Дорога на родную Кубань
(Лето 1944 года)
Часть третья
В январе 1944 года впервые по Всесоюзному радио прозвучал новый государственный гимн СССР. Ещё в 1943 году, когда наступил переломный период в войне с Германией, генерального секретаря ЦК ВКБ(б) Иосифа Сталина увлекла идея создания нового гимна. Старый «Интернационал», воспевавший идеи прошлого, не годился. В работе над гимном в течение 1943 года принимали участие 65 поэтов и 170 композиторов. Были обозначены
основные темы, важные для советского человека: восхваление сильного государства, гордость за русский народ, восхищение Сталиным,- продолжателем дела Ленина. В итоге был выбран вариант, представленный Сергеем Михалковым в соавторстве с Эль-Регистаном на музыку Александра Александрова.
Сила нового гимна была очевидна, его подхватили все жители посёлка Кизыл-Атрек, он вызывал у них гордость и восхищение. Гимн пополнил репертуар и мамы. Выучила его не только она, но и Татьяна, а мы им охотно подпевали.
В 1944 году Красная Армия повела наступление на всех участках фронта – от Баренцева до Чёрного моря. В конце января была полностью снята вражеская
блокада Ленинграда, длившаяся долгих и страшных 872 дня. Линия фронта отодвигалась к территории врага.
Наступившая весна и очевидная победа над фашистами принесли в посёлок оживление и радость. В семьи из госпиталей после тяжёлых ранений и увечий стали возвращаться мужья и сыновья… Всеобщая радость охватила и маму, и всё же болью в душе отозвался тот чёрный день, когда почтальон вручила ей извещение о пропавшем без вести муже. В середине июня, прихрамывая на правую ногу, измождённый и весь седой пришёл с войны Аркадий. Он очень изменился, мало говорил и мало улыбался. Трудно в нём было узнать былого весельчака и балагура. О судьбе отца он ничего не знал.
– Таня, ты счастливая, ты теперь с мужем. А я решила собирать вещи и ехать к родным на Кубань. Тяжело мне очень, а дома и стены помогают.
– Мы с Аркадием тебе поможем, Маша. Мне не хочется с тобой расставаться, но я тебя понимаю. На Кубани твои корни, родня…, – поддержала маму Татьяна.
В конце июля два огромных чемодана, изготовленных из толстой фанеры и обитые ею же, но более тонкой и гибкой, были наполнены вещами и документами. Фанера была прибита очень симпатичными блестящими со шляпками гвоздями. Когда на них попадали лучи солнца, гвоздики красиво переливались и постоянно привлекали моё и Майи внимание, и Майя спрашивала: «Мама, они что, золотые?».
Провожать нас пришли не только жители посёлка, которые уважали маму и любили, но и военнослужащие заставы. Говорили банальные речи, желали доброго пути, искренне благодарили за её доброе сердце, за её песни, которые не раз согревали всем душу.
Начальник заставы выделил повозку с лошадью. Майя и я не совсем понимали, что происходит, поэтому были немного напуганы и вели себя тихо. Отвезти нас с багажом на железнодорожную станцию вызвался местный житель.
Повозка тронулась и в эту минуту, не выдержав, рыдая, бросилась обнимать и целовать маму и нас Татьяна. Заплакали и другие женщины. Мама разволновалась: «Прощай, Танечка! Я никогда не забуду тебя!»
– «И я тебя, Машенька». Повозка покатилась, а жители Кизыл-Атрека ещё долго махали вслед руками. «Уезжаем мы, Саша, уезжаем… Прости! Не дождалась…», –
окинув прощальным взглядом посёлок, и утирая слёзы, прошептала мама.
Было утро, а поэтому не жарко. Дорога заняла часа три. Мы играли игрушками, которые нам подарили взрослые перед отъездом. Мама погрузилась в раздумья. Ей было жаль покидать эти края, где прожила восемь лет, пугал её и дальний путь к родному дому. На станции мужчина выгрузил чемоданы и понёс их в небольшой зал для ожидания. Мама с нами поспешила за ним. В зале было многолюдно и шумно, но свободная скамейка нашлась, куда я и Майя уселись, чемоданы стояли рядом. Дяденька нас поцеловал, а маме, взяв по-отцовски за плечи и глядя пристально в глаза, на прощание сказал: «Не переживай, дочка, всё будет хорошо, а мне пора».
