Марш одиноких

Артём Машкин
Один
на большущем,
распухшем от выхлопов шаре,
на тротуаре ошпаренных
бетоном джунглей

волочил свои ноги
и в котомке янтарные
слёзы из глаз,
что так рано
потухли

после гибели бабочек
в исхудавшем брюхе
за голодные годы
без крохи и корок тепла,
через кожи покровы
волной
принесенных
тому,

кто был одиноким всегда.

В кабинете школьном
посреди тридцати человек,
среди самых близких
и едва лишь знакомых
я чувствовал себя хуже принца
в гуще сотни планет,

что позволил сгнить даже
единственной розе.

А после
на чужих квартирах
и в пропахших потом барах,
в кругу таких же не нашедших Бога
и в подъёмах смысла
я брёл будто по течению Стикса,
каждый день умирая,

— и самое страшное,
что плыть в нём давно
научился.

И сейчас,
в каждой улыбке
и изгибе тонком ключицы,
в каждом добром слове,
зарытом под подолом фальши,
меня мололи, будто мельницей
крупицы пшеницы,

оставляя на обочине без сил
идти дальше.

Все эти знакомства
из разряда "лишь бы и с кем-то"
с ушами в занозах
от их стонов из легких,

когда на мятой
постели
я чувствовал сердцем

себя чуть более живым
и до боли
одиноким.

А ведь когда-то пологим
мне был сам Эверест,
и на вершине его
я гордо
воцарялся Атлантом,
но что толку, если
под весом из твоих небес

я всё равно
оказался слишком слабым?

Что толку, если напрасны
были поклоны в тонкие ноги,
а любящее сердце
вызывало лишь упрёки
и жалость?
я превратил его в груду
из пепла
и мелких обломков,

чтоб никому оно больше
никогда
не досталось.

В топку его и все сопливые,
ванильные чувства,
в топку эти порывы,
как картины
из эпохи ренессанса.

— если никто их не ценит,
я превращу себя
в мусор

со жгучей жаждой отвлечься
и с кем-то сосаться.

Не залезая им в душу,
а только губами на шею,
получая ток от объятий
на кончиках пальцев,

доставая кирпичики
из небесной
моей цитадели,

в залах которой
с тобою
я мог бы быть
счастлив.

/но для нас это солнце
навсегда
погасло/

Оно больше не светит,
и ставни
уныло опущены,
со слезами скоро лопнет
больная нами
Земля,

мой облачный замок
/с нашей постелью/
разрушен,

а под камнями его

погребён
в одиночестве

я.