На самой грани бытия,
когда горбатого могила
грозит избавить от нытья
и жало в мозг тоска вонзила,
вдруг вечер расправляет грудь,
басит: «Ужо не обессудь!»
Он в рост пошёл, почти как полночь,
и навалился сверху, сволочь.
А одиночества комок
вдруг подступил и закупорил
гортани хрупкий узелок
и тем дыхание пришпорил.
И вышел судорожный всхлип.
Так жажда жизни разум сушит,
когда он к полночи прилип
и сам себя в объятьях душит.