Если бы ее младшая сестра Наталия не вышла замуж за «солнце русской поэзии», вряд ли кого-нибудь заинтересовала бы судьба обычной уездной барышни, красивой, но не слишком родовитой и богатой, едва не оставшейся старой девой. Никого не заинтересовала бы и баронесса фон Фризенгоф, которой она стала после довольно позднего замужества.
Но она была свояченицей самого Пушкина. И поэтому получила свою долю внимания пушкинистов и свой персональный ушат грязи, на который не поскупились современники. Правда, высший свет был к ней достаточно снисходителен: Александра Николаевна была пожалована во фрейлины императрицы.
Но и только.
А жизнь стремительно утекала сквозь пальцы; пусть старшая и младшая сестры были не слишком счастливы в браке, но они были замужем, имели детей. А к Александрин прочно пристало клеймо «сожительницы Пушкина», хотя одному Богу ведомо – почему.
И второй, диаметрально противоположный ярлык: ангела-хранителя домашнего очага Пушкиных, настоящей хозяйки дома, воспитательницы детей. Хотя и чужой дом, и дети сестры интересовали ее весьма умеренно.
Если вообще интересовали. Просто незамужняя девушка в те времена должна была жить с кем-то из родственников.
Попробуем проследить подлинную судьбу одной из сестер Гончаровых, с которой так несправедливо обошлась людская память.
Средняя из дочерей Николая Афанасьевича и Натальи Ивановны Гончаровых, Александра, будущая баронесса Александрин в июне 1811-го, за год до нашествия Наполеона. Как и все дети Гончаровы (всего их было шестеро — три брата и три сестры), она получила хорошее, но вполне заурядное домашнее образование. Детство и юность провела в родовом поместье Полотняный Завод.
Была красавицей, точнее, была бы признана таковой, если бы все лавры в этой области не достались младшей сестре. Темноволосая, темноглазая, с классически-правильными чертами лица, с тончайшей талией. Прекрасная музыкантша и великолепная наездница. Большая любительница чтения – в отличие, кстати, от обеих сестер. И – невероятно несчастная из-за того, что всю молодость провела сначала под гнетом деспотичной маменьки, а затем – в тени младшей сестры.
Детство и юность были также омрачены припадками безумия отца. Он получил тяжелую травму головы, упав с лошади, и навсегда впал в помешательство – обычно тихое, но порой по-настоящему опасное для окружающих. Он мог броситься на жену с ножом во время обеда, начало которого ничего такого не предвещало.
Но были и редкие минуты просветления. Тогда Николай Афанасьевич, человек тонкий, умный, получивший образование за границей, играл на маленькой скрипке. Дети навсегда запомнили эти нечастые домашние концерты.
Мать семейства, бывшая фрейлина императрицы Елизаветы Алексеевны, блестящая красавица и умница Наталья Ивановна Загряжская, пожалуй, больше других страдала из-за трагедии с мужем, круто изменившей всю жизнь семьи.
Гордая и своенравная, Наталия Ивановна взяла все управление большим имением, фабрикой и конным заводом на себя. Бесконтрольное самовластье сильно испортило ее характер.
Детям она почти не уделяла внимания, будущее дочерей ее мало заботило, точнее, совсем не волновало. Она с огромной неохотой согласилась на замужество младшей, Таши, как ее звали в семье.
А вот с Александриной вышло иначе. Серьезные ухаживания калужского соседа-помещика Александра Юрьевича Поливанова, человека серьезного и интересного, отставного подполковника, уездного предводителя дворянства закончились ничем: матушка невзлюбила кандидата в зятья, помешала и ухаживанию, и сватовству, вбив себе в голову, что Поливанову нужно слишком большое приданное.
Не помогло и заступничество Пушкина: только сильно испортило его и без того нелегкие отношения с тещей. Это происходило в 1831 году, Александрине было 20 лет.
У нее начались приступы черной меланхолии, выражавшиеся в сильных мигренях, приступах плохого настроения и тихой подавленности. Когда приступ проходил, она становилась почти прежней: очень остроумной, веселой, метко язвила в отношении калужских знакомых, веселилась на уездных балах, посвящала долгие часы конным и пешим прогулкам, собирала гербарии, рисовала…
И страдала от бессонницы и страха навеки остаться старой девой в провинциальной глуши.