– Девочки, сидите здесь и никуда не уходите, я возьму билет в кассе и вернусь.
Было душно, хотелось пить, маму стал мучить кашель, но она терпеливо ждала своей очереди. Наконец, долгожданное окошечко и голос кассира: «Вам докуда?» – мама спохватилась: «Мне до Красноводска», – и подала паспорт.
Подойдя к месту, где оставила нас, увидела на скамейке только меня, объяснить маме, где Майя, я толком не смогла. «Так её женщина, похожая на цыганку, увела покататься на качелях…», – сказала недалеко сидящая женщина. В лице мамы угадывался испуг. Видя это, женщина добавила: «Мы думали, что это родственница или знакомая ваша».
Начались поиски Майи, которая действительно спокойно каталась на качелях недалеко от здания станции, но никакой цыганки рядом не было. Возвратившись обратно, мама заметила отсутствие и одного чемодана. Удержать слёзы она не смогла. «Так и чемодан та цыганка взяла. Вот бессовестная…», – запричитала всё та же женщина.
Мама с трудом справилась с охватившим её волнением, а выпив воды, которую взяла с собой в дорогу, горько промолвила: «Да лучше бы она взяла этот чемодан, – и слегка пнула ногой рядом стоящий, – здесь вещи, а там самое ценное для меня, там документы… Как теперь без них!»
Тепловоз пришлось ждать, но не очень долго. В Красноводск прибыли утром. Мы с Майей сладко спали и не хотели просыпаться. Вынести чемодан и нас маме помог лет пятидесяти мужчина, её попутчик. Он оказался работником порта, куда нам и нужно было доехать. С его помощью добрались быстро. Мужчина был интересным собеседником и рассказал маме много об этом городе. Как оказалось, Красноводск самый
крупный транспортный узел на Каспийском море и что с первых же дней войны, когда Красная Армия вела упорные оборонительные бои, он стал мощной перевалочной базой, связывающей фронт и тыл. Что одновременно с грузоперевозками порт выполнял огромный объем работ по эвакуации вглубь страны гражданского
населения.
В порту мы сели на теплоход и благополучно переплыли Каспийское море. Вышли на территории СССР в морском порту города Дербент Республики
Дагестан. Этот старинный южный город-крепость понравился не только маме, но и нам. Мы постоянно чем-то восхищались и задавали маме много вопросов. До
железнодорожной станции ехали на гужевом транспорте. Здание станции было большим и красивым. Мама объяснила куда ей нужно добраться, и кассир любезно
выдала билет до станции Армавир. Сердце мамы сладостно застучало: «Ещё совсем немного и будем дома, на родной земле…». От охватившей радости расцеловала нас, уставших и хныкающих от длительной дороги.
Тепловоз был переполнен, пахло табаком, перекисшими портянками, потом и ещё чем-то давно забытым… Маму стал душить кашель, она еле его сдерживала, чтобы не привлекать к себе внимания. Меня и Майю от покачивания вагона и духоты быстро сморило, и мы уснули. Ехали чуть больше суток. В Армавир прибыли во второй половине дня. Увиденное маму потрясло. Город весь в руинах, было видно, что здесь шли ожесточённые бои, вокзальное помещение почти разрушено. На станции толпится много людей, в основном рабочие. Мы уселись на чемодан, а мама в растерянности осматривалась вокруг и искала глазами у кого бы расспросить, как добраться дальше. В какой-то момент услышала женский голос: «Маруся…», – но на окрик не отреагировала, в Туркменистане её называли только Мария. Через несколько минут к нам подошла молодая женщина и заулыбалась. «Надя, это ты!?», – удивлению и радости не было предела.
