Все каникулы, я проводил в России,
Оттуда родом матушка моя была,
У деда с бабкою, часто мы гостили.
Ни горя, ни беды не знали мы, ни зла.
Всё было просто, даже, прозаично,
В смоленской деревне Самусёнки.
Так же, как и в любом селе, обычно,
Жили мои братья и сестрёнки.
Не узнал, с чего название её,
Хотя пытался, спрашивал у старших.
Мой вопрос, воспринимался как нытьё,
Ни в коем случае, не как демарши.
Вокруг леса, озёра и болота,
Цивилизация, на цыпочках прошла.
Дворов за двадцать было и всего-то,
Но, жизнь людская, здесь размеренно текла.
Застал я маленьким, тогда ещё,
В деревне жизнь без света.
Немного этим, даже был смущён,
И всё искал ответа.
Сначала. Потом все же, попривык
И даже, нравиться мне стали вечера.
Когда набьётся люду в дом впритык,
На печке, слушает их «байки» детвора.
Лампа с керосином иль лучина,
По стенам блики, тени от людей.
Сытая стоит в хлевах скотина,
Под крышей приютился воробей.
Как бы не был труд однообразен,
Как глубоко все это не приелось.
Сельский быт, настолько несуразен,
Поговорить между собой хотелось.
Вот и сходились люди в дом один,
Шли, не были хозяева в обиде.
Владелец, хоть и не был господин,
Считался дед как «неформальный лидер».
И означало это, только лишь одно,
Свой он, как в народе говорится.
Поэтому, как ни пляши, а все равно,
С таким общаться, народ стремится.
Свет проводили, там я находился,
Во все глаза глядел, запоминал.
Монтёр-электрик, видимо гордился,
Что нужную, профессию избрал.
Со временем акценты поменялись,
В селе стал самым «модным» тракторист.
Ребята техникою увлекались,
Шофер был, по ценнее чем юрист.
Потом, появился телевизор,
На всю деревню их, было три.
Не ждал народ от жизни сюрпризов,
Но вечером, – приходи, смотри.
Ни кто никого не выгоняет,
Пришел, устраивайся, поплотней.
Каждый, новостей узнать желает,
В телевизора, вперившись дисплей.
Так повелось: всегда страдал крестьянин,
Уже не помню, где-то прочитал.
Пусть из кожи вон, вылезет селянин,
Зажиточным, ни кто так и не стал.
Касалось это, больше той эпохи,
Когда в ходу бывали «трудодни».
Платили людям, ну буквально крохи,
Короче: хочешь, куй, а хочешь, жни.
Помню брюкву, лён, из множества культур,
Как пашут, сеют или боронят, слегка.
О чём пишу сейчас, вовсе не сумбур,
Так же помню сбор колорадского жука.
Собирали, в банки от консервов,
Того, что Штаты, нам ввезли в страну.
Сколько он попортил людям нервов,
Гроши за это, дали пацану.
Мой дед, Илларион был, Никанорыч,
Готов ему за то, в ладоши хлопать,
Что приучал к работе: (не плачь, не хнычь),
«Насущный хлеб свой», – надо заработать.
Помню сеновал, студёны росы,
Работу сельскую, в детстве оценил.
Комбайна жатву, и трав покосы,
Тяжёлый хлеб крестьянский, тогда вкусил.
Чёрный, чёрный, такой чёрныё хлеб,
Не помню, сколько стоил копеек.
В деревне воспринимался как «герб»,
Дороже тот хлеб был, любых денег.
Если покупали белый батон,
Казалось: нет ничего вкуснее.
С ним выпить можно молока бидон,
И бегать потом в кусты, краснея.
Сейчас наверное, не все поймут,
Что сказать хочу и довести пытаюсь.
Иные скажут просто - баламут,
Отвечу: от слов своих, не отрекаюсь.
Прошли года, весь молодняк поднялся,
Кто был в годах, тот стал ещё старей.
С деревни в город, юный люд подался,
Что б жизнь убогую, забыть скорей.
Урбанизация – «огорожание»,
Через неё прошла моя страна.
Сёл, деревень подкралось вымирание,
Как будто поработал Сатана.
Наверное и лесом поросло,
То место, где находилась деревенька.
Как вспомнишь, так на сердце тяжело,
К краю, это настоящая ступенька.
Прошедшее меня преследует повсюду,
Моих ровесников, пожалуй, половины нет.
Но до конца я дней своих всё ж помнить буду,
Деревни той душевное тепло и свет.
октябрь 2018