Дед скуп на слова был
и сразу мрачнел,
когда задавал я вопросы:
- А эту медаль
ты за что получил?
Сипел он, вдруг став безголосым:
- За мост, что весной
на реке подорвал.
Что, а…! Ведь его ж я и строил!
А после неделю
ночами рыдал,
метался, как будто от боли.
- А эту? - За Киев…
Тогда весь мой взвод
погиб под огнем в переправе.
Забыть бы! – мучительно
кривил он рот, -
Но я не могу… и не вправе.
Он умер, а время
меж пальцев стекло,
загладило прошлое лаком,
хоть павших еще
неизвестно число
и каждый еще не оплакан.
Уже зубоскалят,
за шутки - не тронь!
И мы отмечаем со вздохом,
что мочатся дети
на вечный огонь
и жарят сосиски под хохот.
От боли и гнева
рубахи не рвем,
как деды в атаке бывало!
Молчит наша совесть,
не шпарит стыдом,
паскудное время настало.
Проснулись, кто с Гитлером
ладил вполне,
в своем не тужил эгоизме.
Неужто мы с ними
на общей волне,
отдавшие жизни за жизни?!
Война это храм наш,
и наш пантеон,
всегда не испитая чаша,
зажженный в сердцах
поминальный огонь,
свеча поминальная наша.
Ее загасить нам -
почти суицид.
Пусть в самое жаркое лето
нас хладом окатит,
душа задрожит,
лишь только представим мы это.
Тогда незаметно
под крики ворон
повсюду снесут обелиски.
Как только погаснет
наш Вечный Огонь,
Война - обжигающе близко!