Стрельцы.
1
Серебрянкою шершавой
Покрывается крыльцо.
Утром, как порассветало
Вопль трубы над слободой.
Вдоль заборов и плетней
Женки с чадом у плеча.
А по улице валят
Сотни в ярких кумачах.
Впереди дудит в трубу
Толстый как медведь стрелец.
А за ним плечом к плечу
Топчут ивовую медь.
Черны бороды, седы,
Шапок острые верхи,
Над рядами воздух буен,
Серы таящи клубы.
Чадо смотрит, тятя вон,
От плеча гуляет ввысь
Черный, словно сажа, ствол,
А за ним еще один.
Серебрянкою шершавой
Украшаются сады.
В поле, за морковной ржавью,
Растрещалися дымы.
Полк стянулся в два ряда,
Рык полковника: заряд!
Локти алые мелькают,
Шелест шомполов, и залп.
2
Значит, мы держали строй,
Дед Макар шагат с бочка,
А как сотник подбегет,
Дед Макар несдобровал.
Уж куды тебе ходить?
Дедко, хватит, на печи
Ты теперь будешь сидеть
С киселем в окно смотреть!
Что ты на меня кричишь?
Я все слышу, не пойду,
У меня такая теща,
Я уж тута похожу!
Мы хохочим, грязь месим,
Все же лучше, чем в избе,
Слушать бабьи разговоры
О Лукерьи да Козьме.
Снова в поле грохотат,
Над телегой чучела
Поразметывает вдрызг,
Поразметывает в прах!
3
От церквей несут иконы,
Собирается толпа;
Сотни белых плат, косынок,
Тут же встала детвора.
От острожка в легкой пыли
Вновь за рядом ряд стучит.
Тусклый блеск на новых ружьях,
Яркий – у больших секир.
Лица воинов в шеломах
Проясняются, молчат.
А жена, жена широко
Крестит мужа и сына.
Погулять в степи не трудно,
У засек или застав.
А вот ждать, вот ждать не просто,
Эта доля не легка.
4
Над засечною чертой
Разгулялись облаки.
Ласточек свистящий круг,
Запах каши и травы.
Дед Макар поотойдя,
От гутарящих стрельцов,
Ставит на пенек иконку
И божится на Восток.
Молодые-то стрельцы,
Увидав, что дед ушел,
Стали говорить потише,
А один и отошел.
На веже в тени стоят
Двое: сотник и казак.
Сотник что-то выглядает,
Хищно щурится казак…
5
Тряска, бешено стучит.
Подбежали казаки.
Крик: идут! Они прорвали
У алексинской черты.
Треск пищалей, волчий вой,
Пушка легкая бубнит.
Мерный бой по барабанам
Белгородского аги.
Лезут наверх сотни рук,
Сабли, шапки и глазища,
Весь острожек подтоплен.
Над башкой-то рыщет, свищет.
Сотник бьется в самой гуще,
Сабля вострая сечет,
А десятник с исступленьем
Рассекает до портов.
Откатились крымцы, турки,
Рвы пестреют и ползут.
Вновь работают три пушки
От повозок, разом бьют.
Вздрогнула, осела вежа,
Тушат южную стену.
У снарядной клети жмутся
Три стрельца, чертя в песку.
Зло секлись саблями турки,
Оробели крымчаки,
Казаки у двух повозок
Подорвали пушки вдрызг.
А едва к своим убегли,
Вой поднялся до небес,
Ночью, утром, в вечер звездный
Сабель звон, пищали треск.
Загудел сквозь дым победно
Рог московских воевод.
Видят: черный весь острожек,
Нету веж и крыш хором.
Из обугленных развалин,
От окопов и валов
Весело дворян встречает
Полста черных удальцов.
Обнимаются, рыдают,
Воевода приподнял
Осторожно двух казаков
И стрельца расцеловал.
А вокруг звенят доспехом
Сотни воинов в пыли,
Кони ржут, с горячим смехом
Кашеварничат стрельцы.
6
Осенью собрались жены.
Тихо начал Крестный ход.
Господи, да будет воля
Лишь Твоя. Пошли вперед.
А навстречу из осенней
Солнечной дали плывут
Звуки труб стрелецких сотен,
Закрестились сотни рук.
