Богиня моего склероза, Мнемозина,
меня до богадельни подвозила,
откуда я потом сбегал тайком
испить сивухи в кабаке "У Леты",
но это получалось только летом,
зимою богадельня под замком.
Я был отцом её десятой дочки.
Сказали Зевсу. Он отбил мне почки,
чтоб я не окрылял чужих богинь.
Мы долго бились в роще у Олимпа.
Я победил бы, но лахудры-нимфы
слепили очи ветками олив.
И вот я пал под идолом нерусским.
Очнулся, по преданиям, в Бобруйске.
По небу Феб гонял своих коней,
а я парил в эфире диэтила.
Под вечер Мнемозина приходила,
но шифровалась, будто не ко мне.
Я выжил. Дочь пропала. Мне сказали —
её частенько видят на вокзале,
где вдохновляет эллинов она.
Но я не верю этим грязным слухам
и лета жду. Тогда что было духу
бегу в кабак за амфорой вина.
Там пьют нектар собратья по искусству.
Им Дионис придал шестое чувство.
Зовут их Апеллес и Поликлет.
Мы говорим о темах и о музах.
Они напьются, после крышу грузят,
что на их долю муз в природе нет.
А вот поэты вовсе обнаглели:
Им мойры ткут рубашки с колыбели —
И восковой табличкой мне в пятак.
Мол, будь ты скульптор или же художник,
то полагаться на себя лишь можно,
а у поэтов этих муз — пятак.
Идите к Зевсу, — говорю им, — свины...
Но тут в кабак заходит Мнемозина
и прекращает творческий наш спор.
Везёт домой. Мне возникать не стоит —
Я сыт и пьян. И мой склероз со мною.
И боги спят.
И кончен разговор.