Наверное, именно несостоявшееся замужество Александрины послужило основным мотивом для решения Натальи Николаевны взять обеих сестер к себе в Петербург, где, по ее мнению, им легче было найти подходящую партию вдали от деспотичной матери. Старшая, Екатерина, была куда спокойнее, но и ей никто не спешил делать предложение руки и сердца: ни особой красоты, ни большого приданного, зато странная, мягко говоря, родня.
Пушкин был не в восторге от решения жены, но возражал довольно вяло. Он сам достаточно натерпелся от непредсказуемого характера тещи и понимал, что с такой матерью у девушек практически нет шансов достойно устроить свою жизнь.
Сестры Гончаровы приехали в Петербург в конце 1834 года, полные самых радужных надежд. И первоначально все, казалось, складывалось в высшей степени благоприятно.
Александра или, как ее называли в семье, Александрина, была внешне очень похожа на Наталью, только той небольшое косоглазие придавало неповторимый шарм, а у нее оно совсем не украшало лицо.
«Люди, видевшие обеих сестер рядом, находили, что именно это предательское сходство служило в явный ущерб Александре Николаевне», — отмечали современники.
«Они красивы, его невестки, — писала сестра поэта Ольга Павлищева о сестрах Гончаровых, — но они ничто в сравнении с Натали».
Всякое сравнение условно. Сами по себе сестры не страдали от недостатка внимания со стороны окружающих.
«Ну, Нина, посмотрела бы ты на нас, так глазам не поверила, – писала Екатерина Николаевна гувернантке, – так мы теперь часто бываем в большом свете, так кружимся в вихре развлечений, что голова кругом идет, ни одного вечера дома не сидим. Однако мы еще очень благоразумны, никогда не позволяем себе больше трех балов в неделю, а обычно – два. …я несравненно больше люблю наше интимное общество у Вяземских и Карамзиных, так как если мы не на балу или в театре, мы отправляемся в один из этих домов и никогда не возвращаемся раньше часу…».
Из письма А.Н. Гончаровой брату Дмитрию:
«Графиня Строганова вывозит меня повсюду; я уже была на нескольких балах, в театре и прошу тебя верить, что я в высшей степени блистательна».
Из письма Натальи Николаевны подруге:
«Мадам Александра всю масленицу танцевала. Она произвела большое впечатление и прекрасна как день».
Наталья Николаевна умолчала о том, что сестер нужно было сопровождать при каждом выходе в свет. Графиня Строганова была редким исключением, в основном все заботы ложились на плечи младшей сестры, которая из-за этих выездов обрела незаслуженную репутацию большой любительницы светских развлечений.
Кроме того, были и материальные трудности. Сестры получали от брата по три тысячи рублей ежегодно: более чем достаточно для провинции, но явно мало для столичной жизни.
Поначалу предполагалось, что обе сестры станут фрейлинами. Пушкин летом 1834 года писал жене на Завод:
«…Охота тебе думать о помещении сестёр во дворец. Во-первых вероятно откажут; а во-вторых, коли и возьмут, то подумай, что за скверные толки пойдут по свинскому Петербургу. <…> Мой совет тебе и сёстрам быть подале от двора; в нём толку мало. Вы же не богаты. На тётку (Е. И. Загряжскую) нельзя вам всем навалиться».
Тем не менее, Екатерина вскоре после переезда именно стараниями тётки получила фрейлинский шифр, но, вопреки обычаю, не переехала во дворец, а продолжала жить у младшей сестры. Так что на материальной стороне жизни высокое назначение старшей сестры никак не сказалось, скорее, наоборот, усугубило уже имевшиеся трудности: статусу надо было соответствовать.
Вот строки из очередного письма Александры Николаевны к брату:
«Несмотря на всю нашу экономию в расходах, дорогой братец, деньги у нас кончаются. У нас, правда, есть немного денег у Таши и я надеюсь, нам этого хватит до января, мы постараемся дотянуть до этого времени, но, пожалуйста, дорогой братец, не заставляй нас ждать денег долее первого числа. Ты не поверишь, как нам тяжело обращаться к тебе с этой просьбой, зная твои стесненные обстоятельства в делах, но доброта, которую ты всегда к нам проявлял, придает нам смелости тебе надоедать. Мы даже пришлем тебе отчет в наших расходах, чтобы ты сам увидел, что ничего лишнего мы себе не позволяем...»
