А вот сейчас я расскажу
о роли Пушкина в моём прозреньи,
о даре сказочном, осуществленьи
невероятнейшего обновленья.
Я никогда не думала о том,
что буду я поэтом, при всём том,
что никогда поэзию я не любила
и всю историю я не учила.
И, темнее менее, но это факт,
теперь я думаю лишь в такт,
построчно и рифмованно, так, будто,
вся жизнь была лишь – временный антракт,
а вот сейчас открылось всё,
что и должно было открыться,
чтобы судьбе моей свершиться,
как и задумано Всевышним то.
О, милый Пушкин, вечный Гений,
благодарю, что выбрал ты меня,
и что открыл передо мною двери
волшебной сказки, мир любя!
Тебя читаю. Как всё ново!
И открывается то слово,
что в детстве... так...читала я,
через строфу переступя.
Я в молодости всё не понимала,
мне непонятен был твой стиль письма,
но знала я одно, что это слово –
лишь Гению подвластно на века!
Я для себя поставила табу –
писать как Пушкин – не подвластно никому,
а посему я даже не пыталась,
чтоб написать строфу, хотя б одну.
Вся молодость – работа, дом, заботы,
нет дела до поэзии совсем,
а посему читать великого поэта
мне было некогда, да и зачем?
Всю молодость меня кружила вьюга,
я знала – впереди лишь темнота,
и только в сорок пять пришла ко мне подруга,
что лирою зовётся в честь тебя.
Как долго понимала я себя!
Русский язык я с детства знала,
всегда прилежно изучала
все правила чистописания,
как будто глубину познания
в меня вселял какой-то дух,
всё принимала я за двух.
Всегда я нежно познавала
то русское родное слово,
как будто слово — невесомо.
Мне слово мата — незнакомо,
его не понимала я и, словно,
жила, любя то чисто слово,
была тиха, немногословна
и к богословию не склонна,
слегка плыла себе в волнах
по жизни склонам, как в горах,
то вверх меня бросало круто,
то опускало. На низах
познала я слепой приказ,
и слово матерное часто
взимало верх над волей глаз.
Не выдержав такой указ
я уходила восвояси,
куда судьба бросала «глаз».
И выплывала всякий раз,
ведомая рукой умелой,
сама, как будто бы несмело,
вела себя к вершине дела,
не понимая через раз
какой судьбой иду я. Сказ
веду я этот всякий раз,
когда понять себя пыталась.
Всё переделать я старалась,
и, может, измениться враз,
но только ничего не получалось,
и снова я плыла, где мчалась
судьба моя в пучину врат,
что мне открылись после мрака
непониманья жизни, брака
и размышлений, что есть мрак.
И, наконец, пришла работа,
которую ждала я так,
как будто знала, что охота
закончилась. Теперь – пустяк,
любое дело мне не ново,
и я б могла работать так,
что спорилось любое б слово,
но только волею судьбы опять
пришлось мне снова познавать
себя саму и не узнать.
Я дальше вот, что расскажу.
Сей опус вот чем завершу.
Я собиралась летом в отпуск,
в задолженности было много дней,
писала заявление на отпуск,
и думала: «Зачем мне столько дней?
Ведь мне не ехать, не лететь,
огней курорта мне не видеть,
пусть отпуск будет побыстрей,
я сокращу количество то дней,
мне хватит даже половины»
Не понимала я причины,
где написала 40 дней,
то заявленье отдала, да и ушла скорей.
Как будто кто над мыслею моей
упорно поработал, чтобы ей
хватило б сроку, чтоб уроку
свершиться в голове моей.
Ушла я в отпуск побыстрей,
чтобы не видеть ту работу
и раствориться в неге дней.
Я дома дни те проводила,
и целых долгих десять дней
стирала, гладила, читала,
от отпуска уже устала,
и думала, зачем я ей,
судьбе своей так написала –
на целых сорок долгих дней?
И озарение пришло внезапно,
когда вдруг сон приснился мне,
сон, от которого мне стало сладко,
но непонятен апогей.
И я весь день ждала гостей,
каких? – сама не понимала,
и вот он — жизни апогей!
Открылся новый мир идей!
То было осени начало дней.
День знаний — самый первый день,
когда урок я тот познала,
как школьник ничего не понимала,
но неустанно повторяла
то, что твердила эта тень.
Что происходит? Эта тень
мне строфы ночью диктовала,
стихи красивые читала.
Сначала я запоминала,
но поняла — мне не успеть,
я телефон взяла, нажала
и записала эту речь.
Я строфы первые писала,
но их тогда я не узнала,
ведь Пушкина я не читала,
и к своему стыду только теперь
открыла лиры эту дверь.
Твоя «звезда пленительного счастья»,
ведь этой фразе сотни лет,
её сказал великий наш поэт,
в той фразе – счастье, солнца свет!
Я всё писала и писала,
а тень слагала, диктовала –
и так все эти тридцать дней
в судьбе таинственной моей,
уроки тень преподавала.
И вот в один из этих дней
той ночью тень всё диктовала,
а я прилежно всё писала,
как гости вдруг пришли ко мне.
И говорили мы без слов
той ночью, словно без оков,
я мысленно вопросы задавала,
и отвечали мне без слов.
Сначала был сам Геродот,
не понимала я откуда тот,
лишь слово слышала я где–то,
но не могла понять – кто Геродот?
Он мне сказал, чтоб я писала
историю страны до тех ворот,
когда сама приду я к Богу,
издав последний в жизни вздох.
Потом пришёл Пигмалион,
он был мечтами окрылён,
со мной работал он, как скульптор,
он речь мою лепил, как сон,
в который был со мною погружен,
но это был совсем не сон.
Он рядом был, он, словно веял
души хрустальный перезвон.
Я задавала им вопросы,
но мне сказали: «Погоди,
ты постепенно всё узнаешь,
ведь у тебя – всё впереди!»
И лишь потом они мне показали,
что эти тридцать долгих дней
меня учил сам Александр Пушкин,
великий Гений всех идей,
когда вдруг музыка,
что в голове моей
навеяла и закружила
в вальсе Шопена,
где был бал людей.
И милый Пушкин воз идей
мне мыслью передал своей,
чтоб я идеи все осуществила,
и его замыслы чтоб завершила.
Сказать, что в шоке – не сказать ничто,
оторопела я ото всего!
Кто я такая, чтоб сам Пушкин
наказы мне давал всего того,
что не успел он сделать, и у самого
великого и гениального поэта
уроки брать поэзии его?
И, тем не менее, мне объяснили,
что волю свыше я должна
принять, хоть как бы не бранили
меня потом мои друзья:
«Пускай никто не понимает здесь тебя,
пускай покрутят у виска,
всё понимание придёт позднее,
и твой вопрос –«кто же такая я?»
узнает вся твоя страна,
узнает мир и осознает
в чём именно твоя стезя».
Так отвечали те мои друзья,
которые работали со мною,
чтобы осеннею ночной порою,
сознанье перестроить у меня.
Теперь сама пишу я много дней,
нет перерыва в лире этой,
и я, как Пушкин, воз идей
пишу одновременно, чтоб быстрей
осуществить мечту его
и Геродота — писать историю людей!
Спасибо Пушкин, вечный Гений,
за доброту твоих идей,
уроки зрелости моей
и гимн прекрасных, дивных пений,
что в голове моей теперь!
Я благодарна безконечно!
Пусть это слово будет вечно,
как вечен будет мир людей!