Порассыпались их строи,
И смешалася толпа,
Все в пыли мужья родные,
В дырах, гари весь кафтан.
Стоны, слезы, оробелость,
Тут – вернулся муж и брат,
Там – сиротами остались
Семь детей, вдовой жена.
В церкви молятся всем миром.
И поплыл под медный звон
Вдаль, к братским родным могилам,
«Со святыми упокой».
. . . . .
Вновь шершавой серебрянкой
Покрывается крыльцо.
Утром, как порассветало
Вопль трубы над слободой.
Вновь собрались у заборов
Женки с чадом у плеча.
А по улице валили
Сотни в ярких кумачах.
Касимов.
На горе над рекой Окой
Стоит город не очень большой.
В нем два кремля, два острога,
А в них, в первом – церква,
Колокольни, кресты.
Во втором – мечети, башенка,
Серпик луны.
По улицам, на базаре,
На покосах, и крутых берегах
Работают, отдыхают,
Ловят рыбу рус и татар.
Царь татарского царства
Кочует по широким лугам,
Со своими боярами, мурзами.
Воевода в хоромах в остроге,
Вокруг терема да избушки,
Юрты в лугах, бродит лошадь,
И жеребенок.
Веселая татарская детвора,
Русские крестьянские ребятишки,
Пыль, да купанье, лапта.
Долгие вьюжные зимы.
Смотр служилых людей.
На снег из густых нарядных рядов
Поехал Серега, гроза крымчаков.
Нам с Пашкою следом ведь надо,
Стоим стремя к стремени рядом.
Там дьяк в толщину как боча стоит,
Весь стол скорописцем бумагой забит,
Все что-то марают, марают!
Да нос любопытной сувают!
Давай, Пашка ты, ехай вперед,
Серега обратно как туча скачёт.
Чо, не понравился панцирь?
Серега – давай тихо лаяться.
Пашка сидит князём на коне,
Хорошем трехлетке, донском жеребце.
Такой тягиляй у папашки,
Подбитый дамасскою бляшкой!
А боча с большим на пуп мочалом
Все дуется, чуть не бранится,
Все водит и водит по спискам пером,
Да ищет к чему прицепиться!
Вон, едет, едет обратно царем
Папашка, сейчас покусаю!!
Ты, видно, подсунул чаго, ничаго!
Ну ладоть, тебя поздравляю!
Меня вызывают, я – тронул коня.
Признаюсь, не раз с крымчаками
Бодались мы в поле, у Желта ручья,
А все ж таки-так не пужался.
Дьяк посмотрел, у меня тягиляй
Отличной рязанской работы!
Смотри, сагайдак – турецкий вообще!
А сабля – Московская ковка!
Што-то с конем у тебя не того,-
Зашамкал вдруг дядя с мочала!
Чего, чего, самый мой конь!
Отец, погляди на зубала!
Ехай отсюда, пока не черкнул!-
Рыкает дьяк, я – доволен!
Себе там черкни, чернильный вертюй.
Поздравьте братишки, я – годен!
Эрмесское побоище.
Го-го-го.. над буйным полем,
Жар струится над копьем.
Го-оо-оо!! орут-горланят
Сотни шапок и знамен.
От дубравы до деревни,
(хатки жмутся вдалеке)
Многоцветно и нарядно
В конной сабельной дуге.
За колосьями из копий
Водружен огромной стяг
Там, на черном ярком поле
В золоте Пречистый Спас.
Волнованье конных сотен,
На другом конце стоят
Сотни конницы железной
Кресты черны на плащах.
Го-го-го-оо! ..над буйным полем,
Двинулась дуга вперед.
Им навстречу с стройным шумом
Вырастает стальной полк.
Уж я две стрелы пустил,
Выпускаю третью щас,
А те две еще летят,
Пальцы щупают колчан.
Повалился рыцарь серый
И запутался в плаще,
Об него валится латник
С желтой чуркой на башке.
Кони ржут из-под железных
Толстых масок и щитков.
Им безжалостные стрелы
Пронизают грудь у ног.
Повалился, замешался,
Загремел передний ряд,
Задний ряд подзадержался,
Галоп шибкий потерял.
Пятятся в горшках железных
Кнехтов черные ряды.
Арбалетчики рыдают,
У колена сталь трещит.
Охватила, поднажала
Многоцветная дуга.
