Весь пол был залит кровью.
Огромное темно-красное пятно расползлось и застыло, образовав неровности по всем краям своего периметра. Оно лежало извилистой окружностью на старом лакированном паркете и пахло сыростью; гробовой сыростью.
Тело женщины, с которой жестоко расправились, обнаружили не сразу. В её квартире ещё долгие дни (с некоторыми интервалами на затишье), раздавались телефонные звонки, в то время, как уже на протяжении довольно длительного периода тело её расставалось с когда-то согревающим теплом её крови, и становилось всё холоднее и безжизненее, хотя и жизнь покинула его почти сразу же - с первым же ощущением острой, проникающей холодной боли.
У неё не было врагов.
Но зато все стены, всё полки сервантов, трильяжей и даже, те, которые уже были основательно заняты книгами различной литературы и тематики - практически не оставляли свободного места. Картины и фотографии, - с которых глядели довольные, зачастую даже переполненные счастьем, улыбающиеся лица - это были всё близко знакомые и дорогие для неё люди. Они находились и улыбались ото всюду - со стен и трельяжей, с настенных полок и подоконников, со столов в каждой комнате; располагались на холодильнике и даже здесь, в этой же столовой комнате, их было не менее десятка... Но ни одного лица - ни с этих портретов, ни из её (некогда ещё живой памяти), не оказалось поблизости в самую нужную, в самую роковую и в самую трагическую минуту её долгой и (судя по многочисленным партретам в ее квартире) счастливой жизни.
Некогда, - помимо своих друзей и близких, она любила и питала невинную женскую слабость и неудержимую страсть к легким и воздушными парфюмам. К благоуханным ароматам, - наполнявших не только жизнеутверждающим смыслом всю её долгую счастливую жизнь, но и дарующие и радующие своим изысканным благоуханием всех и каждого, кому только посчастливилось бы хоть издали прикоснуться к её восхитительному миру волшебного и непревзайденного обоняния.
...Но не сегодня;
В эту самую минуту, когда её квартиру уже наводнили полицейские, некогда привлекательный и изящный аромат, уже несколько недель как сменился на то, от чего скорее всего не искушенному, обыкновенному человеку (вроде нас с Вами) захотелось бы поскорее спрятать нос, - крепко-накрепко прикрыв его ладонями либо носовым платком, если бы таковой имелся у нас с Вами в наличии...
Но у некоторых полицейских он все таки имелся.
Особенно у таких, кто ещё не совсем привык к подобного рода ароматам, но все же, наученный горьким опытом и предполагающий подобные - мягко говоря - малоприятные моменты, как некие (все же не особо досаждающие) издержки своей нелегкой профессии.
Прямо скажем - аромат был не из приятных. Так пахнет мёртвая женщина; так пахнет практически каждое усопшее человеческое тело, но... Но всё же здесь (а точнее - в этом определённом случае), был некий незначительный, но не маловажный нюанс...
Одним из тех немногочисленных полицейских, кто редко пользовался носовым платком, был этот человек, - в классической нешерокополой шляпе гангстерского типа, длинном плаще, брюках с безупречно наглаженными стрелками и в до блеска налакированных чёрных туфлях. А звали его...
- Греф, какого хрена вы здесь делаете?!.
О, да, совсем забыл вас предупредить, - даже в среде полицейских не все находятся в восторге друг от друга.
- Я так должен полагать - это... Решил было продолжить свое публичное выступление в адрес Грефа и в окружении своих сослуживцев этот тщедушного вида полицейский, вот только...
...Тяжелый; долгий выжидающий взгляд молодого офицера в длинном плаще усмирил чрезмерную язвительность своего коллеги. Достаточно было всего лишь нескольких секунд, чтобы заносчивый выскочка укратил свой, невовремя вывалившийся и не в том направлении, дешёвый пафос.
Неожиданно смутившись и несколько растерянно переведя своими испугаными глазами (ох, если бы пионеры в свое время так переводили старушек через дорогу, то у нас в стране давно бы уже наступил коммунизм) из стороны в сторону (словно дрожащими руками пытаясь передернуть затвор табельного) как бы в поисках некоторой поддержки со стороны своих сослуживцев, но быстро осознав, что его дерзость в полном с ним одиночестве - борзый дрыщ в форме предпочёл ретироваться.
Стукач.
Коротышка-Гроб - стукач и мелкая мразь, которая за пучек 'травы' была бы способна и родную мать сдать с потрохами, если бы та предусмотрительно, ещё в самом его младенчестве, не оставила новорожденного на попечительство государственных служб и на волю Всевышнего... Да храни Господь мудрость женскую в веках!
Он зашел в дешевую придорожную кафешку (чуть ли ни на самой окраине города), уселся за столик у окна и нервно оглядываясь по сторонам, как ошпареный глист, начал непрерывно теребить козырек своей потрепанной кепки, когда в самом углу комнаты увидел человека в плаще и лежащей рядом с ним, тут же на столике, мерцающую тень чёрной фетровой шляпы.
Гроб нервно привстал и все так же озираясь по сторонам, лениво поплелся в сторону фигуры в чёрном плаще.