В Петербурге Александра Николаевна познакомилась с братом А. О. Смирновой Аркадием Россетом и увлеклась им. В октябре 1836 года, в начале нового петербургского сезона, С. Карамзина писала:
«…возобновились наши вечера, на которых с первого дня заняли свои привычные места Натали Пушкина и Дантес, Екатерина Гончарова рядом с Александром, Александрина — с Аркадием».
Но и этому браку не суждено было состояться: Россет был беден, а трагические события в семье Пушкиных навсегда отбили у него охоту связывать свою жизнь с Александрин. Да и ходившие по Петербургу слухи о слишком близких отношениях между ней и Пушкиным не могли не оказать своего действия. Хотя молва, приписывавшая Наталье Николаевне несколько скандальных романов, и в случае с ее сестрой ничем конкретным не подтверждалась.
Да, Александрина тепло относилась к своему прославленному зятю, причем это отношение началось задолго до переезда в Петербург. Еще до брака младшей сестры, она, как и все барышни того времени, вела литературные альбомы, выписывала в них понравившиеся стихотворения, цитаты из любимых книг. Альбомы эти сохранились. Больше всего в них стихотворений А.С. Пушкина, которые уездная барышня знала наизусть и безмерно ими восхищалась.
Современники считали, что Александрин «была влюблена в него (Пушкина) заочно». Нужно хорошо понимать эзопов язык девятнадцатого века, с его тонкими понятиями кокетства, «влюбленной дружбы», галантности и определенного кодекса поведения, чтобы не делать далеко идущих выводов. Но большинство пушкинистов впоследствии из сделало: «влюбленная дружба» превратилась в скандальный адюльтер.
Доказательства? Крестик (или просто цепочка) Александрин, найденная в постели родственника. Есть сотни причин, по которым они могли там оказаться, но очень уж заманчиво было превратить просто близкие и хорошие отношения в любовную связь. Что и произошло, изрядно испортив репутацию девушки не только в настоящем, но и в будущем времени.
Параллельно возникла легенда о том, что свояченица, якобы, взяла на себя все заботы по ведению дома и хозяйства, а также воспитанию детей. В этой версии вообще нет ничего правдоподобного: Александрин была слишком занята светской жизнью, личными проблемами и периодическими приступами тяжелой меланхолии.
Александра писала брату Дмитрию в 1835 году:
«Одна моя Ласточка (лошадь) умна, за то и прошу ее беречь!.. Никакой свадьбы. Пусть она следует примеру своей хозяйки. А что? Пора, пора! А пора прошла, того и гляди - поседеешь… Знаешь ли ты - я не удивлюсь, если однажды потеряю рассудок. Не можешь себе представить, как я чувствую себя изменившейся, скисшей, невыносимого характера. Право, я извожу людей, которые меня окружают. Бывают дни, когда я не могу произнести ни одного слова и тогда я счастлива...»
Подобная тоска присуща, наверное, каждой женщине, ценящей уют и теплоту домашнего очага, заботы близких, их внимание. Но время шло, а своего дома все не было. Зато была усиливавшаяся напряженность в доме Пушкиных в связи с появлением Дантеса и его скоропалительным браком с Екатериной Гончаровой, влюбленной в него до безумия.
Александрина, кстати, ни на минуту не подпала под обаяние блестящего кавалера, пыталась вразумить старшую сестру и как-то поддержать младшую, тяжело переносившую разгоравшийся вокруг ее имени скандал. Возможно, именно эти темы были основными в долгих – заполночь – беседах с Пушкиным. Увы, оказавшимися бесполезными.
Известно и письмо Александры Николаевны к брату Дмитрию, написанное буквально накануне дуэли, где она характеризует свои отношения с «дядей и племянником» (так она называла Геккерна и Дантеса) как очень холодные.
После роковой дуэли и отъезда Екатерины с мужем за границу отношения между сестрами прервались окончательно. Александрина осталась с младшей сестрой и даже уехала вместе с ней в Полотняный Завод, фактически поставив этим поступком крест на своей личной жизни. Почти тридцать лет – возраст по тем временам более чем зрелый – и уединенная жизнь в провинции… какие уж тут надежды на замужество?
Как в юности, Александрина много гуляла – пешком и верхом, часами музицировала, а остальное время проводила с сестрой и ее детьми. Именно в это время она действительно стала для Натальи Николаевны опорой и поддержкой, а не девицей на выданье, которую нужно беспрестанно вывозить в свет. И вместе с ней соблюдала траур об ушедшем, причем не показной, а совершенно искренний.