Там, глядит немчин в железе,
Уж татары грабят стан.
Го-го-го.. и с новым ором,
Копья выбросив вперед,
Ярославцы, костромчане
Врезались в наемный полк.
Дыбом лезут алебарды,
Катятся с плечей горшки,
Руки, стоны, лязг железный,
И червленые щиты.
Посреди завал железа,
Смятый плащ и ала кровь.
Здесь в упор из лука лупят
Кто не хочет быть пленен.
Го-го-го!.. победно грянул
Хор из глоток тверичан.
Разбегаются, сдаются
Сотни кнехтов и дворян.
Несколько громадных этих,
Вот такие, как слоны,
Сгрудились за вал железа
И махаются в мечи.
Воевода посмеялся
И сам лично запустил
Шелковый аркан турецкий:
Повалился исполин.
Ходят, ходят по железу
Московиты и дивятся,
Кто поднимет шлем с плюмажем,
Кто с щитом начнет кривляться.
Долго, многие года
На заветных чердаках
Находили внуки их
То перчатку, то плюмаж.
Рассказ очевидца.
..Мы стояли под Каширой, когда нам такая весть:
Крымцы броды оседлали, уже движутся к Москве!
Наша сотня полетела покусать их с под тишка,
Как мы, братцы, въедем нА холм, так и стали как чурбак.
От Оки по горизонту все рябит, текут арбы,
Снова турки с Белгорода, акирманские паши.
Полста пушек насчитали, бросили ужо считать.
Потом дунули на Север, стали малость их щипать.
Мы сначала до Валуек проскочили как мышИ,
А под Молодью вдруг слышим, гром гуляющий стоит.
Нам ребятки из лесочка закричали что в деревне
Много супостат лютует, не успели все убегнуть.
Мы туда по косогору, все горит, там – никого.
Хоть привыкли мы к войне, а ведь так..то тяжело.
Прибегает вдруг девчонка, нам кричит, они, мол, там.
Прям за этим косогором, тьма ногаев и татар.
Говорит Сережка нам, сотник наш из Аргамач,
Как хотите, аз поеду прямо всех их посекать.
Что ты там ни говори, все равно конец один!
Мы пришпорили коней и под дымом в цепь пошли.
До сих пор аз не пойму, как они нас прозевали!
Мы хлынцой, саблю долой, сами молимся Варваре.
Было их не очень много, полтораста где-то сабель.
Спешились и, видим, жгут две высокие землянки.
Мы как лавой-то пошли, и давай их посекать.
А десятка Миколая из лесочка их стрелять
Они кошкою к коням, а Алешка их отбил,
Они – к лесу ак кура, а Андрюха их скосил.
Мы деремся, из землянок вопли женок и ребят!
Оказалось, много их не успели убежать!
Мы свои, свои,- кричим.- Выбегайте-ка сюды!
Их с пол сотни побегло, мы их в лес за косогор.
Половина нас вот там, а еще полста в дыму,
Вот они нас подстерЕгли, и давай сечь как траву.
Их пятьсот от Молодей, да еще два ста на лес.
Там, ребяток у хибарок, за мгновенье побил всех.
Аз гляжу: десяток их заворачивают в дым,
Мы, с Миколой и Ильею, с луков вшпарили по ним.
Тут нас так одождилО. У меня конь наповал.
Да одна чиркнет в плечо, а другая вдоль ребра.
Аз отполз, гляжу, уж тут, добивают ведь ребят!
Аз ножОк из сапога, как тяпнУ промежу глаз.
Ан тут стрелы снова свищут, двое их мешком с коней!
Никогды аз не забуду, как тяпнул-то меж очей!
Ярославцы нас спасли, а из лесу мужички
Оттащили нас к себе, тамо тЕмной, доброй лес..
Подметная грамота.
Воевода обнимает,
свиток подает.
Он его в суму пихает,
Сумку за седло.
И, доставши крестик свой
На шнурке простом
Прижимается губами,
Тут же был таков.
Проезжая нарочито
Близ разъезда крымчаков,
Сделал вид, что убегает.
На аркане кувырком.
Хану грамоту читают,
Хан как туча стал.
К гуляй-городу спешит
На подмогу рать.
Хан к нему с прямым вопросом:
Говори, подослан ты?