Взяв стул из-за соседнего столика он подсел к человеку, которому сейчас должен был рассказать всё, что ему было известно о темных событиях происходивших в городе за послетние семь дней и ночей - прередшевствовавших той самой кровавой ночи.
Когда-то этот человек в плаще не позволил своему напарнику проделать лишнее отверстие в его тщедушном теле, и к тому же освободил от всякой ответственности (просто позволив ему сленять побыстрому) перед законом, за его мелкие противозаконные пакости, которые могли бы привести к сроку заключения этак к годам двадцати пяти. Так что в сознании Коротышки с тех пор засело непроходящее чувство долга перед этим человеком.
- Я то и толком ничего не знаю. Мелкий, говорят, крутился там в последнее время...
Мелкий - жалкий хмырь, в прошлом, если верить слухам, говорят, даже работал учителем химии в средней школе, неподалёку от своего дома. Жил с матерью, женат никогда не был, отец уехал на заработки ещё в 90-е, с тех пор о судьбе его так ничего и не известно. А после того как скончалась его мать, на бедолагу вообще посыпалась череда неприятностей. Но самая роковая, из-за чего он и оказался в местах не столь отдаленных, - бывшего учителя математики обвиняли в домагательствах к своим подопечным и якобы даже имело место изнасилование, были свидетели... в общих чертах - история мутная; но все же бедолаге тогда вышел срок, но хоть остался, как ни странно, жив и невредим после всех этих событий.
- Говорят он только освободился, ну и искал где бы чем поживиться. Но только он на это не пошёл бы. Сп*здить там что-нибудь - это да, но чтобы такое...
Потом, - Фикалий (местный бомж).
Эммануил Яковлевич Бунт. В прошлом - Эрнст, но после того, как его выгнала его же собственная жена, и из его же собственной квартиры, за одно заставив сменить фамилию, - якобы не хотела иметь ничего общего с "мелочным засранцем" - как она сама выражалась.
- ...Фикалий, пардон, - Иммануил Яковлевич. Так вот Иммануил Яковлевич утверждал, что тот (Мелкий), пробухал с ним все последние три дня, и дальше его подвала никуда не выходил.
- Так за чей же счет бухали, если Мелкий только освободился, а у Эрнста за душой ни копейки?!.
- Да я в душе не ебу на что... Коротышка поймал на себе тяжелый взгляд собеседника, и тут же осекся своей небрежной резкости... - Но вроде как Эрнсту жена с его пенсии что-то там подкидывает, чтобы тот с голоду совсем не сдох, так он их в этот же день и пропивает все...
А тем временем, пока на одном конце города эта парочка вела задушевный разговор, на другом краю происходило нечто из ряда вон выходящее, но чрезвычайно важное...
- Срань господня! Кто же её так?!.
В центре комнаты было тело. И только по антуражу и обстановке вокруг можно было предположить - какой половой принадлежности оно являлось.
- ...Там, в сарае, ещё один!
Пришлось выйти на улицу и проследовать в соседнее помещение. Это был крытый сарай, некогда сбитый явно неловкими руками из подручного материала. Дверь в помещение была раскрыта, из него тянуло запахом прелости и сыростью. Когда вся чесная компания подошла к двери, внутри уже работали полицейские,- кто-то щелкал фотоаппаратом, а кто-то уже работал с кисточкой и порошками, видимо для изъятия отпечатков.
- А где всё остальное?
Судмедэксперты не обращая внимания на вновь прибывших сосредоточенно продолжали свое дело. Один из трех находившихся здесь до появления этой группы, разводя руками ответствовал на довольно логичный вопрос, - поскольку здесь от тела присутствовали лишь некоторые его фрагменты, а точнее - располагались лишь конечности, - верхние и нижние части. Но ни головы, ни туловища нигде видно не было.
- Вероятнее всего преступник прихватил их с собой, либо спрятал где-то поблизости. Но пока что ничего не удалось обнаружить помимо этих фрагментов.
- Мы вызвали кинологов, они будут с минуты на минуту. Посмотрим, попробуем что нибудь сделать.
На этот раз крови было не меньше. Но по изощренности, это преступление превосходило даже вероятно самоё себя...
- Кто-то посторонний, из чужаков? Интересовался голос из-под шляпы.
- Да нет вроде бы, все свои только на районе.
- Ну ладно, хорошо. Если что-то услышишь новое - дашь знать.
Коротышка сленял побыстрому, в общем-то, как и обычно. Господин полицейский жестом подозвал официанта, и попросил еще добавить ему оперритива, пачку "Красной явы" и протянул на стол купюру, - он был честным полицейским, хотя уже и с изрядно потрепанными нервишками, и некоей проседью, скрывающейся под шляпой, возможно самого гуманного и справедливого полицейского в мире.
Мелкий не прижился ни здесь, ни там. Даже не смотря на его столь редкую профессию для здешних мест, но как не странно - видимо "Не пригодилось".
На работу после отсидки, естественно нигде не брали, да ещё и по такой статье. Удивляюсь, как он вообще вышел, да ещё и относительно цел и невредим.
Но там у него было хоть что-то - там его звали Химиком. А здесь, - он опять - Мелкий... хоть и пишется оно с большой буквы.
---------------------------------------------------