Любила ли Александрина Пушкина, как пытаются уверить многие пушкинисты, ссылаясь на свидетельства современников? Вряд ли. Уважала, ценила, как талантливого поэта, интересного собеседника. Но образ жизни знаменитого зятя не мог вызвать понимание и сочувствие: долги, ночные гулянки, бесконечные измены жене, которые Александр Сергеевич почти не скрывал. Какая уж тут любовь! Странно, что сохранялось уважение.
Осенью 1838 года сестры с детьми вернулись в Петербург. И по протекции все той же своей тетки Е. И. Загряжской Александрина в январе 1839 года была пожалована во фрейлины императрицы. Но, в отличие от своей старшей сестры, большую часть времени проводила при дворе. Во всяком случае, в первое время, очень для нее непростое: младшая сестра вновь собиралась замуж, чего Александрина не могла ни понять, ни принять.
Тем не менее, брак Натальи Николаевны с генералом П.П.Ланским состоялся. Общественное мнение молчаливо осудило его: предать память великого поэта, трагически погибшего на дуэли, и променять его на «обыкновенного генерала». Но этот брак оказался куда счастливее первого: Петр Ланской жену боготворил, к ее детям относился великолепно, а появление собственных детей окончательно скрепило этот союз.
Все бы хорошо, но… Но явное недовольство сестры изрядно отравляло жизнь Натальи Николаевны Ланской и мучило ее куда больше, чем полное отсутствие отношений со старшей сестрой, Екатериной, баронессой фон Геккерен.
Александра Николаевна тяжело переживала свое одиночество окончательное крушение надежд на брак.
Из воспоминаний Араповой, дочери Натальи Николаевны во втором браке:
«Привыкшая никогда не разлучаться с матерью, она мучила ее своей ревностью, за которой, может быть, таилось чувство зависти. Живя в доме зятя, она чуждалась его общества, обращалась с ним сухо и свысока и днями сидела у себя в комнате, требуя, чтоб мать не оставляла ее в одиночестве. Доходило до того, что мать никогда не решалась ни прогуляться, ни прокатиться вдвоем с мужем, чтобы не навлечь на себя сестрин гнев… Тетушка со своей стороны искренно любила мать, но как-то по-своему: эгоизм преобладал в ней».
Александра Николаевна прожила в доме сестры восемь лет, вплоть до своего замужества в 1852 году. Но ничто не изменилось в ее характере, возможно, даже неустроенность своей собственной судьбы еще больше ожесточила ее.
«Я в таком мрачном настроении,— пишет Александра Николаевна брату 10 апреля 1846 года,— в таком глубоком сплине, что я покидаю тебя, дорогой Дмитрий, чтобы не очень докучать тебе... Что касается меня, то я живу и прозябаю как всегда. Годы идут и старость с ними, это печально, но верно. Ничто не вечно под луною, и все иллюзии исчезают».
Характер «тетушки Ази» накладывал мрачную печать на весь дом, причем приступы меланхолии учащались. Но Наталья Николаевна прощала ей все из-за той преданности и любви, с которой Александрина ухаживала за нею и ее детьми в самые тяжелые годы.
Как эта преданность совмещалась с откровенной неприязнью к новому мужу младшей сестры – непонятно. Казалось бы, Александра Николаевна могла только радоваться тому, что ее младшая сестра, вдова с четырьмя детьми, вышла вторично замуж за весьма достойного человека. Но увы! Как и потомки впоследствии, Александрина считала поступок сестры предательством памяти великого человека. По-видимому, ей надлежало скорбеть и молиться оставшиеся годы.
Из-за постоянных - скрытых и открытых - стычек Александры Николаевны с генералом Ланским мир в семье сохранить было мудрено. Но Наталье Николаевне это удавалось. Она считала, что в случае замужества сестры все неровности ее характера сгладятся, а если брак вознаградится детьми - тем более.
Хотя с годами надежда на брак Александрин становилась все более эфемерной. Красавица и умница почему-то никак не могла добиться простого личного счастья. И все чаще сама разбивала зарождавшиеся отношения с «подходящими женихами»: ни один из них не был Пушкиным, то есть блистательным и признанным властителем дум.
Планка стояла слишком высоко, хотя вряд ли Александрина отдавала себе в этом отчет. Но быть невесткой великого поэта и стать – невесткой «простого генерала»… Разочарование в изменении собственного положения в свете оптимизма не добавляло.
Но судьба – большая мастерица на неожиданности.