Или правда, что подходят
К осаждаемым полки?
Он ответил, что подходят.
Посмотрел в глаза ему.
Топнул хан подошвой красной.
И велел пытать его.
Мучили его, пытали,
Хан еще раз подходил,
И, склонившись, слышал только
Звуки хриплые молитв.
Хан, поняв, что рать идет,
Приказал немедля взять
Гуляй-город на холме,
А потом громить и рать.
Бой до вечера гремел,
Изможденные полки
Приступ хана отразили,
Откатились крымчаки.
Вечером в тумане вышла
Из гуляя часть полков,
В тыл зашла к уставшим крымцам,
А другая – прямо в лоб.
Побежали, бросив все,
И гнали дворяне их
До Оки, потом по Белев,
Даже глубже, по степи..
Вода.
В шлеме плещется, сияет
Родниковая вода.
Закачалась, наклонилась,
Потекла на рукава.
Вновь и вновь плывут по цепи
Шлемы, плошки, котелок.
Вновь сухие, в пыли, губы,
Серебристый родничок.
Понапившись за три дня,
Опускаются в траву
Черные как ночь стрельцы,
Тут же стряпают уху.
На холме стоит гуляй,
Где-то рог дворянский,
Все стрельцы и пушкари.
Да шатер крымчатский.
Учения северных дворян.
Над поляной в серебре,
Словно в русской сказке,
Перезвон кольчуг стоит,
Розовый туманец.
С под навесов и щитов
Выбегают мужи,
Блески солнца на усах,
Панцирях и сбруях.
Полк похож на тучу пчел,
Рокотно гудящих,
Воеводу обступили
Сотники с десятским.
А немножко в стороне
Вырастает сотня,
Зычный голос, сабель блеск,
Сверху-вниз, и ворот.
Загудел рог полковой,
Сотни охватили
Воеводу полукругом,
Брони запестрили.
Два крыла расправив полк
Движется по полю,
Перевалит чрез овраг,
Вышлет веер легких.
Где-то за версту бренчат
Костромчане цепью,
Си мужи условной враг,
Нужно их приметить.
Солнце нарумянилось,
Алые румяна,
Молодец из чащи выйхал,
Замахал ногайкой.
Развернулась сотня их,
Кто-то все ярится,
Не туда заехали,
Воевода злится.
А потом, вернувшись в стан,
Кто-то из них ласково
Мальчугана на луке
ПрокатИт до хаты.
Учения пушкарей.
За пушкарской слободой,
Скородомом и садами
Вновь гремит, туман встает,
Детки ивы оседлали.
Понабитая землей
Кособокая избушка,
Шип, пудовое ядро
О звено слегка черкнуло.
В клубах дыма медны рты.
Из ортины поларшинной
Ухает ядро, чертит
Легкую оглобль из дыма.
Три детины в сапогах,
Распоясанных рубахах,
С под ладоней наблюдат
Как клетину пошатаху.
Пожилой боярский муж
Из-под вежи соболиной
Бородой вот так тряхнул
И поехал вдоль затинов.
Иностранец в свите зрит
Как подскакивают пушки
И глаза вот так круглит
На далекие избушки.
Алёшка.
Как до искр по башке
Дал стрелецкий сотник!
Это что ты так палишь,
А куды – не смотришь!
Парень плачет и давай,
Заряжает снова,
Впереди на трех жердях
Два горшочка новых.
Чистит ствол, носом пыхтит,
А учитель грозный
Снова хочет наказать:
Почему так долго?!
На рогатину пищаль,
Целится, шептает:
Свят Микола, помоги!
И пищаль бухает!
Сотник мягко поглядел,
Отошел в сторонку,
А парнишка заалел,
Снова в изготовку!
Рязанский полковник.
Из пластин железных ряд
Блещется в кольчуге.
Ряд бежит крутой дугой.
Медвежии руки.
Тень стремительно течет
По траве умятой,
Накатилась на колодец,
Ворот завращался.
Приподняв ведро, испил
Колодезной водицы,
Ножны сабельки крутой
Над травой застыли.
Что, мать, как живешь,
Все у тебя мирно?
Да, сынок, все хорошо.
Детки мои живы.
Подошел к коню, носок
В стремя входит разом.
А упругий каблучок
Бок боднул поджарый.
Поляки занимают острожек.
