(1890-1960)
10 февраля – день рождения гениального Бориса Леонидовича Пастернака.
Сегодня ему исполнилось 130 лет.
Он прожил 70 лет – приличный жизненный срок для поэта. Возможно, ещё и потому, что жил он в соответствии с разумным принципом, который как-то высказал Евгению Евтушенко: «Никогда не предсказывайте свою трагическую смерть в стихах, ибо сила слова такова, что она самовнушением приведёт вас к предсказанной гибели. Вспомните, как были неосторожны со своими самопредсказаниями Есенин и Маяковский, впоследствии покончившие петлёй и пулей. Я дожил до своих лет только потому, что избегал самопредсказаний».
И всё-таки в 1932 году он заявил:
О, знал бы я, что так бывает,
Когда пускался на дебют,
Что строчки с кровью – убивают,
Нахлынут горлом и убьют!
Он умирал от тяжёлой болезни – рака лёгких. Кровь шла из горла, он знал о неизлечимости недуга, но принимал мужественно горькую чашу страданий. К тому времени он уже стал нобелевским лауреатом и под давлением негативного общественного мнения, а, точнее сказать, травли, организованной сверху, написал горькие строчки:
Я пропал, как зверь в загоне.
Где-то люди, воля, свет,
А за мною шум погони.
Мне наружу ходу нет.
...Но итак, почти у гроба,
Верю я, придёт пора,
Силу подлости и злобы
Одолеет дух добра.
Пастернак, выпускник философского факультета МГУ, и в поэтическом творчестве был, прежде всего, философом. Тяготея к символизму, он дорожил дружбой с Цветаевой и Ахматовой, но недолюбливал Мандельштама, хотя заступился за него перед власть предержащими.
Его роман «Доктор Живаго» с христианскими стихами, как и всё его творчество, по словам Андрея Вознесенского, – «благовещизм». Он объясняет: «Пастернак – присутствие Бога в нашей жизни. Присутствие, данное не постулатно, а предметно, через чувственное ощущение Жизни – лучшего, необъяснимого творенья мирозданья. Дождь дан как присутствие Бога в нём, еловый бор как присутствие Бога, Бог дан в деталях, в стрижах, в каплях, и наше чувство – это, прежде всего, в чистом виде Божье присутствие. Каждая вещь для поэта – Благовещение. Я сказал бы о благовещизме Пастернака. Выставка эта полна вещей – вестей от Бога». Сказано точно и замечательно!
Роман «Доктор Живаго», напечатанный в Италии коммунистом Фельтринелли, который после этого вышел из компартии, вызвал шквал негодования в Советском Союзе. Руководители государства сравнивали Пастернака со «свиньей, которая гадит там, где ест». Тем временем роман опубликовали во многих странах мира, а автору присудили Нобелевскую премию, от которой он под давлением общественной среды отказался. Причина такой оппозиции, скорее всего, в христианской фабуле романа, который является искренней исповедью самого автора, покаянием перед Богом за свою сомнительную позицию философа. О Боге в романе размышляют Юрий Живаго, Лара, бывший священник и даже женщина из простого народа.
Великолепны стихи Юрия Живаго о Рождестве и Пасхе. Кстати, Лара плачет над усопшим Юрием, сожалея, что его не отпевают по-церковному: ведь он был настоящим христианином! Впрочем, аналогичной оказалась посмертная судьба и самого Бориса Пастернака.
В стихотворении «В больнице» Борис Пастернак, исходя из собственных переживаний, весьма живописно изображает уходящего в вечность человека:
О Господи, как совершенны
Дела Твои, – думал больной, –
Постели, и люди, и стены,
Ночь смерти и город ночной.
Я принял снотворного дозу
И плачу, платок теребя.
О Боже, волнения слёзы
Мешают мне видеть Тебя.
Мне сладко при свете неярком,
Чуть падающем на кровать,
Себя и свой жребий подарком
Бесценным Твоим называть!
Кончаясь в больничной постели,
Я чувствую рук Твоих жар.
Ты держишь меня, как изделье,
И прячешь, как перстень, в футляр!
Только настоящий христианин достигает такого уровня духовного сознания, что понимает, как «дорога в очах Господних смерть святых людей Его» (Пс. 115:6). Только для христианина «жизнь – Христос и смерть – приобретение». И Пастернак знал, что «любящим Бога всё содействует ко благу» (Рим.8:28). И гонения, и страдания, и смерть.
И, размышляя о Гефсиманской молитве Спасителя, он смиренно преклоняется перед волей Господней – «благой, угодной и совершенной»:
На меня поставлен сумрак ночи
Тысячью биноклей на оси.
Если только можно, Авва Отче,
Чашу эту мимо пронеси.
...Но продуман распорядок действий,
И неотвратим конец пути.
Я один, всё тонет в фарисействе.
Жизнь прожить – не поле перейти.
О похоронах Пастернака подробно рассказал писатель Вениамин Каверин: «Но кто-то ещё стал говорить – стоявшие близко от могилы сказали, что это была речь сектанта… Литфондовец оборвал его, он умолк… Гроб уже опускали, все стали бросать цветы… Глухой стук земли о крышку гроба послышался – всегда страшный, а в этот день особенно не страшный. Все стояли теперь молча».
Как ни парадоксально, но в современном ему обществе Пастернак выглядел бы, его при жизни клеймили, «отщепенцем и предателем».
На этом «чудеса», связанные уже с могилой Пастернака, не закончились. Евгений Евтушенко в стихотворении «Прослушка» (из триптиха «Пастернакиада») касается еще одной детали посмертной судьбы великого поэта:
Нехитрая могила Пастернака
Была не одинока и, однако,
По новым людям детски голодна.
Трава на ней как будто привставала,
Чтобы услышать наши голоса.
Здесь были беглецы из лжи, беглянки.
Стихи в тени странноприимных куп
Выпархивали, будто бы белянки,
Из старческих и юношеских губ.
Здесь на скамью во времена судилищ
Для самых доверительнейших встреч
Мятежные писатели садились,
Чтоб в тайне слово каждое сберечь.
Скамья-старушка, милая простушка,
Стихи послушать вроде бы любя,
Зачем же ты скрывала, что подслушка
Была так ловко вделана в тебя?
Подслушкой занимаются глухие.
На верхних ветках только глухарье.
Подслушали бы сердце у России
И у поэтов истинных ее.
А закончить это эссе мне хочется словами самого Бориса Пастернака о нашем Спасителе:
Но книга жизни подошла к странице,
Которая дороже всех святынь.
Сейчас должно написанное сбыться,
Пускай же сбудется оно. Аминь.