Александрина была очень дружна с супругой австрийского дипломата барона Густав Фогель фон Фризенгоф, Натальей Ивановной Ивановой, которая до замужества была воспитанницей их тётки Софьи Ивановны де Местр. По некоторым предположениям, Наталья Ивановна была незаконнорождённой дочерью Александра Ивановича Загряжского.
Если это действительно так, то она и Гончаровы были двоюродными сёстрами. Когда Наталья Ивановна тяжело заболела, кузина Александрина терпеливо и преданно ухаживала за ней до самой смерти в 1850 году.
Внимательность и заботливость Александрины, ее несомненный ум и все еще сохранившаяся красота произвели впечатление на оставшегося вдовцом Фризенгофа. И не просто впечатление – пожилой дипломат страстно влюбился в подругу своей покойной жены.
Через год он сделал предложение сорокалетней Александрине. И она его приняла. Опубликованные записки барона фон Фризенгоф к Александре Николаевне, в бытность его женихом, показывают, что чувство было серьезным и глубоким, хотя и он, и Александра Николаевна были уже не молоды, особенно по понятиям того времени...
Вот одна из таких записок:
«Правда ли, дорогая подруга моего сердца, что ты меня любишь как и раньше. Я был бы счастливейшим из мужчин, если бы был совершенно в этом уверен».
Подписи на записках тоже очень трогательны:
«Мадемуазель Александрине Гончаровой, самой лучшей из невест», «Любимейшей из невест».
Как тут не вспомнить бессмертные строки Тютчева:
«О, как на склоне наших лет
Нежнее мы любим и суеверней…»
В 1852 году Александра Николаевна стала баронессой Фогель фон Фризенгоф и уехала с мужем за границу, в Австро-Венгрию. Больше в России она никогда не была, хотя поддерживала связь частыми письмами младшей сестре. Времена меланхолии и нервных припадков остались позади: семейная жизнь баронессы Александрины была абсолютно счастливой.
Она поселилась в замке мужа в Бродзянах, много времени и сил отдавала воспитанию пасынка – Грегора, который на всю жизнь сохранил к ней уважение и теплые чувства.
А в 1854 году у нее родилась дочь Наталия, названная в честь любимой младшей сестры и крещенная в Вене по православному обряду. Само по себе по тем временам это было чудом: первый ребенок, благополучно появившийся на свет у матери далеко не первой молодости.
Счастлив был и барон, души не чаявший в дочери, необыкновенно похожей на мать.
Богатая, знатная, титулованная, обожаемая мужем и обожавшая его и свою дочь… В одном из писем к Наталье Николаевне Александрина заметила:
«Ради такого счастья стоило и подождать…»
Со старшей сестрой, баронессой Д;Aнтес, и в дальнейшем с ее семьей фон Фризенгофы отношений не поддерживали. А вот с младшей, генеральшей Ланской, баронесса Александрина переписывалась до самой смерти той в 1863 году, сохранила дружескую привязанность ко всем ее детям, особенно - к детям Пушкина.
В усадьбе Бродзяны, где летом жила Александра Николаевна, а позже в замке мужа ее дочери, герцога Ольденбургского - Эрлаа - конечно сохранился обширнейший архив с письмами и документами, но, как и архивы многих знатных семейств Европы, он закрыт для публичного доступа. Письма и дневники считаются семейным достоянием.
Возможно, это и к лучшему: и так жизнь Натальи Николаевны и ее сестер в России оказалась чуть ли не всеобщем достоянием, причем каждый толковал имеющиеся письма и документы так, как ему было удобнее.
Годы семейного счастья для Александры Николаевны были долгими, прочными и счастливыми. Она прожила с мужем 37 лет, больше, чем сознательно прожила до знакомства и брака с бароном. Ей повезло в жизни, как это ни парадоксально, больше, чем другим сестрам Гончаровым. Намного больше, если не воспринимать брак Пушкина с прекрасной Натали, как подарок судьбы, ибо это скорее было тяжким испытанием.
Дочь Александрины, Наталия Густавовна, вышла, как мать, по любви за герцога Ольденбургского, хотя титула не получила: брак был морганатическим. Но баронесса Александрина с годами все меньше обращала внимания на нюансы сложной жизни высшей аристократии: успела убедиться, насколько все это эфемерно.
