Здорово, брат! Как там у вас житьё?
Где ты теперь? А помнишь, как вдвоём
любили мы рыбалить возле ивы?
За пасекой, где жизнь нетороплива,
две лайбы в лозняке да соловьи,
да заревом расцвеченные плавни.
И тишина... Лови себе, лови...
Теперь порою хочется завыть
от ощущенья, как бывало славно.
Сейчас, Санёк, ты вряд ли бы узнал
наш старый сад, пахучий сеновал,
где от грозы мы прятались частенько.
И дома нет. Снаряд разрушил дом.
Война у нас. Не знаю, как живём
мы под приплясы этой летки-еньки.
У нас теперь то "зрада", то "ганьба".
Костяна помнишь? Ты его гонял
от той медовой груши у сарая.
Теперь он вождь у сирых и блатных
червоно-чёрных. Он теперь у них
в индигенат и статусность играет.
Такого тут понатворили, брат...
А спросишь, неизменно виноват
сосед Иваныч с заскорузлой мовой.
Вернуть бы всё...
Но дважды не войти
в одну и ту же реку. Ты прости,
да лучше бы я оказался снова
в Чернобыле с тобой среди ребят,
которые до времени сгорят,
собою прикрывая тех и этих.
Но за окном февраль.
Двадцатый год.
Шесть лет войны.
И если повезёт,
нам не судьба обняться на рассвете.