Солнце к западу склонялось,
Шумы ветра по лесам.
Под ногами с легким звуком
Уминается трава.
А потом травы не стало,
Ядер груды, гарь земли,
Павших множество на вале,
Вместо стен – одни угли.
Искореженная пушка,
Тут же навзничь пушкари,
Вечным сном святым уснули
На страже своей земли.
Рваные кафтаны, шапки,
Рукава одежд стрельца
В яму сбрасывают люди
В длиннополых зипунах.
Речь чужая над углями,
Немец строится в ряды,
И усталый их полковник
Похваляет за труды.
Касок тусклое свеченье.
Исцарапанный доспех.
С головой в кровавой бели
Панич скачет на коне.
Поднимается в острожек
Грозный краль, смотря на вал.
Постоял у русской пушки,
У своих он помолчал.
Бряцанье червленой брони,
В свите кто-то вдруг спросил:
Сколько пленных московитов?
И язык свой закусил.
Пастер старый начинает
Отпевать побитых тут.
Польские гусары встали,
Расстегнув свою броню.
Мимо потекли подводы,
Запылил пехотный ряд,
Замелькали из-под касок
Любопытные глаза.
На восток, в леса глухие,
Быстро движется литва.
Перестрелки, да пустая
У обочины изба.
Старый стрелец.
На скамейке, под рябиной,
Рассадив вокруг внучат
Дед Козьма, стрелец старинный,
Начинает поучать:
Расскажу вам, мои детки,
О великой о войне,
Как сидели мы в осаде
В славном Пскове много дней!
Как нашел на нас литовской
Краль с немецкою ордой,
Так мы стали с ним тягаться
Своей силой удалой!
Много вынесли мы, дети,
Много нас побило там!
Он из пушек бил до смерти,
Бил с пищалей и мортар.
Раз подкоп копал литовец,
А мы лыком не шиты,
Мы вот тоже подкопали,
Провалили их силки.
Раз решил он стенку рушить,
И давай по ней стучать.
Киркою немецкой хочет
Нашу матушку сломать!
А мы лыком не шиты –
Мы крючками за порты,
Подымаем, они в крик,
Не хотят летать ак птиц!
Не хотят так не хотят!
Отпускаем их назад.
А потом такое дело,
Ой, сейчас передохну,
А потом такой был приступ,
Ой, боюся, упаду!
Они в башенке засели,
Много немчина былО.
Мы их с барса обалдели,
А потом на огонек.
Убегает краль литовской,
С ним и немцы и паны!
Ваша бабушка девчонкой
Ведь была тогда, как вы.
А вот раненым таскала
Воду, хлебы и тряпье!
А потом с копьем бежала.
До сих пор ак вспомню – дрожь!
Вот такие вот блины,
Внуки, внучки вы мои!
Что нам немец и литва,
Был бы Бог за нас всегда!
Воевода.
Сел за стол, откушать хлеба
С другами своими
Воевода, на висках
Снегушки седые.
По палате ходит женка,
Плотный плат, улыбка.
Расцелуется с гостями,
Вносит пирог с рыбой.
Взмыла чаша рядная,
Поплыла по кругу.
О сражениях былых
Вспоминают други!
Пораздвинув разну снедь
Широко в сторонки,
Воевода тукнул в стол
Ковшик рыжа меда.
А они вот тут стоят,
Прямо перед нами,-
Воевода поясняет,
Ухает бровями.-
Мы вброд реку перешли,
Ночь была как сажа.
А под утро, туман был,
Мы их защербали.
Гул глубоких голосов
Ходит по палате.
Над столом в углу киот,
Лики и лампада.
Примечания.
"Эрмесское побоище". Сражение под Эрмесом – лишь художественный набросок, не претендующий на достоверность в частностях. У меня нет точных данных о самом ходе этого боя, завершившегося победой русского оружия.
"Касимов". Это стихотворение – попытка воздать дань уважения мудрой веротерпимости наших благочестивых предков, которые, в отличие от западных соседей (“латинцев”), предпочитали насаждать христианство на поле своей души, полевая и возгревая его благодатью смирения, чем привлекли многих погибающих к единственно истинной вере, спасению, Православному христианству. Яркий образчик таких людей – святой мученик Иоанн Казанский (память 24 янв. по ст. стилю).