Жалела только о том, что не удалось выучить дочь русскому языку, о том, что многое, ей дорогое и близкое, оставалось непостижимым и для Натальи, и для двух ее детей, которых бабушка безумно баловала. Но они никогда не прочли непереводимых подчас строк гениального поэта, не сумели почувствовать всего их очарования, не могли понять очевидного преклонения баронессы перед покойным зятем.
Единственного, что сохранилось в неприкосновенности со времен ее юности.
В ее обширной библиотеке сохранились были книги на русском языке. В том числе сочинения А. Пушкина. Вспоминала ли она свою затянувшуюся петербургскую молодость, беря их в руки?.. Конечно, да... Сожалела ли о чем-то? Вряд ли. Петербург Пушкина, пушкинская эпоха все более отдалялась, становились чем-то зыбким, почти нереальным, особенно из-за границы.
Баронесса часто принимала участие в званных обедах и приемах, музыкальных вечерах, устраиваемых герцогской четой. Любила представления домашнего театра. В пьесах часто играла небольшие роли.
Она успокоилась с годами и это спокойствие было заслуженным и совсем не показным.
Воспоминаний Александра Николаевна не оставила. Перед смертью уничтожила большую часть личных бумаг, а позднее дочь по её просьбе сожгла оставшееся. Единственный рассказ о петербургских событиях, исходящий от Александры Николаевны, известен по письму Густава фон Фризенгофа, написанному, вероятно, по её поручению в 1887 году (в то время она была уже парализована).
Письмо адресовано её племяннице А. Араповой, собиравшей материал для своей книги о матери, и содержит рассказ о событиях, предшествовавших последней дуэли и смерти Пушкина.
Но племянница предпочла опираться на куда более «романтичные» воспоминания других очевидцев. Те же, в основном, лишь передавали слова печально известной Идалии Полетики, которой якобы делала признания сама Александра Николаевна. Но она никогда не была особенно дружна с Полетикой, и не могла делать ей подобные «признания».
Сообщение же Араповой о том, что Пушкин «не допустил» Александру Николаевну попрощаться с ним перед смертью опровергается воспоминаниями Данзаса:
«Пушкин пожелал видеть жену, детей и свояченицу свою Александру Николаевну Гончарову, чтобы с ними проститься».
Почему-то в это верится больше. И уж совершенно не верится в высказанное той же Араповой предположение, что перед злосчастной дуэлью и Пушкин, и Дантес были влюблены в Александрину. Никаких доказательств этой влюбленности нет, кроме теплого отношения Пушкина к свояченице и несколько преувеличенной светской любезностью Дантеса, который вообще имел привычку почти автоматически волочиться за каждой хорошенькой женщиной.
Если вообще – не за каждой. Хотя в этом они с Пушкиным мало отличались друг от друга, давайте будем честны.
А теперь пофантазируем немного и представим себе, что за Пушкина вышла замуж не Натали, а Александрина. Почему бы и нет? Тоже красавица, хотя и не такая, как младшая сестра, умная, тонкая, рассудительная. Идеальная жена для Александра Сергеевича? Нет?
Увы, нет. Внутренние достоинства чаще всего скрыты, да к тому же в девятнадцатом веке ум у женщины считался скорее недостатком. Сам Пушкин полу-шутливо полу-серьезно в стихах открещивался от интеллектуалок:
«Не дай мне Бог сойтись на бале
Иль у разъезда на крыльце
С семинаристом в желтой шали
Иль с академиком в чепце».
Парадокс заключался в том, что ему нравилось беседовать именно с умными женщинами (одна дружба с княгиней Голицыной чего стоит!), но в жены себе он выбрал прежде всего красавицу. Чтобы все завидовали? Возможно. Странно, что не подумал: будут не только завидовать, но и стараться отбить эту драгоценность. А при его бешеной ревности…
Случилось то, что случилось. Но «брак втроем» действительно существовал, только с одной сестрой – почти чисто физический, а с другой – исключительно платонический. В виде бесконечных бесед на самые разные темы. А уж в этом Пушкину равных не было: немудрено, что Александрина чуть-чуть не осталась старой девой.
А в результате обрела такое семейное счастье, о котором, если честно, даже и не мечтала.
Баронесса Александра Николаевна Фогель фон Фризенгоф, урожденная Гончарова, скончалась «80-ти лет от роду в последнем десятилетии прошлого века», как написано в одной из газет, в рубрике светской хроники.
Долгая по тем временам жизнь и очень разнообразная. Но кому она была бы интересна, если бы не родство с Пушкиным?
Поправьте меня, если я ошибаюсь.