– Я, Маруся, я – твоя Надя... – женщины обнялись и не скрывали слёз радости.
– А это твои дочки? – спросила Надежда с восхищением. – Красавицы…
– Надя, я тебе очень рада… Ты так кстати здесь оказалась. Я не знаю, как добраться к своим в Отрадо-Ольгинское.
– Скоро подойдёт рабочий поезд, он развозит людей по близлежащим сёлам и хуторам. – Надя в нерешительности замялась, но всё же сказала – Вот только хочу тебе сказать, что твоя мама Василиса Васильевна умерла, а отец женился на другой женщине, и онаему родила дочку.
Сердце мамы сжалось, но слёз не было: «Вряд ли мне там будут рады. Поеду тогда на Старомавринский хутор». Мама с Надеждой были хорошо знакомы с детства. Надя как раз и жила на этом хуторе, а мама приходила туда в гости к своему родному, самому любимому старшему брату Устиму.
– Надя, а что ты знаешь о моих дядях, маминых родных братьях?
– Трудно мне говорить это тебе, Маруся, но не один из трёх твоих братьев, ни Устим, ни Иван с Демьяном пока с войны не вернулись. Мама тяжело вздохнула, сердце ей придавил камень: – Так много известий и все не радостные.
– Маруся, кругом много горя, нет ни одной семьи, где бы война не оставила свой страшный след.
Подруги прервали разговор и поспешили с чемоданом и нами в один из двух вагонов подошедшего рабочего поезда. Шёл он медленно с частыми остановками. От хутора Старомавринский остановился в километре. Представшая картина на всю жизнь врезалась в нашу память. Рядом с лесополосой мы увидели длинный участок разрушенной железной дороги. Вдоль неё лежали перевёрнутые и обгоревшие вагоны. На кустах и деревьях висели высушенные солнцем человеческие волосы, внутренности, тряпьё…
– Какой ужас! – вскрикнула мама. – Здесь были немцы?
– Нет, не были. Оккупированы фашистами были Гулькевичи. Там погибло много людей, особенно молодых ребят. Летом 1942 года Гулькевичи покинули последние воинские части. Прикрывать их отход остались курсанты Урюпиского военно-пехотного училища. В неравном бою с немцами и от бомбёжек погибло не меньше тысячи 18-19 летних мальчишек…
Мы подошли к хутору, когда его обволокли первые сумерки. Он представлял собой две улицы примерно на двести дворов с кладбищем между ними. Не топтали фашисты хуторскую землю, но память о себе оставили. Несколько домов полностью стояли разрушенными, многие с выбитыми стёклами, земля была густо изранена глубокими воронками.
– Бомбили здесь и сильно, – перехватив взгляд
мамы, сказала Надежда. – Мальчишки, бегая по окрестностям, часто находят снаряды. Несмотря на все наказы родителей не трогать, они проявляют интерес и
самостоятельно переносят их в глубокие воронки, разжигают в них костёр и бросают в него снаряд, он взрывается. К счастью, пока никто не пострадал. Так что не
удивляйся, если будешь слышать взрывы. Девочек настрого предупреди, чтоб держались подальше от этих опасных игр.
– Спасибо, Надя… Это очень страшно, когда гибнут дети, да ещё и в мирное время.
– Маруся, идти здесь тебе не к кому. Я живу одна, муж погиб под Новороссийском, пришла похоронка, детей нарожать не успела.
– Надя, тебя сегодня мне сам Бог послал. С того момента, как у меня цыганка украла чемодан, в котором были документы, я чувствую себя совершенно потерянной. Встреча с тобой меня окрылила и придала уверенности в завтрашнем дне.
Надежда жила в небольшом уютном, чистеньком домике в центре хутора. Меня и Майю она сытно и вкусно покормила в первую очередь, и мы, утомлённые дорогой, тут же уснули. Две подруги сидели ещё очень долго. Они окунулись в воспоминания - и плакали, и смеялись, им было что вспомнить и рассказать друг дружке.
Продолжение: Часть 4-я http://www.stihi.ru/2020/02/20/2212