1.
Горел Смоленск.
От сводок отвлечён
повесткой на дом. Веки холодели.
Предписан был немедленный расчёт,
(со всем живым немедленный расчёт)
и выплата вперёд за 2 недели.
Мы прокляли тоскливое ничто,
которым задыхались где-то с месяц,
и всё пытались получить расчёт,
крича во сне в минорном до-диезе,
в ненастоящем нашем настоящем,
где мягкий жирный дым вопил «Спаси!».
То был Ростов, гноящий и горящий,
распластанный вокруг своей оси.
И мы, как сажа черные внутри,
кровавые пускали пузыри.
Жара как стон, как столб из духоты
на мокрые расплавленные спины.
В дыму дома. Обуглились цветы
от плача вдов и крыльев голубиных.
Картинно пролетает самолёт,
привычно ноет где-то между рёбер,
и пустота как зарево встаёт
посередине высохшей утробы.
Пустое небо. Громкий самолёт
визжит струной, завидя санитаров,
и нас, рассчитанных на сотни лет вперёд,
шлёт в бесконечность пыльных мемуаров.
2.
Я вижу всё: как смерть ложится рядом,
обрубками по снегу егозя,
с каким блажным
больным
тягучим взглядом
валькирии над нами голосят,
какие тучи громкие над Вязьмой,
как ангелы срываются с небес,
с растаявшей от крови бурой грязью
на мокрых крыльях, дню наперерез.
Бежали люди – вроде в маскхалатах,
но потемневших и зазря крылатых.
И я, как мой сосед, бегу вперёд,
хотя хочу обратно – в тридцать третий! –
когда читаешь ночи напролёт
и думаешь, что быть девятилетним
намного тяжелей, чем быть большим.
А здесь большие мы вперёд бежим.
Свистящей мухой полуось задета,
примёрзла намертво свинцом к чужой судьбе,
как клейстером к обрывкам из газеты
«ВКП(б)» и «ВКП» (без (б)).