Снег сырой. Хоть сугробы осели, но зима не сдаётся пока,
Белит крыши и слёзы капели прихватила морозцем слегка.
Щерят зубья сосульки карнизов почерневших высоких ворот,
Но угрозами зимних капризов не спугнуть разудалый народ.
Как и прежде по улице бойко рассыпается говор и смех,
Лихо мчится исправная тройка, кучер правит, не глядя на всех.
Удалой и весёлый детина, чудо-кони послушны ему,
Приосанившись, выпрямив спину, подаёт лошадей к терему.
За высоким забором угрюмым тишина, не видать ни души.
Чьи хоронятся тайные думы, кто живёт там? Поди, разреши.
И кручинится в чёрном старуха, леденея у красных ворот,
Милосердие, видимо, глухо, ей опять от ворот поворот.
Заливаются лаем собаки - хвост трубой и за тройкой спешат.
Две соседки вчерашние драки обсуждают, сороки, трещат
Обо всём: что пошить из холстины, что из шёлка и как вышивать
Рушники и рубахи, старинный плат узорный за сколько продать.
Благочинная пара с обедни вдоль дороги идёт не спеша,
Повсему примечаешь - безбеден бородач, тароват. Хороша
Белолицая пава с дочуркой, со смирением взор и проста,
Ко родному идут переулку, в тихой кротости вера чиста.
С куполов позолота не меркнет. Звон доносится, клич подаёт
Зычный колокол божией церкви - поспешай, православный, в приход.
Я гляжу на картину в раздумье - на холстине семнадцатый век.
Не скатитися, люди, в безумье, оглянись на свой путь, человек.