься с правнуками, это у меня вполне получается, правнуки с радостью идут в гости к бабе Вале. Я радуюсь жизни и живу под девизом "Пока живёшь на белом свете - радуйся!"