Столпы иван-чая. До отмели путь каменист.
Овраги в тумане, но пахнет горячей полынью,
И неба так тонок иссиня-лиловый батист,
Что впору упиться вечерней прозрачною синью.
Ржавеющих сосен колышется зыбкая тень.
Тропинка, петляя, ныряет в замшелый валежник.
В пролесках мелькают огни хуторов, деревень,
И граю вороньему вторит в бору пересмешник.
Ах, воздух! – как густ он, как сладок, тягуч и смолист!
Ах, дивный, в пуху, в поволоке колосс иван-чая!
Трепещет ольха; серебро её шалых монист
Уже тяжелит и коробит прохлада ночная.
Уже назревают над отмелью ночь и гроза,
И сумрак тревожный, как лезвием, всполохом вспорот.
Не лучше ль - обратно, в притихший от ужаса сад,
В лиловые дебри гортензии и водосбора?
Нет! К отмели! к буре! к взволнованной ливнем листве!
К внезапным зарницам, встревожившим птицу ночную!
К поющей осоке. К исхлёстанной ветром траве,
К головкам купальниц, стряхнувших росу ледяную.
Ах, всполох! Ах, буря! Скорее на берег! Скорей!
Под ливень, под ярый, раскатистый гнев небосвода,
Под чёрный шатёр заскорузлых смолистых ветвей,
Где страшно и радостно чувствовать дух непогоды;
Где сладко внимать скоротечным потокам дождя
И горько грустить под стеклянный осиновый лепет;
Где дышится хвоей, где, золотом грозным блестя,
Огромные тучи в ночном разрываются небе.
Как страшно! Как чудно! Какое вокруг волшебство!
Какое прекрасное нынче бушует ненастье!
Как сердце ликует, невольно почуяв сродство
Безумства природы и яркого, юного счастья!..